Уже более 15 лет вынужденные переселенцы прибегают к крайним мерам, и последний трагический случай – самосожжение Замира Квеквескири. Они ждут от государства помощи, оставляют своим детям в наследство бедность и унижения. Репортаж с акции протеста вынужденных переселенцев.
Поток людей один за другим направляется ко входу в торговый центр Tbilisi Mall. Собравшиеся готовятся к масштабной акции протеста, намереваясь перекрыть въезд и выезд из столицы. Их требования остаются неизменными уже 67 дней – новые выборы и освобождение «узников режима».
Чуть в стороне стоит пожилая женщина в черном, в слезах и с тяжелым взглядом. В руках она держит небольшой блокнот в линейку, на котором сначала ручкой, а поверх темно-синим фломастером, написано:
«Достойные условия жизни для вынужденных переселенцев».
Эта фраза будто выпадает из протеста, но она неслучайна. Накануне скончался 44-летний вынужденный переселенец из Абхазии Замир Квеквескири. В знак протеста он поджег себя у здания Агентства по делам вынужденных переселенцев – годы ожидания жилья превратились в отчаяние, и он больше не мог ждать. Врачи пять дней боролись за его жизнь, но 65% обожженного тела оказались с ней несовместимы.
Аза понимает, о чем я собираюсь спросить, и сама начинает говорить.
«Люди себя убивают. За 30 лет я не получила ни копейки. Я мать-одиночка. Я сама своими силами копейки зарабатывала. Если приобрела что-либо, то только своими силами. Государство ничего не дало мне. Они заставляют писать меня заявления на получение квартиры, а потом говорят, что баллов не хватает. У меня сердце болит. Они до того доведут, что и я убью себя».
Аза часто бывает на демонстрациях на проспекте Руставели. Она говорит, что уже узнает некоторых протестующих, а кто-то узнает ее. Завтра она снова выйдет на акцию к зданию Министерства здравоохранения, чтобы почтить память Замира Квеквескири и вновь напомнить о нерешенных проблемах вынужденных переселенцев.
Дети войны
У Министерства здравоохранения собираются вынужденные переселенцы и неравнодушные к их проблемам граждане и журналисты. Участники акции раздают листовки, на которых написано:
- «2010 год, вынужденная переселенка Нана Пипия подожгла себя».
- «В 2012 году поджечь себя попытался Вахтанг Чантурия».
- «В 2014 году Дали Абурджания попыталась сжечь себя».
- «В 2022 году вынужденный переселенец Зураб Чичошвили выбросился из здания».
- «В 2025 году Замир Квеквескири поджег себя».
Эти трагедии случились 17, 19, 21, 27 и 32 года после грузино-абхазской войны 1992-1993 гг. Пока одни становятся лицом к камерам с этими листовками, кто-то на разложенном на асфальте листе бумаги начинает красками выводить то же послание: «Достойные условия жизни для вынужденных переселенцев».
Женщина берет мегафон, и, не называя своего имени, сразу начинает говорить:
«Я не вижу выхода. Сколько жертв еще должно быть?»
Она рассказывает о своей 82-летней матери, которая борется с раком. Та – обладательница Ордена Чести, ветеран труда и, как говорит выступающая, уважаемая женщина в Абхазии. Ее два брата – ветераны войны.
«Мы все бездомные. Министерство не платит нам ни копейки за аренду. Мы живем в недостойных условиях. Моя мама собирается сжечь себя у этого здания. Женщина, у которой когда-то был свой дом, и которая никогда ни у кого ничего не просила. Когда нас вынуждали покинуть Абхазию, никто не говорил, что нам придется ждать жилье по баллам. Ни одному вынужденному переселенцу не нужны баллы. Всем ВПЛ положено жилье, и мы требуем его».
На импровизированную трибуну на ступенях Министерства здравоохранения поднимается хрупкая девушка и берет в руки мегафон. Веро Мелуа – известная феминистка, активистка и организатор этой акции. Она – вынужденная переселенка по наследству. Веро родилась уже после войны, и хотя сама не бежала от нее, как родители, она испытала на себе ее последствия. Одно из самых ярких воспоминаний детства Веро – жизнь в студенческом городке в Багеби, который стал временным компактным поселением для вынужденных переселенцев. Сегодня этой «временности» уже 32 года, подчеркивает она.
«Багеби – лишь один из примеров компактного поселения. В Тбилиси таких много, они есть и в Самегрело, Имерети, Гурии. Как правило, это бывшие государственные здания: сады, школы, студенческие общежития… Хочу рассказать, какой была жизнь там. Я называю это гетто и говорю, что выросла в гетто вынужденных переселенцев. Это было гетто в том смысле, что определенная группа по одному признаку проживала на одной территории, ходила в одни и те же школы и детские сады».
Веро рассказывает о жизни в бесконечных очередях за водой, об играх в доме с открытой шахтой лифта, где не было ни элементарных мер безопасности, ни достойных условий для жизни.
«Была одна комната, где текла вода, но дома воды не было. У многих из вас в 90-е не было воды, но у нас ее не было даже тогда, когда у вас она появилась. Мы набирали воду в ведро и несли домой. В 18 квадратных метрах нас жило пятеро: я, мама и три моих брата. В доме была открытая шахта лифта, в которую мог упасть кто угодно. И падал. И умирал».
Повзрослев и став самостоятельной, Веро смогла арендовать квартиру. По ее словам, это одна из самых удачных и благополучных историй вынужденного переселенца, который может позволить себе аренду благодаря стабильному экономическому заработку.
«В этой стране есть вынужденные переселенцы, которым раз в четыре года государство говорит: сейчас мы вас пересчитаем и распределим баллы, чтобы решить, кто больше заслуживает квартиру. Если у вас на войне погиб член семьи – это оценят в три балла. Затем вас поставят в очередь, где вы будете стоять годами. И когда, наконец, дойдете до конца, получите что-то. Это «что-то» может быть 20 000 лари, на которые в нынешних экономических условиях нужно как-то купить жилье. О помощи в 45 лари я даже не говорю – у нас на этот счет есть свои шутки. Мы только шутками и спасаемся, потому что вынужденный переселенец должен выбирать: либо ты переселенец, либо социально незащищенный. Если у тебя статус социально незащищенного, ты уже не вынужденный переселенец и 45 лари не получишь».
Веро начинает говорить и о наболевшем: как «общество годами маргинализировало вынужденных переселенцев». По ее словам, их осуждали за то, что они жили в гостинице «Иверия» и портили ее фасад (прежде это была элитная гостиница, а позже стала жильем для ВПЛ после войны). Над ВПЛ насмехались, что «они всегда куда-то заселяются». Иногда, говорит Веро, даже возмущались тем, что они получают помощь за пережитую войну. Со временем это привело к тому, что многие вынужденные переселенцы перестали говорить о своих проблемах вслух.
«Мы не простим попытки заставить нас замолчать. Голос вынужденного переселенца не должен звучать только тогда, когда он горит. Нельзя, чтобы те, кто сидит в этом здании [Министерства здравоохранения], делали с нами то, чего не смогли сделать русские, а затем спокойно продолжали работать, словно ничего не происходит. Нельзя, чтобы одну конкретную группу устраняли из повестки дня только потому, что кто-то что-то забыл или у кого-то другие приоритеты. Нет ничего важнее этой темы – особенно когда в предвыборный период этот постыдный режим использовал наши травмы, передающиеся из поколения в поколение, чтобы запугивать других граждан. У каждого вынужденного переселенца есть свой ответ на пропаганду войны и мира. Но знаете, в чем проблема? Никто нас об этом не спрашивает. Никто не поинтересовался, как мы восприняли эту пропаганду. Никто не спросил нас о мирной политике. Об извинениях. С каким вынужденным переселенцем согласовывали эти извинения? Ни один вопрос, касающийся ВПЛ, не решается с участием ВПЛ. Но это обязательно закончится. Возможно, они смогли заставить замолчать старшее поколение, но с нами это не пройдет. Мы не стесняемся своего статуса – напротив, гордимся тем, что наши семьи не просто выжили. Люди, прошедшие через вынужденное переселение, сегодня формируют в этой стране важный политический голос».
Веро заканчивает свою речь и берет в руки плакат с надписью: «Бойтесь детей вынужденных переселенцев». Трибуна остается открытой для других желающих сказать свое слово.
Агентство унижения
После нее на трибуну поднимается молодой парень, тоже родившийся в семье вынужденных переселенцев после войны. Он рассказывает о том, как часто слышит от некоторых людей фразу: «У вынужденных переселенцев есть квартиры». По его словам, общество нередко относится к переселенцам несправедливо.
«Если на протестах рождается новая, лучшая Грузия, тогда невозможно, чтобы 300 тысяч вынужденных переселенцев не нашли в этой новой Грузии ничего для себя, не восстановили справедливость. Тысячи человек стоят на Руставели, и мы слышим, что человек поджег себя и так выступил против несправедливости. Но эта новость стала лишь пятой или десятой по счету в информационных выпусках. Пока он не умер, никто не обратил на это внимания. Понятно, почему государство молчит – потому что это на их совести, это их ответственность. Но почему молчим мы? Как такой вопрос может быть вопросом десятой важности?»
Этот молодой человек тоже стоял в очереди за квартирой в Агентстве по делам вынужденных переселенцев, потому что имел на нее право. Но, увидев там людей, находящихся в еще большей нужде, признается, что почувствовал стыд. Он называет Агентство местом унижения вынужденных переселенцев.
«Не случайно, что именно там Замир Квеквескири решил выразить свой протест. Сколько людей умерло в этих 18 квадратных метрах. Дети рождаются в этих комнатах, растут до 20 лет – и продолжают там жить. О чем вообще речь? Нами должна двигать забота об этих людях. Ответственность за них должна быть бесконечной. Раньше людям обещали вернуть их домой. Теперь им обещают жилье, которое они должны бесконечно ждать. Нет списков, где можно увидеть, кто первый в очереди, а кто последний. Кто получит квартиру через год, а кто через 20 лет. Мы должны быть теми, кто увидел протест Замира Квеквескири».
«Я здесь»
Нана Гахария держит большой баннер. На нем последний жест Замира Квеквескири, охваченного пламенем. И надпись: «Это последнее послание Замира Квеквескири».
«К сожалению, вынужденные переселенцы поняли, что иначе их проблема не решается. После каждого такого случая – за редкими исключениями – вопрос сдвигается с мертвой точки. Несколько лет назад трагедия произошла в бывшем санатории «Картли». Человек покончил с собой и этим частично ускорил процесс. Но несколько семей так и остались без жилья», – говорит Нана.
Речь идет о событиях трехлетней давности. 16 января 2022 года 52-летний Зураб Чичошвили покончил с собой, спрыгнув с крыши здания бывшего санатория «Картли», которое находилось в аварийном состоянии. Соседи сообщили, что он совершил этот поступок, чтобы привлечь внимание властей к жилищным проблемам вынужденных переселенцев. После трагедии в министерстве по делам ВПЛ пообещали, что все жильцы бывшего санатория получат новое жилье, хотя обеспечили им не всех, а только часть пострадавших семей.
Нана Гахария критикует вредоносную политику Верховного Совета Автономной Республики Абхазия. По ее словам, вместо того чтобы поддерживать вынужденных переселенцев и решать их проблемы, власти лишают их помощи.
Например, вынужденные переселенцы, которые до 1 января 2023 года были несовершеннолетними, смогут претендовать на квартиру только вместе с семьей. То есть, став совершеннолетними, они не смогут просить квартиру индивидуально как вынужденные переселенцы. Среди вынужденных переселенцев растут опасения, что вскоре их могут лишить и финансовой помощи в размере 45 лари. В настоящее время ежемесячное пособие для переселенцев из Абхазии и Цхинвальского региона составляет 45 лари, но выплата прекращается, если их налогооблагаемый доход превышает 1250 лари в месяц.
Председатель Верховного Совета Джемал Гамахария считает, что приоритетом должно быть постепенное трудоустройство вынужденных переселенцев, чтобы они не зависели от государственной помощи.
В интервью BMG Гамахария обсуждал, достаточно ли переселенцам 45 лари и возможно ли увеличение пособия.
«Конечно, этого недостаточно, но даже если 45 лари увеличат до 100, хватит ли этого переселенцам? Думаю, нет. До какого уровня его нужно повысить, чтобы хватало? Политика государства должна быть направлена не на постоянное увеличение пособий, а на трудоустройство людей. Самое главное – постепенно обеспечивать занятость этих людей, чтобы они отвыкли от помощи. Почему нас интересует стабильность и экономическое развитие страны? Потому что это позволит трудоустроить людей, в том числе переселенцев», – заявил Джемал Гамахария.
Проблема появилась не сегодня, и она одна из главных. Вынужденные переселенцы и организации, работающие в этой сфере, неоднократно заявляли, что после войны они не смогли полноценно интегрироваться ни в общество, ни в новую для них экономическую реальность. Активистка и вынужденная переселенка из Сухуми Инга Ахалая подчеркивает, что если бы государство оказывало больше поддержки, в том числе и в вопросе трудоустройства, число людей, зависящих от пособий, было бы значительно меньше. «Если бы государство помогало ВПЛ, мы были бы гораздо сильнее и сами могли бы поддерживать страну», – отмечает она.
Нана Гахария же уверена, что, несмотря на любые обстоятельства, государство обязано продолжать поддержку вынужденных переселенцев, ведь «они слишком многое пережили и потеряли».
«Я говорю не только о материальном. Мы потеряли родных. Я из Сухуми. Одного члена моей семьи убили. У другого, ветерана, вырвали золотые зубы. Несмотря на то, что он набрал достаточно баллов и должен был получить квартиру, ему отказали: заявили, что у него есть родственник, который теоретически может обеспечить ему достойную жизнь. Проходят годы, старшее поколение уходит с надеждой, что если не сегодня, то завтра будет возвращение. Но ни возвращения не видно, ни элементарных условий для жизни. Помощь в 45 лари ни в какие рамки не лезет. Это символическая сумма, хотя для кого-то она значит многое. 45 лари – мой политический статус. Это те 45 лари, которые мне словно оставляют какую-то надежду, что я не забыта и завтра или послезавтра я вернусь. Этим я могу напомнить государству, что я здесь».
Из Гали на протест
Леле 26 лет. Она приехала из Гали, потому что хотела быть на акции. Свою речь на ступенях ведомства она начинает с темы мира.
«В нашей стране нет мира. Особенно в Гали мы не знаем, что такое мир. С окончания войны и до сегодняшнего дня мы вынуждены жить в бедности и ущемлении наших прав. Мы отрезаны и от абхазской, и от грузинской сторон. Мы забыты».
Лела рассказывает и о своих знакомых из села в Гардабани в бывшем военном поселении. Из-за старого паркета в их доме они не получили необходимый балл для помощи, хотя крыша буквально рушится, а воды нет.
«Моя семья тоже ждет своей очереди. У меня нет претензий на жилье, потому что я дееспособна. Но очевидно, что отсутствие дома – одна из самых серьезных проблем. В нынешней социальной и политической ситуации сложно выплачивать аренду, строить полноценную и даже личную жизнь».
Что самое страшное для Лелы, по обе стороны Ингури она чувствует себя чужой. Отсутствие нормальных условий для жизни лишает ее ощущения дома.
«Меня не покидает чувство дискомфорта – у меня есть специальные документы, чтобы ездить домой в Гали, но я даже не до конца понимаю, что они значат. Это бумага, которая говорит, что я иностранец. Формально преодолеть эти ограничения в моральном плане вроде бы несложно. Но как принять, что домой ты вынужден идти как гость? Как привыкнуть к тому, что каждый раз приходится проходить пограничный контроль, отвечать на допросы, чтобы попасть к себе домой? Говорить об этом, возможно, уже поздно, но пока у нас есть возможность, мы должны говорить. Наши родители не могли – им было не до протестов, они боролись за выживание. А мы, второе поколение вынужденных переселенцев, можем это. Годы идут, но условия остаются прежними».
Вынужденные переселенцы без представительства
Тамта Микеладзе, директор «Центра социальной справедливости», который занимается вопросами вынужденных переселенцев, отмечает, что сегодня у ВПЛ нет собственного представителя. По ее словам, де-юре правительство остается равнодушным к их проблемам.
«Когда произошла трагедия с Замиром, председатель Верховного Совета Джемал Гамахария заявил, что вынужденные переселенцы должны отвыкать от помощи. В тот же день, когда мы узнали о смерти Замира, появилась новость, что министр де-юре правительства Абхазии Давид Пацация организовал благотворительный вечер в поддержку восстановления Абхазского музея. А вчера мне отправили видео министра финансов того же правительства, который в Бразилии, в день смерти Замира, танцует и отдыхает. Сегодня правительство в изгнании совершенно не представляет ВПЛ. Они настолько бесчувственны, что даже не осознали, насколько аморально устраивать подобные празднества в эти дни. Они не чувствуют той боли, которую испытывают вынужденные переселенцы. И именно из-за этого, из-за ощущения полной безразличности, люди прибегают к радикальным формам протеста».
Правозащитница подчеркивает, что в 2018 году упразднение Министерства по делам вынужденных переселенцев фактически свело на нет политическую значимость их проблем. До сих пор половина ВПЛ остается без жилья.
Согласно последним данным Омбудсмена, в Грузии зарегистрировано 295 872 вынужденно перемещенных лиц и 95 308 семей. Из них половина, то есть 54 862 семьи, размещены на долгосрочной основе, а 51 845 семей подали заявки на обеспечение жильем в рамках различных долгосрочных программ (одна и та же семья может быть зарегистрирована в нескольких программах расселения).
«Как это может быть, что в стране спустя 32 года после вооруженного конфликта половина вынужденных переселенцев все еще остается без собственного жилья? Особенно при власти «Грузинской мечты», который сегодня заявляет о 10-процентном экономическом росте. Получается, в стране, где якобы бурлит экономика, никому нет дела до ВПЛ, и они доведены до отчаяния. Мы видим, что у вынужденных переселенцев проблемы не только с жильем – они вдвойне уязвимы и бедны. 84% ВПЛ имеют доход менее 1200 лари. 70% не обладают никакими сбережениями, а большинство сталкивается с трудностями в доступе к медицинским услугам», – говорит Микеладзе.
Микеладзе подчеркивает, что из поколения в поколение передаются не только травмы, но и эта бедность.
«Когда у тебя нет крыши над головой, нет работы, а уровень безработицы среди ВПЛ вдвое выше, это во многом связано с тем, что ВПЛ первого поколения не смогли адаптироваться к новым экономическим условиям. Что сделали власти? Они заявили, что больше не обязаны обеспечивать жильем новых ВПЛ. То есть полностью проигнорировали то, что бедность передается из поколения в поколение, и эта проблема остается острой для нового поколения. ВПЛ – одна из самых уязвимых и заброшенных социальных групп сегодня».
«Коррупция убивает»
Нукри Нодия, вынужденный переселенец и администратор группы «За Абхазию», считает произошедшее с Замиром Квеквескири преступлением режима. Об этом же говорят баннеры, которые демонстранты принесли на акцию протеста у Министерства здравоохранения: «Коррупция убивает», «Здесь обворовывают вынужденных переселенцев».
«Система распределения жилья требует изменений – она коррумпирована. Я знаю, что некоторые вынуждены платить суммы, чтобы получить квартиру, и это преступление. ВПЛ не должны проходить через подобные унижения только потому, что были вынуждены покинуть свои дома и теперь ищут элементарное жилье».
Часть из них все еще проживает в зданиях, не предназначенных для жизни. Согласно данным «Центра социальной справедливости», по состоянию на конец 2023 года в 29 объектах, представляющих опасность для жизни и здоровья, все еще проживает более 500 семей вынужденных переселенцев.
В течение нескольких лет Министерство по делам ВПЛ поэтапно передает переселенцам квартиры. Согласно официальным данным, в 2023 году в Грузии в пяти городах – Тбилиси, Зугдиди, Рустави, Кутаиси и Боржоми – началось строительство жилых комплексов для переселенцев. В рамках этой программы с 2023 по 2025 год должно быть обеспечено жильем 13 тысяч семей. Бюджет проекта составляет 900 миллионов лари.
Но переселенцы часто жалуются на несправедливое распределение и субъективный подход. Программа обеспечения жильем переселенцев реализуется через систему начисления баллов. При присвоении баллов преимущество отдается семьям, проживающим в особенно тяжелых условиях, а также семьям, члены которых имеют инвалидность, социальный статус или являются ветеранами войны. Но у переселенцев возникает много вопросов по поводу присвоения баллов и процедуры подсчета. По их словам, часты случаи, когда баллы присваиваются семьям, которые уже получили жилье.
Семья Замира Квеквескири так и не дождалась своей очереди. Грузинской службе Радио Свобода в Агентстве по делам вынужденных переселенцев сообщили, что заявление на квартиру он подавал, но так ее и не получил.
44-летний мужчина с семьей из четырех человек 12 лет жил в небольшом помещении на четвертом этаже бывшей управы города – в 18 квадратных метрах. Его дети, 20-летняя дочь и 23-летний сын, спали на двухъярусной кровати. Из-за травмы ноги, полученной в результате аварии, Замир Квеквескири не мог работать, чтобы улучшить жилищные условия.
Даже после смерти для него не нашлось места в этой комнате – тело Квеквескири положили в более просторной квартире родственников.
Форум