Несколько дней назад грузинский премьер Ираклий Кобахидзе представил общественности проект «Концепции университетской реформы», которая мгновенно вызвала критику многих специалистов, усмотревших в них не стремление повысить качество образования и сделать его конкурентоспособным, а желание установить полный контроль над этой сферой, в особенности над вузами. Реформа, сказал Кобахидзе, охватит все, начиная от сроков обучения в школах и университетах, включая принципы финансирования и подбора кадров, и заканчивая распределением университетских программ по регионам. Об истинных целях реформы и ее шансах на жизнеспособность говорим гостями Некруглого стола — советником по технологическим направлениям Университета Грузии Наной Дихаминджия и экспертом в сфере образования Тамар Мосиашвили.
— Калбатоно Нана, каждая новая власть в Грузии бралась за реформу образования, но на моей памяти не было ни одной со времен обретения независимости, которая либо повела эту реформу в правильном направлении, либо вообще довела до конца, поправьте меня, если я ошибаюсь. И у каждой были свои цели и свои приоритеты, хотя так, наверное, не должно быть. Зачем сегодня понадобилась властям реформа, как вы думаете?
Нана Дихаминджия: В первую очередь скажу о прежних реформах: каждый новый министр приходил, а мы за последние тринадцать лет поменяли, по-моему, девять министров, если я не ошибаюсь, или восемь, и каждый приходил со своей, так называемой «аджендой» (повесткой дня), со своими планами, и главной их целью, правда, никогда не было улучшить систему образования. Обычно они хотели показать себя как лучших министров, чья реформа будет лучшей, и из-за этого они, как правило, прежние реформы клали на полку. А каждая реформа, особенно если она финансируется какими-то интернешнл организациями, стоила очень много: там обычно были исследования, документы собирались, были презентации, ну то есть дорого это все стоило.
— В финансовом отношении…
Нана Дихаминджия: Да. И как только этот министр уходил и приходил новый, он говорил: о, это все было неправильно, и сейчас мы все начинаем сначала.
Это все из-за того, что у страны нет одной стратегии. Там, по-моему, пару раз писалась «стратегия образования», так вот как раз те стратегии были концепциями, а вот эту (представленную Ираклием Кобахидзе) концепцию вообще концепцией нельзя назвать, это просто какой-то эскиз. И вот обычно цели просматривались такие: во-первых, показать себя, во-вторых, привлечь больше людей, чтобы они дали голос «Грузинской мечте». И обычно эти реформы были популистские, или они заставляли учителей делать огромную работу, а потом говорили, что эта работа ничего не стоит, и сейчас мы начинаем сначала. И еще — она никогда не связывала дошкольное обучение, школьное обучение и университет.
Но в этом случае вот эта концепция отличается от прежних реформ.
Они абсолютно игнорируют, что у нас в Конституции записана автономия университетов
— Новая, которую анонсировали сейчас?
Нана Дихаминджия: Да, новая концепция. Она прямо имеет целью установить полный контроль над государственными университетами, и они пытаются расширить контроль над частными университетами.
— Каким образом? Механизм?
Нана Дихаминджия: Да, механизм — пока скажу для государственных. Вот что они с государственными университетами делают? Во-первых, они абсолютно игнорируют, что у нас в Конституции записана автономия университетов. Они говорят: мы решим, как и какие университеты мы обрежем, и какие факультеты им оставим. Ну, они имеют в виду, конечно, программы, но там в официальной комиссии, если вы посмотрите, абсолютно нет специалистов образования, даже тех специалистов, которые поддерживают «Грузинскую мечту». И прямо даже не по смыслу, а по форме этой концепции видно, что никакой там специалист не участвовал, правда, бакалавр, наверное, вот так напишет концепцию.
У них там такая схема: один город — один факультет. Они говорят, что в одном городе не должны дублироваться факультеты, а у нас, например, в Тбилиси три огромных государственных университета: Государственный университет именно Ильи, Тбилисский государственный университет, самый старый, который в 1918 году был создан, и Грузинский технический университет.
— То есть они фактически желающих учиться людей из Тбилиси, например, будут рассылать по регионам?
Нана Дихаминджия: Вот это ещё непонятно. Концепция очень маленькая, там всего четыре страницы, даже не четыре — три с половиной, и на двух страницах написаны проблемы, а на полутора — вроде бы решения. А всё остальное, что мы пытаемся из этого понять, нам приходится искать в презентации премьер-министра и его интервью. Это какой-то цирк, когда мы собираем и обсуждаем вот так: кто где что сказал.
— То есть настоящего понимания образовательных проблем со стороны государства вы не видите?
Нана Дихаминджия: Что мы понимаем — у них две цели: установить контроль над университетами, уменьшить бюджет, который они тратят на университеты, или перераспределить тот бюджет, который уже есть, и контролировать деньги, которые приходят в эти университеты. Что они говорят? Они говорят, что, например, в Тбилиси, есть три университета самых больших — там, по-моему, где-то 55 тысяч студентов вместе, или 60 тысяч студентов, это фактически половина всех студентов Грузии, — и эти университеты должны иметь только традиционные факультеты. Что было традиционное у Госуниверситета Ильи (Илиауни)? Была педагогика и иностранные языки, потому что они соединили два института, когда создавали этот университет. То есть видно, что максимум у Илиауни останутся эти два направления, потому что это не разделяется по факультетам.
Самая большая проблема для (властей) — университет Ильи
Но в то же самое время у всех этих университетов есть инженерные программы, есть биологические программы, математика, но они говорят, что один университет должен иметь одну программу. То есть это значит, что, например, в Тбилиси у Государственного университета, наверное, останутся только естественные науки и правоведение, у Технического университета будут все инженерные и технологические программы, у Илиауни будет только педагогика и иностранные языки.
Самая большая проблема для них (властей), это университет Ильи, они никак не могут его подчинить себе. Это очень свободный университет, университет, который во всех протестах участвует, и вот это они не могут никак принять.
Еще один момент: у Илиауни и у Тбилисского государственного университета есть программа медицины. На программе медицины сидит много иностранных студентов, и это большой доход для университета, потому что учеба там стоит для граждан Грузии 800 долларов в год, это очень маленькая цена, а для иностранных студентов на медицинской программе — от 5000 до 6000 долларов, почти в 8 раз больше. Это очень большой доход для университета, и когда у него есть отдельный доход от государства, он, конечно, может себе позволить протестовать против правительства.
Но если мы заглянем в Конституцию, там у нас написано, что мы обязаны обеспечивать автономию университета. Конечно, никакой автономии нет, если правительство вдруг само решает, какие программы оставить университетам: Тбилисскому госуниверситету, которому больше 100 лет, Илиауни — самому молодому университету, у которого, как и у Технического университета, уже есть очень хорошие научные исследования, огромные программы, например, инженерные программы с очень престижной международной аккредитацией, и так далее… Конечно, это абсолютно никакая не автономия.
— Калбатони Тамар, хотелось бы спросить, согласны ли вы с калбатони Наной или нет, и в каких пунктах? Как вы думаете, власть исходит из понимания, что система образования действительно требует изменений в силу серьезных проблем, или за ее инициативой кроется что-то иное?
Тамар Мосиашвили: Я частично согласна с Наной, частично — нет. Риторика изменений, проводимых в системе образования в Грузии, часто звучит впечатляюще, но за ней почти всегда скрывается одна и та же проблема: не учитывается необходимость сохранения и укрепления автономии школ и университетов.
Это вот одна такая проблематическая характеристика всех реформ. И эта характеристика усилена в этой концепции, которую мы прочитали пару дней назад. Исходя из того, что я вижу и знаю, все реформы на практике осуществляются у нас в Грузии централизованно. Все абсолютно, поскольку все рычаги управления, как законодательные, так и финансовые, сосредоточены в руках центральных органов власти. И день за днем это централизованное управление образовательной системой увеличивалось и увеличивалось.
Я не помню ни одну инициативу ни в высшей образовательной сфере, ни в общеобразовательной системе, которая не имела бы вот такую hidden aim (скрытую цель) усиливать централизованное управление образовательной системой. Вот такой подход привел нас к тому дню, где мы сейчас находимся и живем.
Теперь насчет этого документа, который мы прочитали, это так называемый концептуальный проект реформы высшего образования. Как будто мы читаем, что там обозначены существующие проблемы нашей системы. Авторы думали, что они текст структурировали логично и так далее, но концепция носит чрезмерно централизованный и административный характер, что вызывает вопросы. Мое впечатление, когда я впервые прочитала вот эту концепцию: группа людей, у которой было какое-то задание от правительства, допустим, посидела, поговорила и написала вот эту концепцию. И в этом не участвовали заинтересованные люди из Академии наук, из образовательной среды, что необходимо, это мое личное мнение.
И мое первое впечатление породило такую мысль: если эта концепция осуществится в городе Тбилиси, на очень интересном месте, как премьер-министр заявил, на проспекте Ильи Чавчавадзе, на котором находится Университет имени Ильи Чавчавадзе (Илиауни), то я уже вижу такой кадр — они хотят убрать с этого проспекта все корпусы этого университета и там построить другие здания.
— А заодно и убрать активных студентов из центра…
Тамар Мосиашвили: Само по себе, конечно, потому что эти два проспекта — Чавчавадзе и Руставели — по нашей традиции всегда полны молодежью, которая всегда активно участвует в разных политических и культурных процессах.
Но это вторичная проблема для меня. Самая главная проблема это то, что правительство хочет очень грубым методом упразднить очень хороший университет и повлиять на академическое сообщество — не спросить его мнения, видения, и вот так все решить. Это для меня неприемлемо.
Что еще главное — эта концепция не имеет образовательную цель. Я два раза прочитала эту концепцию, и хотела найти часть, которая, по-моему, прямо бы улучшила академические характеристики университетов. Я лично ничего такого в этой концепции не видела.
— Как вы прокомментируете вот это — «один город, один факультет»?
Тамар Мосиашвили: Я даже не знаю, как они могут это осуществить. Это означает революцию в образовательной среде, так сказать. Но это образовательная среда, это не политические партии, где очень много разных людей, мнений, вовлечений, и так далее. Сейчас какой-то дирижер хочет создать новую шахматную доску и на ней расположить институты, профессоров и студентов так, как он считает нужным. Я не знаю! Это вообще надо рушить все абсолютно и построить то, что неизвестно и не видно в этой концепции.
— Кота в мешке предлагают, понятно… К вам вопрос, калбатоно Нана: надо ли ожидать противостояния этой реформе со стороны профессорско-преподавательского состава студентов, а в школах и родителей, потому что школы это тоже затрагивает…
Студенты, по-моему, немножко не понимают до конца, что происходит, что это за концепция
Нана Дихаминджия: Я думаю, уже началось сопротивление. Конечно, сперва оно началось в среде профессоров, они начали собираться, брифинги делать, была акция студентов у Министерства образования.
Но еще это, конечно, затрагивает школы, затрагивает потому, что главное, что в этой концепции написано и что нам сказали на презентации — они решили убрать 12-й класс школы. И я уже вижу, как родители, как учителя вокруг меня уже возмущаются, даже те, которые никогда ничего не говорили против этого правительства. Так что я ожидаю такое сопротивление.
Студенты, по-моему, немножко не понимают до конца, что происходит, что это за концепция, как она их затронет. Что же касается профессоров, это очень важно. Вот правительство говорит: зарплаты полных профессоров вырастут до 10 тысяч лари в месяц. Но, конечно, они оставят в государственных университетах тех профессоров, которые им подчиняются. Сейчас в государственных университетах где-то 1200 полных профессоров. Они наверняка оставят только одну программу в одном университете и уменьшат количество профессоров, мы думаем, где-то до 200. То есть они будут платить 10 тысяч лари этим 200-м, поскольку, как говорят, предусмотрен один профессор для одного направления, под каждым полным профессором будет 2 ассоциированных профессора и 10 ассистентов профессоров.
Что получается? Помните, как было в Советском Союзе, когда завкафедрой мог фактически контролировать всю кафедру, потому что имел влияние на их карьерное продвижение? Вот они пытаются создать ту же самую систему. И, конечно, это известно всем и везде, что такая система не способствует инновациям, не способствует развитию науки, не способствует коммерциализации науки — тому, что представляет сейчас главный двигатель экономики.
Но я думаю, что сейчас остальные профессора это поймут… У нас сейчас действует программа четырехлетнего бакалавриата и двухлетней магистратуры. Они говорят, что это все должно дойти до 3+1, то есть трехлетний бакалавриат и один год аспирантуры. Это значит, что где-то на 25% уменьшится количество нужных профессоров…
— Но ведь в Европе тоже так?
Нана Дихаминджия: Зависит от страны, зависит от программы. Если мы посмотрим на Германию, например, да, там обычно трехлетний бакалавриат, но там ученик приходит очень подготовленный.
— А, и там гимназии до университета…
Нана Дихаминджия: Да, там, например, на первом курсе calculus (исчисление) не учат, потому что ученик уже приходит подготовленный — ну, я могу говорить о моей сфере. И однолетняя магистратура тоже нонсенс, например, в компьютерной инженерии, которую я представляю, или электрической инженерии. Очень трудно за год сделать так, чтобы студент выучил методы исследования, студент выучил все те предметы, которые ему нужны, уже на высоком уровне, и потом создал какой-то инженерный проект. А без этого уже будет трудно создать ученого, который должен продолжить учебу на докторантуре.
Во-вторых, у нас же существует аккредитация, уже давно работает Национальное агентство аккредитации, которое улучшает качество образования. И вот сейчас, например, этот год был год кластерной аккредитации для всех инженерных программ. Этот процесс очень трудный и долгий, как минимум полгода длится. Все университеты обновили программы, и сейчас Кобахидзе, премьер-министр, объявил им, что они должны переделать все эти программы за полгода, потому что первый прием абитуриентов на новые программы будет уже в 2026 году.
Такое кто бы написал? Человек, который никогда программу не создавал. Потому что я не могу себе представить, как университет может все эти программы за полгода обновить. Как вообще Центр аккредитации это выдержит, сам Центр аккредитации, как это выдержит? И вот, по-моему, из-за этого мы должны увидеть протест даже тех профессоров и тех учителей, которые поддерживают «Грузинскую мечту».
— Грузия участвует в Болонском процессе. Как увязать переход на 11-летнее обучение с членством в Европейском пространстве высшего образования? Чем чревато сокращение учебного процесса на один год? Пострадают, наверное, не только абитуриенты, которые захотят учиться за границей. Кто еще, калбатоно Тамар?
Тамар Мосиашвили: По-моему, тот, кто поднял этот вопрос, просто думал про экономию средств. И думал, что если мы сократим 12-й год, мы сэкономим деньги, и перенесем их в эту программу, как-то так.
Очень интересно, когда вот такие концепции презентуют власти, как они аргументируют эту концепцию. Один аргумент у них был такой: в 12-м классе дети практически не ходят в школу и в основном свое время тратят на частные уроки для подготовки в университет. Это, конечно, не сильный аргумент, потому что таким классом, если это изменение войдет в силу, будет 11-й класс, и дети на частные уроки будут ходить в 11-м классе. Это вообще не аргумент. Да и кто вообще участвовал в подготовке этой концепции, мне тоже неизвестно, какая-то тайна, мы это вообще не знаем.
Еще было сказано, что для тех людей, которые захотят получить образование бакалавра в университетах Европы, будет существовать 12-й класс. И также заместитель министра сказала, что в так называемых частных школах мы не будем менять их внутреннюю структуру, и так далее. Вот это уже большой снобизм, что происходит в Грузии.
Что это значит? Некоторые дети, которые учатся в частных школах, будут иметь право закончить 12 классов, если они захотят продолжить учебу в европейских университетах. А некоторые закончат 11 классов государственной школы, как было решено властями. Но это вообще такой позор, я буду прямо говорить, для Грузии, то, что происходит. Расчленение общества, это самое настоящее расчленение общества.
Представляете, что семьи, которые имеют деньги, они своих детей возят в немецкую школу, американскую, французскую и так далее.
— Разделение по социальному признаку получается…
Тамар Мосиашвили: Да. И для детей, которые будут создавать будущее Грузии, для них уже вот это окно в Европу, так сказать, чтобы получить нормальное образование, будут закрывать. Это большой позор, это неприемлемо!
И еще мы должны учитывать, что все власти своих детей возят не в грузинские школы, а в немецкие, французские, американские, итальянские, и так далее. Это тоже очень интересно. И британские…
Почему они не хотят, чтобы их дети получили грузинское образование? Чтобы они почувствовали, что это грузинское образование, и были в силах взять на свои плечи будущее Грузии. И они хотят для грузинского народа, который является будущим Грузии, закрыть вот это окно нормального, хорошего и превосходного образования. Вот это очень несправедливо.
— Анонсировали также приватизацию зданий вузов, кроме нескольких, которые представляют собой архитектурные памятники. Калбатоно Нана, с чем мы имеем дело здесь?
Нана Дихаминджия: Тут два вопроса. Один — это то, что в бюджете деньги уменьшаются, потому что, например, в этом году бюджет образования абсолютно не вырос.
Очень интересно, как это получается, что экономика у нас процветает, как нам правительство говорит, но в то же самое время они не добавляют в бюджет деньги для образования. То есть они сделают очень большие деньги на продаже этих огромных зданий, огромной территории, и там поставят корпуса. Но это, конечно, ужасно.
И главное, что мы не знаем, какие корпуса будут отведены под этот закон, что они примут. Премьер-министр только сказал, что, конечно, мы не продадим наши древние культурные здания — это первый и второй корпус Тбилисского государственного университета. Но у Тбилисского государственного университета еще есть высотный корпус, который, я не знаю, работает, по-моему, уже 80 лет, над математикой, над кибернетикой, там институт имени Векуа — прикладной математики, там биологический корпус, все лаборатории там. Наверное, они хотят продать это тоже. Наверное, они хотят продать здание Технического университета и все здания университета Ильи, кроме первого и второго корпуса Тбилисского государственного университета, и перенести все это на дорогу в Рустави…
Они сделают очень много денег на этом, используя этот механизм, и в то же самое время университет Ильи станет гораздо слабее.
Это одно. Второе еще, что я вижу: вы знаете, тот Международный университет в Кутаиси, который финансировал Бидзина Иванишвили, почти полностью зависит от дотаций. Они не могут платить зарплаты теми деньгами, которые платит наш студент. И вот сейчас, чтобы у него был доход, они хотят перенести туда факультет медицины, потому что у нас 30 тысяч иностранных студентов, и большинство из них из Индии, которые платят за учебу на этом факультете около 5-6 тысяч долларов.
— Калбатоно Тамар, у вас есть, что добавить?
Если мы придем к общегрузинскому консенсусу, может быть мы, грузинский народ, сможем повлиять на ситуацию
Тамар Мосиашвили: Я очень обеспокоена потенциальными проблемами, с которыми мы можем столкнуться. Первая опасность заключается в том, что часть общества начнет критиковать данную концепцию реформы, но обращать свои претензии не к авторам документа или национальным структурам, а к представителям Европейского Союза и Международному академическому сообществу. Коночено, такой подход имеет смысл, ведь международное давление способно повлиять на политическое решение, но в сейчас, в данный момент, я сомневаюсь.
Существует серьезный риск, что широкая общественность в Грузии просто не поймет сути происходящего и не осознает, какие именно угрозы несет предложенная концепция. И если только сообщество будет адвокатировать свободу образования, я бы так сказала, и получатели этих месседжев будут только Международное академическое сообщество и Евросоюз, эти усилия могут оказаться неэффективными или даже непонятными.
Но положительная сторона в этой ситуации есть то, что университеты отличаются от других институций, так как у них есть сотни тысяч выпускников. И если с ними будет налажено общение и поддержан контакт, если есть у университетов контакты со своими выпускниками, то голос академического сообщества может дойти до общества.
Это проблема, которая должна решиться общегрузинским консенсусом, без этого консенсуса решения этой проблемы я не вижу. У власти, конечно, есть все рычаги правления, но все реформы, которые проводились, только усилили централизованное управление образовательной системой. А голос народа очень слаб, и общегрузинский консенсус, общегрузинская идея вообще потеряна где-то в этой политической борьбе. Вот это самое главное. Если мы придем к общегрузинскому консенсусу, может быть мы, грузинский народ, сможем повлиять на ситуацию. А так я не вижу позитивного исхода в решении этой проблемы, которая очень тяжелая.
Нана Дихаминджия: Хочу немножко добавить. Я полностью согласна с Тамарой, но вот еще какую тенденцию я увидела.
Во-первых, мы должны подчеркнуть, что сейчас вот в этой передаче мы только обсудили часть проблемы. Там столько проблем в этой концепции, что мы не можем все это охватить. И вот в то же самое время я увидела тенденцию, что, например, директора школ, которые обычно поддерживают «Грузинскую мечту», уже начали записывать видео или посты делать в социальной медиа, что у этой концепции будут проблемы. Не про высшее образование они говорят, они говорят про школы. Я вот знаю, что если те эксперты образования, те директора, профессора, учителя, которые обычно поддерживали «Грузинскую мечту», если они станут критиковать — потому что она ценит их мнение, не наше мнение, — если они начнут протестовать и писать об этом и много писать, тогда может быть это правительство поменяет отношение к этой концепции и какие-то вещи там изменит.
Форум