Парламент Грузии напоминает взбесившийся принтер. Правящая партия чуть ли не ежедневно представляет новые законопроекты и поправки, которые радикально изменят общественно-политическую жизнь страны. Почему «Грузинская мечта» делает это, и можно ли ей помешать?
Выражение «взбесившийся принтер» (или «бешеный принтер») появилось еще в 90-х, когда неопытные пользователи пытались совладать с капризной техникой. Политическую нагрузку оно приобрело в 2012-м в России, когда на фоне протестных выступлений к работе приступила Государственная Дума VI созыва. Она в сжатые сроки приняла множество решений, которые нанесли сокрушительный удар по правам и свободам россиян и сделали сопротивление режиму куда более сложным и опасным. Законодательная база для ограничения деятельности «НКО-иностранных агентов», доли зарубежного капитала в СМИ, «ЛГБТ-пропаганды среди подростков», свободы выражения в Интернете, «проявлений экстремизма» и т. д. была создана очень быстро, а оппозиционные партии и общественные организации не сумели воспрепятствовать этому. 13 лет спустя в Грузии начался похожий процесс. «Взбесившийся принтер» выплевывает десятки страниц, и комментаторы не успевают реагировать на все законодательные инициативы.
Прежде чем рассмотреть пакет, который обсуждают чаще всего, стоит отметить, что «Грузинская мечта» обычно прячет ключевые поправки в ворохе других, более резонансных. Так произошло, например, в 2024-м с отменой 40-процентного барьера для мажоритарных кандидатов на муниципальных выборах: правящая партия предоставила себе значительную фору, но заметной реакции это не вызвало, поскольку общественность интересовали другие события. В политике самое обсуждаемое не всегда является самым важным.
3 февраля лидер парламентской фракции «Грузинской мечты» Мамука Мдинарадзе рассказал об изменениях в Кодексе административных правонарушений. Ужесточаются наказания за неподчинение требованиям сотрудников правоохранительных органов и их оскорбление, мелкое хулиганство, вандализм, нарушение правил проведения манифестаций и т. д. Административным правонарушением будет считаться и оскорбление госслужащих в связи с их деятельностью. Увеличатся не только штрафы, но и максимальный срок административного заключения – с 15 до 60 дней. Изменят и Уголовный кодекс: наказание за публичные призывы к насильственным действиям, сопротивление полицейским, нападение на них и угрозы в их адрес, а также в адрес других представителей власти и членов их семей станет более жестким. Мдинарадзе стремился описать все это как возвращение к нормальному порядку вещей, некую «правовую реконкисту». По его словам, раньше законы изменялись «под влиянием псевдолиберальной идеологии и внешних сил, что было прямо направлено на разрушение и ослабление государства и его институтов. Годами, на уровне деталей целенаправленно проводилось внесение таких изменений в законодательство, чтобы государство и рычаги управления им были максимально ослаблены. Сегодня у нас, к счастью, уже есть та степень независимости, чтобы мы смогли изменить такие вредительские нормы». Здесь, безусловно, можно провести параллели с риторикой «вставания с колен» и «суверенной демократии», характерной для российских властей «эпохи взбесившегося принтера», но до этого следует коснуться еще нескольких, возможно более опасных в долгосрочной перспективе инициатив.
5 февраля Мдинарадзе заявил, что «абсолютно из всех законов и подзаконных актов будут изъяты нормы, которые подразумевают обязательное участие неправительственных организаций в процессе принятия решений» (если какой-то пункт можно назвать «главным», то это, наверное, он). Служащим запретят получать финансирование из-за рубежа без согласия руководителей – это коснется не только надбавок, но и тренингов, визитов и т. д. Назначение этих руководителей (юридических лиц публичного права), по словам Мдинарадзе, будет упрощено и в большинстве случаев отнесено к дискреционным правам соответствующих министров. Это обстоятельство проскочило мимо внимания комментаторов, хотя последствия будут значительными, поскольку их шокировали другие заявления.
Мдинарадзе сказал, что в течение двух месяцев будет инициировано принятие закона о СМИ «на основе британской модели и законодательства; он определит стандарты объективности массмедиа, также стандарты журналистской этики, институционные механизмы мониторинга и защиты указанных стандартов». Финансирование СМИ из зарубежных источников будет ограничено. Вместо действующего «Закона о прозрачности иностранного влияния», который вызвал череду бурных событий и негативно повлиял на отношения Грузии с Евросоюзом, парламент утвердит копию американского закона FARA (Закон о регистрации иностранных агентов), что, по оценке Мдинарадзе, ужесточит действующие правила. Параллельно правительство создаст фонд для «финансирования инициатив общественных организаций», для чего в «Закон о грантах» внесут поправки. Также он сообщил об ужесточении миграционного законодательства, антинаркотической политики и правосудия несовершеннолетних.
Этим инициативам сопутствовало пропагандистское сопровождение, основные тезисы которого наиболее лаконично изложил председатель провластной «Силы народа» Созар Субари: «Не хотели очень мягкого закона? [Тогда] мы дословно заимствуем американский закон, который будет адаптирован к грузинским реалиям. С первого же цента они будут обязаны представить декларацию, и санкции будут более жесткими, и они не смогут найти никаких обходных путей [подразумевалась перерегистрация в странах Балтии и т. д.] … Кто будет против того, чтобы в грузинской журналистике был тот же стандарт, что в британской?!». Копируя законы, представители власти всегда забывают упомянуть, что грузинская судебная система отличается от британской или американской как карточный домик от Вестминстерского дворца, а без нее карательной дубинкой может стать любой, даже самый разумный закон. Характерно, что Субари апеллировал к западному примеру и в случае с увольнением служащих (реплику можно было отнести и к новым, и к уже принятым поправкам и кадровым решениям): «С тех пор, как мы независимая Грузия, мы говорим, что Америка наш маяк, с которого надо брать пример. В Америке никто не говорит, что демократии нет, но Трамп одним заявлением отправляет тысячи человек на улицу». Все упирается в «судебный тупик», и в данном случае жителям Грузии, которые участвовали в антиправительственных митингах, делали соответствующие заявления и сразу же после этого лишились работы (хотя предлог их освобождения был иным, формально безупречным), будет неимоверно сложно доказать в суде, что это произошло из-за их политических взглядов.
Недавно в чиновничьей среде активно обсуждали кейс Исследовательского центра Парламента, где работали два десятка человек. Петицию, содержащую критику властей, подписали пятеро; три сотрудницы дали интервью грузинской редакции Радио Свобода и рассказали о проблемах, которые возникли у них на работе из-за гражданской позиции. После этого служба была ликвидирована. Председатель Парламента Шалва Папуашвили сказал, что дискуссии о ее будущем шли давно, и возможно хотел убедить слушателей, что это лишь совпадение. Однако почти все знакомые чиновники, с которыми автору удалось переговорить, увидели в произошедшем что-то вроде демонстративной порки, наказания всех сотрудников за действия нескольких. Не исключено, что таким образом до сведения людей, которые получают зарплату из бюджета, было доведено, что отныне они отвечают не только за себя, но и за коллег, и если те проявят нелояльность, на них придется влиять и сигнализировать наверх, чтобы не лишиться работы.
В масштабной кадровой чистке нет ничего принципиально нового – к ней прибегали и Шеварднадзе, и Саакашвили, но сразу же после прихода к власти. Иванишвили основательно взялся за дело лишь после 12 лет правления. Впрочем, переучреждение режима можно рассмотреть и как приход к власти в новом качестве. Президент Южной Кореи Пак Чон Хи правил 10 лет, используя весьма жесткие методы, а в 1972-м, «не отходя от власти», ввел чрезвычайное положение, разогнал парламент, навязал стране новую Конституцию и, по сути, сконструировал заново еще более свирепый режим. Водораздел между Третьей и Четвертой южнокорейскими республиками достаточно легко заметить и описать. В российском случае дело обстоит сложнее: процесс перерождения путинского режима «размазан» по временной шкале, и назвать переломными какие-то законодательные решения или события труднее, хотя различия между порядком вещей в нулевых и двадцатых очевидны. В публицистике часто встречается разграничение «до Крыма – после Крыма», впрочем, водораздел можно соотнести и с периодом, когда в Москве угасал протест, а «взбесившийся принтер» Госдумы выплевывал карательные поправки. В Грузии происходит похожая «пересборка режима» без смены фактического правителя – на прежнем этапе быстрые и масштабные кадровые чистки ему не требовались, но похоже, что теперь он счел их необходимыми.
Спикеры «Грузинской мечты» задолго до начала поствыборного кризиса описывали его как некий тест, в ходе которого все ее противники («агенты внешних сил», как они их называют) будут вынуждены проявить себя, и настойчиво рекомендовали гражданам не иметь с ними ничего общего. Раньше участие в протестных кампаниях и тем более выражение мнения в соцсетях обычно не влекло за собой долгосрочных негативных последствий. Но ситуация изменилась, и теперь таких людей, вероятно, попытаются вышвырнуть не только из бюджетного сектора, но и из социальных лифтов. Судя по нынешним тенденциям и темпам стартовавших в министерствах и ведомствах «реорганизаций», «зачистка бюджетников» займет примерно полгода. Процесс подчинения вузов, вероятно, продлится дольше – правительственная комиссия по вопросам реформы системы высшего образования создана сроком на 4 года; отладка механизмов экстраординарной авторизации вузов и переаттестации их преподавателей потребует значительного времени. В отношении нелояльных представителей театров и других культурных центров, скорее всего, будет использоваться не прямое давление, чреватое нежелательным резонансом, а финансовая удавка.
Можно ли остановить «взбесившийся принтер» или хотя бы замедлить его работу? В самом парламенте оппонировать некому: 5 февраля депутаты «Грузинской мечты» удовлетворили заявление 49 оппозиционеров об отказе от мандатов. 12 представителей партии «Гахария за Грузию» пока сохраняют места в Парламенте XI созыва, но также не признают его легитимным и не участвуют в его работе. Если они пропустят больше половины заседаний сессии, их лишат мандатов. Премьер-министр Ираклий Кобахидзе высказался об этой перспективе без малейшего сожаления, скорее с оптимизмом. В 2020-2021 годах дело обстояло иначе: оппозиция и тогда отказывалась войти в Парламент, а правящая партия призывала ее одуматься, приступить к работе и в конце концов пошла на определенные уступки в рамках «Соглашения Мишеля», чтобы добиться этого. Теперь же она будто бы говорит: «Скатертью дорога!», «Баба с возу – кобыле легче», «If we never see you again, it'll be too soon». Перерождение режима изменило ситуацию и в данном случае: его руководители, видимо, хотят, чтобы высший законодательный орган быстро и без проволочек, как надежный принтер, «распечатывал» необходимые им законы – присутствие оппозиции лишь замедлит процесс. «Парламент не место для дискуссий», – сказал 29 декабря 2003 года российский политик Борис Грызлов. На самом деле он этого не произносил, а знаменитый мем является квинтэссенцией реплики «Мне кажется, что Государственная Дума – это не та площадка, где надо проводить политические баталии, отстаивать какие-то политические лозунги и идеологии, это та площадка, где должны заниматься конструктивной, эффективной законодательной деятельностью». Как бы то ни было, в тот день Грызлова избрали председателем Госдумы, а двадцать с лишним лет спустя грузинский Парламент XI созыва превратился в принтер Бидзины Иванишвили.
Случаев, когда высший законодательный орган лишался значительной части депутатов, в новейшей истории не так-то много. После неудавшегося путча ГКЧП в Москве и коллапса КПСС Звиад Гамсахурдия и его соратники изгнали коммунистов из Верховного совета. Внеочередное голосование, которое дало бы их избирателям возможность выбрать кого-то еще, при этом не назначили. У гражданской войны, начавшейся несколько месяцев спустя, было множество других причин, и о мандатах коммунистов к тому времени все позабыли. Но многие по сей день вздыхают об эфемерной возможности выхода из кризиса посредством внеочередных выборов. Иметь в парламенте 89 депутатов вместо 150 неприлично даже по постсоветским меркам. Не исключено, что после того, как «взбесившийся принтер» сформирует законодательный фундамент нового режима (например, через 1,5-2 года), досрочное голосование все же назначат, если к тому времени нынешняя оппозиция будет разгромлена, а новая, «конструктивная», возможно, напоминающая Христианско-демократическую партию периода правления Саакашвили, утвердится в своей роли. После парламентских выборов 2008-го, когда часть оппозиционеров под аналогичным предлогом сложила с себя депутатские полномочия, христианские демократы вместе с несколькими представителями Объединенной оппозиции, которые в отличие от соратников решили сохранить мандаты, все же вошли в Парламент, превращенный «Нацдвижением» в точно такой же, возможно чуть менее эффективный «принтер». Непримиримые оппозиционеры часто называли их предателями, декорацией в фактически однопартийном парламенте, но, с другой стороны, какие-то злободневные вопросы они все же поднимали, принимая участие в работе комитетов и выступая на пленарных заседаниях.
Результативное давление на законодателей из-за пределов Парламента пока представляется маловероятным. Лидеры «Грузинской мечты» сразу же дали понять, что не прислушаются к критике из Брюсселя, причем сделали это в более жесткой, чем раньше, если не грубой форме. Вероятно, они считают, что несмотря на противодействие извне, добьются своего как в случае с законом об «иноагентах», а руководителям ЕС вскоре придется столкнуться с сотнями вызовов, связанных с вероятным осложнением отношений между Вашингтоном и Брюсселем и «национал-консервативным ренессансом» в ряде европейских стран. К тому же такая нагловатая бравада в диалоге с высокопоставленными иностранцами обычно нравится все той же национал-консервативной аудитории (для «Грузинской мечты» – целевой и приоритетной). Они действовали бы более осторожно, если б полагали, что давление извне и снаружи будет одинаково эффективным.
Можно напрячь воображение и представить, что режим – это грецкий орех. Если половинки щипцов воздействуют на него одновременно и давление постепенно усиливается, он рано или поздно расколется – новейшая история в этом плане содержит немало ярких примеров. Но если одна половинка щипцов стальная, большая, а вторая – маленькая, с другим изгибом и, например, алюминиевая, расколоть орех будет сложнее. Скорее всего, это не удастся, особенно в сжатые сроки. Сравнивая внешнее и внутреннее давление на «Грузинскую мечту» с двумя половинками щипцов, мы, возможно, придем к выводу, что вторая из них не выполняет свою функцию должным образом.
Дело не только в том, что протестные акции стали относительно малочисленными и тусклыми и не представляют угрозы для правительства, а отношения между лидерами некоторых оппозиционных партий испортились так, что они отказываются сидеть в одной студии, о чем недавно заявила ведущая «ТВ Пирвели» Инга Григолия, которой пришлось приглашать их в эфир по отдельности. Когда организаторы антиправительственных кампаний ориентируют массы на смену власти или проведение новых выборов, остальные вопросы будто бы уходят в тень и какие-то конкретные поправки кажутся незначительными по сравнению с главной целью. Если планка требований поднята на максимальную высоту, переключить внимание протестующих на второстепенные (на первый взгляд) вопросы едва ли удастся. Можно вспомнить кампанию 2009 года – тогда оппозиция могла добиться значительных уступок, поскольку западные партнеры рекомендовали Саакашвили проявить максимальную гибкость, да и сами власти были не в лучшей форме после катастрофического военно-политического поражения прошло меньше года, а стодневный протестный марафон утомил, если не измотал их. Но отказаться от лозунга немедленной отставки президента и заменить его чем-то более «мелким» в той ситуации было немыслимо, и организаторы просто позволили протесту сойти на нет. Менее масштабные, но все же поучительные примеры содержит история кампаний 2019-2022 годов. Если мы вновь обратимся к российскому опыту (в ближайшее время это придется делать чаще, чем хотелось бы), то увидим, что в 2012-м многие протестующие мечтали о преображении страны, и порой им начинало казаться, что режим дрожит, режим бежит (или вот-вот задрожит и побежит), тогда как он спокойно и методично дожевывал остатки их прав и свобод. Перенаправить острие протеста на какие-то конкретные поправки «взбесившегося принтера», скорее всего, не удалось бы не только из-за высокой «планки ожиданий», но и потому, что зыбкие координационные структуры организаторов кампании – среди которых, как и в Грузии, вероятно, было немало глупцов и провокаторов – не могли не только вырабатывать, но и реализовывать продуманные и эффективные стратегии.
«Высокая планка» – не единственная проблема. В 2024-м протестующие два месяца требовали отзыва лишь одного законопроекта – «О прозрачности иностранного влияния»; власти не уступили, организаторы кампании не достигли цели. В то же самое время Парламент внес поправки в Избирательный кодекс, которые предоставят «Грузинской мечте» значительное преимущество на муниципальных выборах, но их мало кто заметил. Заявления нескольких политиков и профильных НПО растворились в информационном шуме – общественности было не до них (и не до поправок к Налоговому кодексу). Можно использовать еще одну простую метафору: воюют две страны, одна из них концентрирует почти все силы на участке А и безуспешно пытается пробить оборону, а противник без особых усилий прорывается на отдаленном участке Б и катится вперед, занимая города и угрожая линиям снабжения. Как следует поступить в такой ситуации – продолжать биться лбом об укрепления, уповая на помощь союзников, или отойти и перегруппироваться, дабы спасти то, что еще можно спасти? Отступление, которое даже в политике нельзя путать с капитуляцией, – самый сложный маневр, он требует от генералов не только умения, но и мужества, чтобы взглянуть в глаза тем, кто верил, что победа близка, и сражался изо всех сил. Но есть ситуации, когда отказ от него преступен.
Наибольшего успеха в борьбе с «бешеным принтером» оппозиционные партии, НПО и отдельные граждане достигли в период, когда уличные протесты с бескомпромиссными лозунгами, по сути, сошли на нет. В конце 2009-го они обратились в (отнюдь не беспристрастный) Конституционный суд в связи с поправками к «Закону о собраниях и манифестациях», и в апреле 2011-го он признал несколько вопиющих формулировок антиконституционными. Вердикт содержал немало запоминающихся фраз, например, «Перекрытие участниками собрания (манифестации) проезжей части вопреки требованиям закона должно стать основанием для приведения [акции] в соответствие с законом, а не ее немедленного прекращения». Вскоре эту маленькую (на первый взгляд) победу забыли, но без нее пространство прав и свобод сузилось бы еще больше, и это изменило бы всю грузинскую политику.
Для нее характерна сильная поляризация и демонстративный радикализм, поэтому выражение «конструктивная оппозиция» считается ругательным, а «тактика малых шагов» – пораженческой. Они становятся востребованными лишь в том случае, когда их одновременно формирует спрос «сверху» и «снизу». В 2008-2011 годах Саакашвили требовались альтернативные оппоненты, которые не призывали его к немедленной отставке и не рвали депутатские мандаты, а сегодня лидеры «Грузинской мечты» постоянно говорят о грядущем рождении новой оппозиции, которая сменит нынешнюю («радикальную», «агентурную» и т. п.). С другой стороны, обществу всегда необходима помощь оппозиционеров на конкретных направлениях – в привлечении внимания к инфраструктурным и социальным проблемам, продвижении или критике каких-то поправок и пр. Непримиримые противники власти в свое время утверждали, что христианские демократы получили 8,66% на парламентских выборах 2008-го и 11,9% на местных выборах 2010-го только потому, что власти приписывали голоса «марионеточным оппозиционерам», а неразборчивых избирателей привлекало присутствие в их рядах известных журналистов. Но это утверждение кажется слишком радикальным – существовал и устойчивый электоральный спрос; он мог принести больше мандатов в будущем, если б в 2011-м на арене не появилась «Грузинская мечта», полностью изменившая политическую драматургию. Таким образом, возможное совпадение двух факторов – неудачного финиша нынешней протестной кампании и приближения муниципальных выборов (с сопутствующей концентрацией на конкретных, «мелких» проблемах) вкупе со «спросом сверху и снизу» может создать предпосылки для возникновения новой «конструктивной оппозиции». Ведущие партии сумеют противопоставить ее вероятному рождению разве что более высокий уровень консолидации, попытку утвердиться в роли Объединенной (а значит, отображающей весь спектр общественных мнений) оппозиции – хотя пока достичь этого не удается даже в пределах отдельно взятой телестудии.
«Взбесившийся принтер» продолжает работать, а «Грузинская мечта» продвигаться к своей цели – созданию новой элиты с властью и влиянием не меньшими, чем у советской, и ликвидацией всех конкурирующих и потенциально опасных групп. Именно ликвидацией, а не ослаблением – она в рамках авторитарной традиции требует быстрых, ошеломляющих действий, радикальных доктрин и репрессивных законов. Если мы полистаем российские проправительственные издания периода «между Болотной и Крымом», то обнаружим не только традиционные мантры о «вставании с колен», но и горячечные мечты о формировании новой элиты с неуместным упоминанием царской аристократии, дворянства и т. д. (о «новой опричнине» заговорили чуть позже). Тогда подобные тексты все еще казались смешными, и мало кто подозревал, что они уже стали руководством к действию. А потом тех, кто перечил властям, начали с удесятеренной энергией бить, сажать, выдавливать из страны, а иногда и убивать. Конечно, из-за ряда политических, социологических и культурных особенностей грузинский авторитаризм всегда казался и, вероятно, будет казаться более мягким и приличным, чем российский и, возможно, любой постсоветский. Если использовать рискованную метафору, он будет смотреться как итальянский фашизм на фоне германского нацизма. Но это не сделает его хорошим и даже приемлемым и не облегчит участи людей, которые будут сидеть за решеткой, покинут страну или, потеряв работу и средства к существованию, столкнутся с ужасающими нравственными дилеммами, подобно многим россиянам или белорусам в недавнем прошлом. Самой глупой ошибкой в такой ситуации стала бы апелляция к прежним нормам, конвенциям и стереотипам. Они разрушаются быстрее, чем можно было представить, – причем не только в Грузии. Мы имеем дело с новой политикой, законы которой формируются на ходу, с новым режимом, каким бы узнаваемым он ни казался, с новой, куда более опасной и бескомпромиссной борьбой за свободу и против нее. Сотканная ими реальность будет пугающей и суровой, и, наверное, когда-нибудь поможет понять, что ее породили заблуждения и преступления прежней бездумной общественно-политической жизни, а в конечном счете – мы сами.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
Форум