Жестокие пытки, попытки вербовки со стороны ФСБ и портрет чекиста Дзержинского в кабинете российского следователя – вот что больше всего запомнилось из российской тюрьмы львовянину Юрию Яценко.

Ровесник независимости Украины, 24-летний активист Майдана, до недавнего времени – студент в сфере права, почти год провел за решеткой в России.

Яценко смог вернуться в Украину в мае этого года – после того, как российский суд смягчил ему приговор по делу о незаконном хранении пороха (это обвинение Яценко отвергает).

Сегодня Яценко является одним из активистов общественной кампании LetMyPeopleGo, цель которой привлечь внимание к судьбе около десятка украинцев, которые, по оценкам правозащитников, находятся в тюрьмах России по политическим мотивам.

Что помогло вам выстоять?

Молитва и, наверное, бесконечная надежда. Никогда не опускал руки, всегда надеялся, что выстою. Это помогло. И чрезвычайная поддержка со стороны всех моих друзей, родственников с Украины, поддержка общественных организаций как в России, так и Евромайдан-SOS в Украине, поддержка МИД. То есть извне мир, все родственники, друзья – все делали для того, чтобы меня освободить из плена.

Как так случилось, что вы решили перерезать себе вены? Что вас заставило пойти на такой отчаянный шаг?

На тот период я уже был в полной изоляции в течение двух недель. Меня били, не кормили. И уже работники контрразведки ФСБ перешли в такую стадию, что они просто меня вывезли в лес и начали пытать для того, чтобы я дискредитировал публично Украину через телевидение. То есть, они хотели, чтобы я на камеру выступил, как будто я – диверсант из Украины, и я добровольно сдаюсь в спецслужбы Российской Федерации.

Это выглядело так: они меня подвесили на крюк в позе “ласточки” и несколько часов избивали по гениталиям, в живот, по почкам, мешком с песком по голове, душили. Притом, у меня был мешок на голове, перемотанный скотчем, и даже через 20 минут такие пытки становятся невыносимыми. Меня спасло то, что я до 10:00 должен был быть доставлен в спецучреждение, но они пообещали, что на следующий день они продолжат, они снова меня вывезут.

Я понимал, что еще один день я не смогу выдержать, потому что пытки были исключительно жестокие, и я решил, что лучшим выходом будет довести тело до такого состояния, при котором меня нельзя будет пытать. Это – кровопотеря. Поэтому я себе перерезал вены и вспорол живот. Это была не попытка суицида, а способ довести тело до такого состояния, при котором меня нельзя будет пытать, и я им заявил свое требование, когда разрезал вены, не дам себя зашить, пока мне не дадут телефон перезвонить домой.

Мне предоставили телефон примерно через 40 секунд, как увидели, что я истекаю кровью, потому что кровь била фонтаном, и таким образом я заявил о себе внешнему миру и получил поддержку.

Вас обвинили в России в контрабанде и незаконном владении взрывчатыми веществами. Был порох?

Через три месяца (после задержания – ред.) появился свидетель, который утверждал, что год назад я ему оставил вещи на хранение. Что в этих вещах – он не знает, и он сделал добровольную выдачу этих вещей. Конечно, никакого отношения к этому пороху я не имею.

Сначала возбудили против меня днло по статье о "контрабанде взрывчатых веществ", ее за отсутствием состава преступления через полгода закрыли и возбудили дело по статье “о хранении взрывчатки”.

Хотя даже по этому сфальсифицированному делу, которое они неправильно сфальсифицировали, меня нельзя было привлечь к ответственности за охотничий порох, поскольку эта статья в российском законодательстве была уже давным-давно декриминализована.

Как пребывание в российской тюрьме изменило ваше отношение к жизни, ваши взгляды?

Конечно, закалила. Тюрьма очень закалила, поскольку пришлось проходить карцеры, одиночные камеры, очень часто было голодание, протесты путем голодания, ко мне подсаживали различных провокаторов, оперативники СИЗО все время думали, каким образом меня сломать, придумывали различные способы манипуляций, угроз.

Я должен был в себе выработать такой характер, с которым бы я смог выжить в той среде. Нужно, прежде всего, контролировать свои мысли, не впадать в депрессию, потому что человек в депрессии очень быстро ломается. И молитва мне помогла. Как молитва моих близких, так и моя непосредственная молитва в СИЗО.

В России в Ростовской области судят Надежду Савченко, в Чечне – еще двух украинцев, которых правозащитники называют политическими заключенными, хотя больше сейчас говорят именно о Савченко. По вашему мнению, сейчас делается достаточно для поддержки этих людей?

Я думаю, что делается недостаточно. Первая проблема, которая есть со стороны Украины – это несогласованность действий между различными структурами: между Министерством иностранных дел, Службой безопасности Украины, Администрацией президента по поводу освобождения наших политических заключенных.

Нет конкретного ответственного лица, который бы отчитывался о том, что именно делается, каким образом. Что касается многих политических заключенных, менее известных, не хватает банально денег на юридическую помощь им, не хватает денег на адвоката. Это первое, что нужно для освобождения человека из соседнего государства.

Можете привести конкретный пример?

У меня есть информация от родственников Николая Карпюка и от родственников Станислава Клиха, что им нужны деньги на адвокатов. (Этих двух граждан Украины задержали в России в 2014 году и сейчас судят по обвинению в участии в войнах в Чечне в 1994-95 и 2000 годах – ред.)

Материал - украинская служба Радио Свобода

Настоящее Время