19 сентября в Праге был задержан один из лидеров радикальной российской арт-группы "Война" Олег Воротников, его жена Наталья Сокол и их дети. В России Воротников был заочно арестован еще в 2011 году: его обвиняют в оскорблении и применении насилия в отношении представителя власти во время одного из "Маршей Несогласных" в Санкт-Петербурге.

Сразу после заочного ареста Воротников вместе с семьей бежал в Европу. Вскоре после этого Россия объявила его в розыск Интерпола, из-за чего он мог жить в Европе только на нелегальном положении. Воротников и Сокол несколько лет жили в разных странах (Швейцарии, Италии, Чехии), третий ребенок пары появился на свет в Швейцарии.

После ареста в Праге в отношении Воротникова было открыто дело о депортации из Чехии из-за отсутствия документов, необходимых для проживания семьи в стране. Суд решит, выдадут ли они Воротникова России или разрешат ему вместе с семьей вернуться в Швейцарию – страну, в которой активист со своей семьей просит политического убежища.

Однако пражский суд постановил не брать активиста "Войны" под стражу и отпустил его под подписку о невыезде. Воротников со своей стороны подписал документ с обещанием не выезжать за пределы Чехии и посещать судебные слушания, на которых рассматривается его дело.

Российские власти заявили, что запросят экстрадицию создателя "Войны" после официального подтверждения факта задержания Олега Воротникова.

Настоящее Время пригласило Олега Воротникова в студию, чтобы поговорить с ним о сложившейся ситуации.

*****

Настоящее Время: Что это за дело, которое в отношении вас возбуждено в России?

Олег Воротников: Возбудили дело за наше участие в одном из "Маршей Несогласных". 31 марта 2011 года мы шли колонной по Невскому проспекту в Санкт-Петербурге, и на нас напал ОМОН. В деле это описано так, что это мы напали на ОМОН. Громкая была история. Сначала арестовали Козу (Наталью Сокол), я остался с сыном Каспером, который был на грудном вскармливании. Я попытался объяснить это полицейским, но меня не послушали. Напали толпой, положили на тротуар, выхватили у меня Каспера и по сути его похитили. Его впоследствии обнаружили как неопознанного ребенка в одной из детских больниц Петербурга.

Мы с Козой были арестованы и развезены по разным отделениям. Я был избит, поэтому из отделения меня повезли в больницу. Оттуда я сбежал. Собрал активистов, которые узнали, где находится Каспер. Мы пришли в детскую больницу и по сути я снова "выкрал" своего ребенка назад. "Насилие" и "оскорбление представителей власти" произошло именно тогда.

НВ: Потом вы оказались за пределами России и сейчас приехали в Прагу. Зачем? Как вы оказались в суде?

ОВ: Мы были арестованы полицией, поскольку у нас нет документов. В отделении полицейские узнали, что я нахожусь в розыске по линии Интерпола. Это автоматически приводит к аресту. Со мной такие приключения случались уже трижды. В Праге – это уже четвертый мой арест по запросу Интерпола. Но каждый раз мне счастливо удалось избежать тюремного заключения.

НВ: И возвращения в Россию?

ОВ: Получается, что да.

НВ: А вы туда стремитесь вернуться? Или хотели бы вернуться в Швейцарию?

ОВ: Я бы очень хотел поехать в Россию и жить там. В Швейцарии я в любом случае не хотел бы оставаться. Но нужно ответить на вопрос: куда в этом случае денутся трое наших детей? Потому что и я, и их мама Наталья Сокол проходим по одному и тому же делу с одними и теми же обвинениями. Но ей в свое время удалось выиграть суд, и она не была объявлена в международный розыск, поскольку заседание суда происходило на следующий день после того, как она родила нашего второго ребенка, дочку Маму. И судья тогда не смог ответить на вопрос: если Коза будет арестована, с кем останутся дети? Отец детей, то есть я, уже был арестован и объявлен в международный розыск. То есть со мной их было оставить нельзя.

НВ: Какие у вас дальнейшие планы? В каких условиях вы сейчас живете в Праге? Требуется ли вам помощь и чья? Куда вы планируете направиться и собираетесь ли продолжать творческую деятельность?

​ОВ: Все время путешествий по Европе мы искали место, где жить. И это огромная проблема: людей с тремя детьми практически никто нигде не хочет видеть. Если честно, мы сейчас находимся в Праге только потому, что здесь нашли жилье. Город красивый, но я себя здесь не вижу.

НВ: А Наталья, напротив, готова остаться здесь, а не возвращаться в Россию?

ОВ: Нет, мы оба хотели бы вернуться, но пока непонятно, как это можно сделать. Российские власти уперлись.

НВ: Вы хотите вернуться в Россию любой ценой или с условием, что вы сможете там оставаться на свободе?

ОВ: Если бы мы хотели вернуться любой ценой – мы бы просто сели на поезд.

НВ: Я правильно понимаю, что вы сейчас лояльно относитесь к Путину и одобряете аннексию Крыма?

ОВ: Да, это так.

​НВ: Если это так, то, может, вам стоит искать какие-то способы выйти на связь с российскими властями? Вы же достаточно известны и не последний человек в арт-жизни и арт-тусовке России? Вы могли бы договориться на уступки в отношении вашего уголовного дела в обмен на ваш приезд.

ОВ: Я не думаю, что они в этом как-то заинтересованы. И что власти в России вообще обращают внимание на людей искусства и культуры. Я думаю, что желающих пойти в политику в России настолько много, что даже если я встану в очередь, она никогда не подойдет.

НВ: А если мы в эфире предложим российским дипломатам в Чехии дать вам какие-то гарантии, вы будете согласны, чтобы они вышли с вами на связь?

ОВ: Я-то готов общаться, конечно. Но я не представляю, каким образом они могут дать какие-то гарантии. Потому что когда я уже освободился из заключения здесь, в Праге, тут же появилась новость, что Генпрокуратура РФ собирает бумаги, чтобы выиграть дело о моей экстрадиции в Россию. Раньше даже до суда не доходило: они прислали нелепейший документ, аналогичный тому, что висит в моем досье Интерпола на их сайте, какие-то сказки, фантазии, перечисления кличек. Это все, конечно, абсурдно, но приятно для нас, потому что мы – производители абсурда, а они его подхватывают. В Швейцарии мне прямо сказали, что по таким документам не может быть никакого серьезного разговора о выдаче.

НВ: Акция "Войны" на Литейном мосту и ваша нынешняя позиция в отношении российских властей – это, на первый взгляд, две радикально противоположные позиции. Это Россия изменилась, и поэтому вы так поменяли свою точку зрения? Или это Европа вас так достала? Что произошло?

ОВ: Честно говоря, я изменил свою точку зрения еще в 2012 году. Я дал об этом несколько интервью, в том числе и на Западе, но они не выходили. Я пересмотрел свою позицию после довольно бездарной, на мой взгляд, попытки либеральной интеллигенции войти в политику с улицы. Я понял, что этих людей точно нельзя пускать в политику. А те люди, которые были в политике, и которые в ней остаются, – они так убедительно, ласково и нежно разгромили эту непростую ситуацию, которая сложилась к началу 2012 года... Меня, честно говоря, поразило их умение работать с контекстом.

НВ: Вячеслав Володин станет, по всей видимости, новым спикером Госдумы, – это один из тех людей, который принимал в этом участие.

ОВ: Я не вхож в эти круги, но это, конечно, человек очень умный.

НВ: Сегодня год со дня смерти Леонида Николаева, вашего соратника по арт-группе...

ОВ: Моего лучшего друга. Это вообще нас подкосило, конечно.

НВ: Он же не был с вами согласен, с вашими нынешними взглядами?

ОВ: Леня был абсолютно нормальным, законченным молодым либералом, в его классической русской традиции. Ему иногда были непонятны наши действия. Но с другой стороны, ему нравилось быть в группе "Война", состоящей из самых разных людей. В этом был феномен нашей группы: мы не набирали одинаковых людей в группу. Недавно показывали акцию молодежного движения "Яблоко" – там все люди имеют одинаковые взгляды. А мы всегда на каждую акцию старались набрать разных людей, желательно таких, которые никогда бы не столкнулись за пределами наших акций.

Когда мы организовывали акцию в Петербурге на Литейном мосту, мы приехали в Питер и спросили: кто здесь интересный, "модный"? Нам ответили: вот есть такие молодые марксисты. Мы ответили: отлично, давайте нам таких людей. Набирали специально разных. С одной стороны участвовали анархисты, с другой – упертые марксисты, которые в наши дни исчезающий вид. В других акциях участвовали националисты, хотя это мне и чуждо. Но мы специально их привлекали, потому что в этом и был смысл.

НВ: Сейчас группа "Война" существует?

ОВ: Да, и более чем.

НВ: Какова бы была первая акция, которую бы вы провели, вернувшись в Россию?

ОВ: У меня есть ряд задумок, но бессмысленно ими делиться.

НВ: Это будет критика власти, критика либеральной оппозиции, или она вообще не будет иметь отношения к политике?

ОВ: Леня Николаев погиб, готовя, по сути, очень интересный проект. Не тот, о котором все писали. Акция должна была состояться в Питере, я бы хотел ее закончить.

НВ: Это политическая акция?

ОВ: Мы не верим ни в какое другое искусство, кроме политического. Конечно же, критическая к властям.

НВ: О чем она должна заставить задуматься?

ОВ: Вряд ли искусство должно заставлять задуматься. Когда мы пришли, мы сильно поменяли понятие акционизма. В 90-е годы он был индивидуальный. Мы сделали его групповым, поскольку именно так можно сдвинуть тектонические пласты в обществе: с одной стороны совсем чуть-чуть, с другой – решительно.