Концерт на открытом воздухе, сыгранный оркестром Мариинки под управлением Валерия Гергиева и с участием самого известного виолончелиста в мире Сергея Ролдугина, произвел должное впечатление за пределами России.

Внутри страны эффект был значительно слабее по понятным причинам – Прокофьев с Щедриным мало кого занимают, да и целевая аудитория подобных шоу проводила майские праздники известно где и известно каким образом. Впрочем, это был акт именно внешнеполитический, рассчитанный на тех, кто слышал имена Баха и Прокофьева, читал про новейшие панамские аферы и содрогается от видеотриллеров, изготовленных “Исламским Государством” (организацией, как известно, бестрепетно запрещенной на территории России). То есть, речь идет о среднем классе в Европе и Соединенных Штатах, причем именно о белом среднем классе, той его части, что испытывает осторожную фрустрацию по поводу “исламской угрозы”, “нашествия беженцев” и “традиционных ценностей”, что бы под ними не подразумевалось. Именно к этой этнической и социальной группе на Западе адресована новорусская риторика и пропаганда телеканала RT.

Валерий Гергиев

Есть, конечно, еще и западные леваки, те, что не без отвращения поддерживают Россию в конфликте с Украиной, но они исходят из своих интересов. Их ненависть к Америке столь сильна, что они предпочитают, как им кажется, меньшее зло. Плюс, конечно, леваки обижены на украинцев, свергающих Лениных с пьедесталов. Здесь леваки правы – Ленин тут ни при чем, он страдает за Александра Третьего, повесившего его старшего брата. Возвращаясь к концерту в Пальмире – он не для читателей Guardian и New Statesman, ибо они любят музыку поновее Прокофьева, да и посложнее Щедрина.

В каком-то смысле, пальмирский концерт стал потешной версией “крестовых походов”. Те начались после того, как турки-сельджуки захватили Иерусалим с его главными христианскими реликвиями. Только в XXI веке, в отличие от XI-го, в поход отправились люди, вооруженные не копьями, мечами и луками, а смычками и дирижерскими палочками. Впрочем, чтобы доставить все это культуролюбивое войско в Пальмиру, понадобились боевые самолеты и вертолеты, ракеты, танки и автоматы, не говоря уже обо всем прочем.

Так или иначе, жест был сделан и воспринят должным образом. О реакции западной публики сказать что-либо невозможно – кроме того, что реакция явно была. Но вот содержание реакции политиков и прессы более понятно – и столь же предсказуемо. “Дурной вкус”. “Демонстрация имперских амбиций России”. “Запад с его либеральными ценностями оказался бессилен перед русским консерватизмом”. Собственно, на этом можно было бы и закрыть сюжет – музыка сыграна, нужные слова сказаны, нужные средства освоены, судя по всему, героев-музыкантов и героев-военных уже ожидают награды и премии. Плюс Мединский, этот новейший Боэмунд Тарентский, несколько укрепил свои пошатнувшиеся было позиции, побив карту скучного коррупционного скандала жирным тузом просвещенного героического патриотизма.

Конечно, все это то, что постсоветский человек называет “пиаром” – причем давно делает это безо всякого осуждения. “Пиар” стал такой же инструментальной, этически-нейтральной частью российского сознания и речи, как “наезд” или “откат”. Невозможно нечто разоблачить – или даже выразить к чему-то отрицательное отношение – назвав это нечто “пиаром”. Реальные вещи существуют рядом с рекламой несуществующих вещей, причем последние вовсе не являются менее реальными.

Буддист хладнокровно отметил бы, что в мире сансары все состоит из отдельных дхарм, которые не лучше и не хуже других, и что “пиар” такая же дхарма, как и “любовь” или “котлета”. Постсоветский гуманитарий с культурологическим уклоном непременно использовал бы словечко “симулякр”, припомнив философа Бодрийяра. Человек без претензий на ученость или особую мудрость вспомнил бы небезызвестный американский фильм, который в России шел под названием “Хвост виляет собакой”.

Собственно, в этом смысле ничего больше из пальмирского концерта не выжать. Да, небольшой, но довольно громкий эпизод “гибридной войны”. Да, все сделано ради картинки. Да, если присмотреться, то все это выглядит комично – сыграть Баха министру культуры, директору Эрмитажа, сотне собственных солдат и нескольким сотням чужих солдат, сотрудников изуверских спецслужб и тщательно подготовленной массовке из “местных жителей”.

Особенно забавно, что – выражаясь в духе “постколониальной теории” – перлы “западной” музыки исполняют “восточным людям”, которые, скорее всего, эту музыку не слышали никогда (за Баха не поручусь, но уверен насчет Прокофьева и особенно Щедрина). Перед нами типичный колониальный жест, апеллирующий к “вечным ценностям” западной культуры (ибо понятно, что не арабы построили все чудеса Пальмиры), у которых теперь нашелся истинный защитник (Россия). Эта апелляция, на самом деле, идет поверх голов как местного населения (а арабы заселили эти места несколько даже раньше создания Древнерусского государства; остальные этнические группы тоже не вчера появились в Сирии), так и традиционной местной культуры.

На самом деле, местное население, не говоря уже о местной культуре, в данном случае никого не интересует, и даже намеренно не берется в расчет. А расчет таков: в какой-то далекой варварской стране идет гражданская война, у власти там наш друг, мы в этой стране зачем-то (уже не помним зачем, но неважно) держим военные базы, так что для поддержания нашего статуса великой державы нам надо показать, что великая держава – это не только великая армия (с этим не очень хорошо, но с помощью телекартинки мы изъяны заретушируем), это, прежде всего – великая культурная традиция. Мы привезем эту традицию (в портативном складном виде) на денек в варварскую страну, продемонстрируем нашим конкурентам в великой схватке за величие, потом соберем обратно и отвезем домой. Ведь на самом деле все равно, где смонтировать выездное лего высокой культуры, главное, чтобы подтянули провода с электричеством, привезли телекамеры – ну и охраняли, конечно, должным образом. То что все это унизительно для местного населения – неважно. Война все спишет. В конце концов, сириец, перемещенный из пальмирского амфитеатра в беженский лагерь в Германии, превратится для российской пропаганды эпохи гибридной войны из друга во врага.

Путин говорит с Пальмирой

И, конечно, Ролдугин. Жаль, что он ездил в Сирию не с тем самым "Стюартом", на приобретение которого так хорошо поработали российские госкомпании. А то либеральные фельетонисты наверняка позубоскалили бы, что выездная филармония в пустыне понадобилось только для того, чтобы продемонстрировать миру: у С. Ролдугина действительно есть виолончель за миллиард долларов. Вот ее и возят по миру под охраной целой армии. Дело того стоит. На виолончели за миллиард играют Родиона Щедрина – именно здесь сошелся вороватый постсоветский капитализм и советская интеллигентская культура.

Еще одной темой для шуток могло бы стать название сыгранного Ролдугиным в Пальмире произведения – “Кадриль”. Уж не знаю, кто утверждал плейлист концерта, но ничего, кроме тонкой издевки в отношении несчастных сирийцев здесь обнаружить невозможно. Хотя не исключено, что перед нами – тайный знак, понятный только российским VIP-зрителям концерта. К примеру, вдруг Гергиев (или даже сам Ролдугин с благословения его друга-президента) намекнул таким образом Мединскому на некое важное кадровое решение в отношении его? Кадриль, как мы помним, решает все.

Лоуренс Аравийский

Участие виолончелиста Ролдугина в пальмирском концерте – это еще и жест в отношении неприятельского Запада. Мол, смотрите, вы обвиняете нашего великого музыканта и подвижника в том, что он отмывает деньги путинской элиты. Вы – просто критиканы и нечистые на руку клеветники, пляшущие под известно какую дудку, а этот рыцарь великой культуры и немногословного патриотизма просто берет в руки смычок и играет среди руин великой же культуры, руин, которые из-за ваших, Запада, происков стали еще большими руинами. Вы разрушаете, а мы созидаем – покупаем виолончели за миллиард и играем на них в античных амфитеатрах. Хакеры и активисты, взломавшие панамские архивы – анонимны, Ролдугин в белой бейсболке на фоне древностей и пустыни – персонифицированный образ новой-старой России, вернувшейся на Ближний Восток с самыми благородными, как всегда, намерениями. Этот образ спорит ни с чем иным, как с портретом Лоуренса Аравийского кисти Огастеса Джона. У Лоуренса за поясом знаменитый кинжал, подаренный ему шерифом Насиром, двоюродным братом эмира Фейсала. У Ролдугина – смычок, подаренный президентом Путиным (пусть не лично подаренный, но по негласному его распоряжению).

Вышеперечисленное касается, скорее, намерений тех, что устроил пальмирский концерт, а также реакции телепублики. Разве что о реакции публики на самом концерте мы никогда не узнаем, а жаль, было бы любопытно послушать, что думает по поводу всего этого российский солдат, или асадовский контрразведчик, или – уж тем более – житель Пальмиры, если таковые действительно там были. Но в рамках нашего проекта “История времен Путина” нас здесь больше интересует другое. Что думали люди, сочинившие это мероприятие? Откуда взялись элементы пальмирского шоу, слова для его описания, визуальный ряд? Наконец, как это соотносится с представлениями об истории, характерными для нынешней российской власти?

Начнем с названия всей акции. “С молитвой о Пальмире. Музыка оживляет старые стены”. Здесь два любопытных пункта. Прежде всего, конечно, “молитва”. Кому в данном случае молятся музыканты Мариинки, Гергиев, Мединский, Пиотровский, президент Путин? Вряд ли языческим богам античности, хотя развалины Пальмиры исторически вроде бы в их сфере ответственности. Заманчиво, конечно, представить себе Ролдугина, возносящего молитвы ассиро-вавилонскому богу Баалу (Ваалу), чей храм был почти уничтожен боевиками “Исламского государства” – ведь, если верить Библии (Иер.19:4-5), “наполнили место сие кровью невинных и устроили высоты Ваалу, чтобы сожигать сыновей своих огнем во всесожжение Ваалу”. Также не очень правдоподобно, что молиться будут древнеримским божествам, отношение к которым у христианской церкви было не очень дружелюбным – а ведь все вышеперечисленные особы дважды в год (а то и чаще) посещают православную церковь. Сейчас же на этих территориях царствует не Юпитер, не Кибела и даже не Ваал, а Аллах. Многие его последователи, как известно, музыку не жалуют, да и вряд ли светское сочинение протестантского композитора Иоганн Себастьяна Баха – и уж особенно “Кадриль” – особенно здесь уместны. Что касается бога Русской Православной Церкви, то он делами Сирии почти не занимается и помочь вряд ли сможет. Так кому же возносятся молитвы Гергиева?

Бог, которому неустанно поклоняется российская власть – идея Высокой Культуры, которая вся в прошлом, оттого безопасна и удобна для использования при первой необходимости. Культура, созданная надежно мертвыми людьми, культура надежно огражденная от так называемой “реальной жизни” своим официально признанным статусом, своими намеренно-архаическими институциями, любым билетером в филармонии или неприступной смотрительницей в Третьяковке. Такая культура неотделима от государства (как его представляет нынешняя власть), она в каком-то смысле является не только инструментом его, но и даже функцией. У Великого Государства должна быть Великая Культура. Эта культура является носителем идеи величия наряду с армией, полицией и бюрократией. Все они вместе и высадили десант в Пальмире, городе мертвой Высокой Культуры, которой угрожают варвары самых разных видов, от кровожадных фанатиков до циничных либералов.

Вторая фраза в названии акции, впрочем, сильно снижает пафос и сигнализирует о том, в каком именно историческом периоде застряло сознание пиарщиков Мединского. “Музыка оживляет старые стены” – это что-то из первой половины советских восьмидесятых, то ли фильм-концерт Валерия Леонтьева, снятый в ресторане дореволюционного кабаре, то ли даже танцевальный вечер для тех, кому за тридцать, устроенный на южном курорте среди развалин непонятного происхождения. Или даже бардовский концерт для участников археологической экспедиции в Херсонесе. Конечно, пиарщики могли бы сочинить фразу и похлеще, и посовременнее, но здесь не особенно развернешься. Во-первых, непонятна целевая аудитория, она слишком обширна и как минимум двуязыка. Во-вторых, здесь не пройдет привычная зловеще-агрессивная риторика, пригодная для чисто внутреннего употребления – иностранцев пугать не надо. Так что пришлось придумывать нечто миролюбивое и сентиментальное. А что может быть миролюбивее и сентиментальнее, чем воспоминания о телепрограмме, виденной в родительской квартире в 1983 году?

Второй ключевой пункт – выбор композиторов для исполнения. Бах, Прокофьев и Щедрин. Я, конечно, далек от чисто профессиональных музыкальных соображений, но здесь прочитывается вполне и определенная культурно-историческая логика. Один иностранец, совсем старый, и двое русских, из двадцатого века. Бах отвечает за Высокую Мировую Культуру вообще, а также за общую Духовность, которая обычно и представляется в виде чего-то такого баховско-органного. Как пела в те же 1980-е группа Стаса Намина “Бах творит, и только звезды смотрят вниз, роняя слезы”. Еще очень важно: Бах жил до того, как в России появилась собственная академическая, высокая, светская музыка – так что он, в данном случае, не конкурент.

Сергей Прокофьев в этой триаде отвечает за Патриотизм – благодаря музыке в фильму “Александр Невский”, конечно. К тому же, он бывший эмигрант первой волны, который вернулся в сталинский СССР, то есть, патриот вдвойне. Наконец, Родион Щедрин в представлении организаторов концерта отвечает за “современную музыку”. Здесь следует отметить несколько деталей. Прежде всего, Щедрин жив, что уж точно делает его “современным” в отношении Баха и Прокофьева. Во-вторых, он политически лоялен, доказательством чего является, к примеру, фотография, на которой Щедрин сидит рядом с Путиным на открытии новой сцены Мариинки в 2013 году. Наконец, в-третьих, Щедрин как бы оправдывает в глазах условного Мединского само понятие “современный”.

Ненависть нынешнего поколения культурных госменеджеров к действительно современному искусству известна, однако им приходится “современное искусство” терпеть. И вот здесь начинается тщательный отбор – не только по линии политической лояльности, но и в рассуждении понятности, народности, доступности, и даже, в каком-то странном матрешечном духе, красоты. Оттого Щедрин, а не, скажем, Губайдулина или даже Мартынов. “Современное”? Хорошо. Пусть тогда будет кадриль. Ну и конечно, еще одно соображение. Родион Щедрин – знаменитый советский, прежде всего, советский композитор (естественно, ничего плохого в этом нет). Характерно, что за Современность отвечал на Пальмирском концерте именно он, а не кто другой.

И, конечно же, Мариинка. Северная Пальмира, город Пушкина, Путина и Гергиева, протянул руку помощь просто Пальмире. Как писал в XIX веке поэт Михаил Милонов:

Я к вам от Северной Пальмиры
Теперь, настроя звуки лиры,
Хочу послание писать.

Титулом Северной Пальмиры Петербург наградили еще в конце XVIII века, а в начале XIX-го это название можно все чаще увидеть в русских стихах и прозе. Предполагалось что петровская столица является таким же произведением искусства, как и античный город, он столь же совершенен, как и древние руины, которые как раз в это время стали откапывать из-под песков пустыни. И, как после Милонова скажут великие, он столь же умышленен.

Любопытно, что именно этот мертвый от рождения, прекрасный, ложноклассический город, о котором Ходасевич писал “парадизный, пальмирный, эрмитажный Петербург” и есть “культурная столица” в представлении нынешней российской власти. Город Медного Всадника, бронзового Пушкина, чугунного Александра Третьего, гранитного Ленина, город “Авроры” и Эрмитажа, классицистических названий, которые давно потеряли свое первое значение, став советскими маркерами, соответственно, “революции” и “культуры”, город Александринки и Мариинки. Не город Зощенко, Хармса, Уствольской, Лидии Гинзбург, “митьков”, Леона Богданова, или, уж тем более, группы “Ленинград” (я понимаю всю разницу между этими культурными феноменами, конечно). Именно такая “культурная столица” нынешней империи (и бывшая столица бывшей империи) посылает работников одной из своих высококультурных институций играть среди вечных руин. Пластик и позолота дешевого постсоветского ремонта с претензиями на фоне античного мрамора и вечного песка пустыни.

И последнее. Конечно же, война и музы. Средний пиарщик из Минкульта помнит, конечно, и про Мэрилин Монро, и про Марлен Дитрих, и про Шульженко – все они (и сотни других артистов) выступали перед солдатами в военное время. Сделать что-то подобное в Сирии было затруднительно. Во-первых, и Монро и Шульженко пели только перед своими солдатами. Здесь же солдаты есть, а войны – официального в ней участия России – нет. Так что получится некрасиво. Во-вторых, жанр. Кого из поп-певцов отправить в Сирию? Кобзон не подходит по национальности. Женщину нельзя. Газманова? Неприлично – все-таки, будут показывать на весь мир. Хорошо бы, конечно, хор пионеров, как раньше, или там кубанский казачий ансамбль, да речь-то о делах серьезных, к тому же, нужно что-то такое общечеловеческое, что ли. И тут в голову пришла “классическая музыка”. Тем более, что прецедент есть – и знаменитый.

Учения пожарной команды профессорско-преподавательского состава
Ленинградской консерватории. Справа – Дмитрий Шостакович

9 августа 1942 года Седьмую (“Блокадную”) симфонию Шостаковича исполнили в осажденном Ленинграде – это был один из самых знаменитых концертов в истории академической музыки. Как известно, ему предшествовала серьезная подготовка, включая даже артподготовку – советская артиллерия попыталась на несколько часов подавить немецкие огневые точки. Музыкантов не хватало из-за голода и болезней. Часть из них пришлось отозвать из воинских частей, чтобы заменить выбывших из строя коллег. Седьмую симфонию Шостаковича транслировали по радио и громкоговорителям в городе. За три недели перед этим ее сыграли в Нью-Йорке – дирижировал Тосканини. Естественно, что все эти хрестоматийные факты о страшно-торжественном концерте в Северной Пальмире всплыли в головах госкультурных чиновников, когда они затевали концерт в Пальмире.

И вот именно за это – уж простите за моральное суждение – их и следует презирать. Все остальное ерунда, пиар.