Российская либеральная интеллигенция недавно лишилась, кажется, последних иллюзий – кинорежиссер Владимир Бортко выступил с панегириком Сталину. Такого удара либеральная интеллигенция не ждала, ведь Бортко автор чуть ли не самого антисоветского фильма перестройки, “Собачьего сердца”.

Цитатами из него интеллигенция (а позже первое поколение мелких и средних бизнесменов) разговаривала, думала и даже объясняла свои политические, социальные и экономические взгляды. Социально-неблизких называли “швондерами”, отвратительных и неприятных – “шариковыми”; мантры вроде “не надо читать до обеда советских газет” или “разруха не в клозетах, разруха в головах!” получили в определенной среде почти столь же широкое распространение, как и угрюмая бессмыслица “Вор должен сидеть в тюрьме!”. И вдруг вот такое разочарование.

Сталинистские гимны Бортко вызвали мощное негодование, даже отчаяние. Одни бывшие любители и знатоки “Собачьего сердца” принялись топтать своего недавнего кумира, другие намекали на необратимые возрастные изменения, произошедшие в мозгу любимого кинорежиссера, третьи напирали на то, что художник – это одно, а его творения – это другое. Наконец, четвертые решили утопить телевизионный “Собачье сердце” с помощью литературного “Собачьего сердца”, мол, все хорошее в кино пришло из книги, а остальное – полная ерунда и вообще фильм этот мне никогда не нравился. Впрочем, были и такие, кто обвинил в сталинизме самого Булгакова.

Лишь немногие обратили внимание на несколько очевидных, общеизвестных деталей. Прежде всего, Владимир Бортко – уже давно член КПРФ, депутат той самой Госдумы, что приняла все позорные законы, которые она приняла, что он соратник Зюганова, сторонник Путина, что насчет Сталина он уже высказывался в подобном духе. Наконец, Бортко убежденный “крымнашист” – несмотря на то, что он пасынок советского украинского драматурга Александра Корнейчука, что учился он в Киевском театральном институте, в том же городе начал свою профессиональную карьеру и уже относительно недавно, 9 лет назад, снял “Тараса Бульбу” с Богданом Ступкой в главной роли. Впрочем, все это сегодня неважно – злоба дня сгрызла персональные истории самых разных людей. К тому же более верного, официозного, непробиваемого сталинца, чем Александр Корнейчук, сложно было найти.

Второе обстоятельство – фильм “Собачье сердце” действительно антисоветский, по крайней мере, он казался таковым в конце 1980-х. Но был ли он антисталинстским? – вот вопрос. И наконец третья деталь, очень важная: как и многие другие фильмы, “Собачье сердце” растаскан на цитаты, но многие ли помнят, что на самом деле там происходит? Вышеперечисленное подтолкнуло меня написать пост в фейсбуке напоминая о некоторых вещах, связанных с сериалом Бортко – точнее с историческими контекстами этого сериала. Пост вызвал самые разнообразные эмоции и мнения; особенно сильны были уже знакомые упреки в том, что нехорошо “идеологически” трактовать кино, что оно имеет право на автономное существование и что политические взгляды создателя – одно, а Искусство –совсем другое. И вот для того чтобы как-то разрешить некоторые недоразумения, связанные с дискуссией о “Собачьем сердце” и о Бортко, я решил взяться за этот текст. Далее речь пойдет только о советской и постсоветской истории – и об общественных представлениях о ней.

Прежде всего: действительно, главное недоразумение связано с характеристикой “Собачьего сердца” как антисталинского фильма. Никакого Сталина в фильме практически нет – не считая визита к профессору Преображенскому некоего партийного босса кавказской наружности, а также телефонного разговора с невидимым (и также говорящим с акцентом) собеседником. Это лишь намек на тогдашнего, далеко не всесильного Первого секретаря; дело ведь происходит где-то в середине 1920-х, и Сталин еще вовсе не диктатор, он добивает Троцкого – с помощью Зиновьева и Каменева, которых он в свою очередь тоже добьет с помощью Бухарина и Рыкова, которых он отодвинет и позже растопчет уже сам. Никакой критики не существовавшего еще в 1920 годы сталинизма в сериале быть не может. Надо отдать должное Бортко – он не особенно идет против исторических деталей, даже, скорее, их уважает и бережно к ним относится.

“Собачье сердце” – фильм не антисталинистский, а антисоветский, что есть огромная разница. Выше я уже отмечал, что антисоветским он казался в годы перестройки. Но если пересмотреть его внимательно сегодня, это представление превращается в убеждение. Да, это действительно антисоветский фильм. Однако тут важно уточнить, что в именно данном случае следует считать “советским” – то есть тем, против чего выступил Бортко.

“Советского” в этом фильме целых два. Первое – это современный Булгакову идеологический пласт, утопическое мировоззрение, согласно которому все трудящиеся – братья, собственность должна быть общей, границы – странное недоразумение, включая, конечно, гендерные и расовые. Капитализм с его классовым обществом обречен, на его обломках следует построить бесклассовое общество будущего – и тем самым, как писал Маркс в “18 брюмера Луи-Бонапарта”, выпасть из истории. История закончится, начнется вечная эра счастья, справедливости и блаженства. Даже сама биологическая природа человека может быть изменена – то ли смерть удастся отменить, то ли старость. Над последним, собственно, профессор Преображенский и трудится.

Не следует иронизировать над этим кругом идей и надежд – именно благодаря им Ленин и его соратники смогли совершить революцию, взять власть, удержать ее в Гражданской войне, примерно в таком виде советская идеология продолжала существовать в 1920-е, привлекая симпатии и горячую поддержку не только в СССР, но и во всем мире. И именно с этим “советским” Сталин и покончил, сохранив для прикрытия риторику марксизма-ленинизма. Вместо пролетарского интернационализма – восстановление империи и (уже после войны) новый имперский русский национализм, смешанный с антисемитизмом, вместо равенства – вопиющая социальная несправедливость, новая сословная система, которая имела тенденцию превратиться в кастовую. Бортко – типичное дитя такой системы: из влиятельной сталинской кино- и театральной семьи он попал в позднесоветские и постсоветские режиссеры. Так что не стоит ставить ему в упрек слова, обращенные к товарищам по КПРФ, что мол, без Сталина нас бы здесь, в этих креслах, не было. Самого Бортко, скорее всего, в том качестве, в котором он сейчас существует, точно не было бы. И режиссер знал это всегда.

Второе “советское” в фильме – это на самом деле позднесоветское образца 1970-х–середины 1980-х. Тут, конечно, уже совсем другое: никаких утопий, никаких выпадений из истории, никаких мировых революций. Позднесоветское представляло собой смесь неплохо налаженной системы социального, социалистического государства с реальным имущественным неравенством и даже с довольно причудливой разновидностью массового консюмеризма, базировавшегося, впрочем, не на изобилии товаров, а на их дефиците. Все это прикрывалось не только идеологией марксизма-ленинизма в его осторожной версии, но и конкретной внутренней политикой партии. В частности, СССР был “государством трудящихся”, а среди трудящихся главным был пролетариат. Рабочий класс имел от этого не только символические выгоды (официозный – и не только официозный – почет, уважение и проч.), но и реальные. Достаточно сравнить зарплаты рабочих и интеллигенции в тот период, и станет ясно, что в каком-то смысле Брежнев и его соратники отказались от социальной практики сталинизма. Впрочем, первый и главный шаг в этом направлении сделал, конечно. Хрущев.

Сталинизм, хронологически и исторически, – прослойка между этими двумя пластами советского. Сталинизм был построен на реальном отрицании “предыдущего советского”, при сохранении ему формальной лояльности – отсюда остервенение, с которым в 1930-е (и позже) истребляли людей революции, людей Гражданской войны и людей 1920-х. Этот сюжет очевиден.

Менее очевиден другой – “второе советское”, позднесоветское, хотя и отвергло сталинизм, тем не менее, социально на него опиралось, точнее – опиралось на тот вид общества, что был создан при Сталине – в частности, на сословную сталинскую структуру. Дети, а потом и внуки сталинских бонз составили новую позднесоветскую элиту; при этом неважно, что некоторые из этой элиты стали потом в оппозицию к режиму. Отсюда противоречие между высоким социальным статусом пролетария и доставшейся от Сталина элитой, бюрократической и интеллигентской.

В этом смысле фильм Бортко сделан с чисто сталинистских позиций, а текст Булгакова позволяет режиссеру маскировать режиссерский месседж с помощью полузапрещенного классика. Месседж этот прост. Главными объектами злых насмешек, социального высокомерия, даже презрения, переходящего подчас в настоящую классовую ненависть, становится “советское” во всех его видах. Все положительные герои сериала – люди дореволюционного классового общества, которые вполне довольны жизнью и собой. Профессор, Борменталь, прислуга – все они хорошо живут, как при старом режиме, а новый режим вызывает у них раздражение и страх. Новый режим представлен исключительно трудящимися, причем Бортко не упускает случая пройтись и по национальному происхождению “новых людей”, и по их бытовым привычкам, не говоря уже о гендерном вопросе. “Пришла какая-то женщина, переодетая мужчиной”, – сердито говорит профессор. Женщина должна быть в платье или юбке. Ночью она должна лежать рядом с мужчиной в кровати, а днем растить детей. И еще стирать и убирать. Прислуживать. Быть объектом. Точно так же не нравится Преображенскому и идея классовой солидарности; призыв помочь немецким пролетариям оставляет его холодным. “Я не люблю пролетариат”, – эта фраза в конце 1980-х—1990-х была среди растущего постсоветского образованного среднего класса чуть ли не самой ходовой. И никто не задался вопросом: отчего? Что плохого сделал пролетариат конкретно тебе?

А плохого пролетариат сделал вот что: он мешал и раздражал одним своим существованием. Он мешал позднесоветской элите, партийным и государственным бюрократам, части интеллигенции, которые уже осознали себя главными в СССР. В этом смысле советские лозунги про трудящихся – и особенно их социальные блага и зарплаты – вызывали все большее недовольство. Иными словами, они были недовольны советской идеологией, которая, надо сказать, к тому времени стала совершенно дряхлой и симпатий не вызывала даже у тех людей, которым она, по идее, должна была служить – у пролетариев.

Позднесоветская элита хотела ликвидировать это недоразумение, сохранив существующую социальную иерархию, лишь трансформировав ее в собственную пользу – и в ущерб надоевшим “трудящимся”. То, что немалая часть партийного, государственного аппарата поддержала демонтаж советской системы, связано именно с этим.

Любопытно, что в фильме Бортко в качестве пролетариев выведена довольно пестрая группа людей, по большей части к таковым имеющая отдаленное отношение. Швондер – мелкий общественный активист и функционер, остальные представляют собой скорее оживших персонажей советских плакатов и кино 1920-х. Что касается Полиграф Полигарфыча, то здесь история еще более интересная.

 

Идея превратить собаку в человека, совершить своего рода апгрейд не несет в себе ничего особенно советского или антисоветского. Этот сюжет имеет долгую историю, в которой можно обнаружить и легенды о Големе, и “Франкенштейна” Мэри Шелли, и даже пьесу Бернарда Шоу “Пигмалион”. Но если и искать здесь какие-то сравнения, то только с последним из этих классических текстов. Только у Шоу этот апгрейд является чисто социальным – что, на самом деле, и попытался сделать Бортко в своем фильме.

Трансформация собаки в человека забавна, но не более того. Настоящий ошеломляющий эффект начинается, когда Шариков становится членом общества. Вспомним о социальном прошлом одного из его биологических отцов: из люмпена Шариков превращается в советского человека. Люмпена Клима Чугункина мы в фильме не видим, но Шариков настолько невыносимо отвратителен, что поневоле начинаешь предпочитать социальное сырье итоговому социальному продукту. Хуже советского человека нет никого, – таков один из главных тезисов Бортко. Но – и это здесь самое важное! – ни профессор, ни его окружение себя советскими не считают. И это при том, что они прекрасно вписаны в советское общество, находятся под покровительством советских бонз, живут на деньги, вырученные за сомнительные манипуляции с семенниками разного рода советских же жуликов и “творческих людей”. Презрение к советскому человеку в фильме Бортко – это презрение живущего в барском доме сытого лакея к много о себе возомнившему крепостному того же барина.

Социальный идеал сталиниста Бортко почти полностью совпадает с социальным идеалом нынешней российской власти и (частично) элиты. Фильм “Собачье сердце” – гимн тому самому “консерватизму”, который для путинского режима стал заменой идеологии. Общество должно быть сословным. Женщины должны ходить в платьях. Прислуга должна прислуживать – и ее будут хорошо содержать. Наука существует только для того, чтобы продлевать сексуально-активный возраст обеспеченных господ. Издеваться над властью можно – но за закрытыми дверями, дома, поедая обед из нескольких блюд, перед визитом в оперу, но выступать против власти – никогда. Иначе кто, кроме нее, выдаст ту самую знаменитую “окончательную бумажку”, охранную грамоту, которая оградит это прекрасное житье-бытье от неприятных плебеев с их завиральными идеями о социальной справедливости?

И последнее. В этом рассуждении я принципиально не касался ни повести Булгакова как таковой, ни эстетических качеств сериала Владимира Бортко. Об этом пусть говорят филологи, киноведы и пламенные русские публицисты. Все, что меня здесь интересовало, – социальное и политическое содержание, месседж, который абсолютно недвусмысленно был послан режиссером Бортко некоторым группам советского общества в 1988 году. Месседж был принят на ура и воспринят в качестве руководства к действию. Все получилось. Бортко прав: не будь Сталина, сегодня никого из них в их креслах не было бы.

---