Уехавшая от войны в Грузию российская художница Маша Овчинникова вместе с сыном открыла здесь свое издательство ручной книги "Ниаби". Эти книги умещаются на ладони, каждая из них – произведение искусства. А содержание очень разное: от грузинской азбуки до антивоенной поэзии. Корреспондент Север.Реалии побывал в мастерской, когда к изданию готовилась рождественская серия ручных книг.
Огромный стол в просторной комнате завален книжками, рисунками, листами картона и бумаги ручной выделки, красками и фломастерами в коробках и еще кучей всяких штук, назначение которых неискушенный глаз с первого взгляда не определит – например, буквами, вырезанными на деревянных кубиках или на ластике.
В этой тбилисской квартире расположилось крошечное издательство ручной книги "Ниаби". Здесь работают Маша Овчинникова, художник и книжный график, и ее сын, дизайнер Федор Дюженко. Ручной книгой Маша начала заниматься еще в Москве, покинуть которую она решилась в начале войны после одного разговора.
– Ко мне пришла соседка, преподаватель университета, и говорит, что все пропадает из магазинов, – вспоминает Маша. – Я говорю: "Да, война же, всё скупают". Она говорит: "Пока мы их всех не передавим, ничего хорошего у нас не будет". Я ей говорю: "Это же фашизм". Она говорит: "Ну, ты только никому, кроме меня, этого не говори". И я взяла в этот же вечер билет и уехала. Я этого не вынесла просто. Когда это с твоими близкими, с соседями происходит, это невыносимо. А сын еще раньше уехал, сразу.
Теперь Маша и Федор работают вместе в Тбилиси.
Маленькая квадратная книжка с грузинской азбукой умещается на ладони. Она живая. Застегнута на пуговку, точнее, завязана: чтобы открыть, надо ниточку вокруг пуговки раскрутить. Пока раскручиваешь, пальцы касаются пупырчатой серенькой шкурки, как детские цигейковые шубки. Это обложка, сработанная вручную. В ней – овальное окошко, в окошке – миска с похлебкой из грузинских букв: Анбани – азбука, грузинский алфавит.
На каждую букву – блюдо, иногда совсем простое, а иногда такое замысловатое, что отважному составителю пришлось не один день ползать по заповедным чащам языка, чтобы выискать забытое слово. Вернее, языков, потому что это для нас грузинский язык один, а на самом деле их много. И живут эти языки – и блюда тоже – не только в Грузии.
Помог составить эту азбуку филолог Александр Ростовцев-Попель. Он родился и вырос в Петербурге, окончил Петербургский университет, затем докторантуру в Германии, последние несколько лет часто бывает в Грузии. По его словам, в университете у него был замечательный научный руководитель, под чьим руководством он занимался языками Грузии.
– Когда ко мне обратилась Маша Овчинникова и попросила составить вкусную грузинскую азбуку, сразу выяснилось, что для этого надо провести целое исследование. На какие-то буквы, например на "Х", оказалось множество вариантов: хинкали, хачапури, харчо. А с какими-то буквами стало плохо, – рассказывает Александр. – И мне пришлось связываться со своими друзьями, у которых есть заведения, а в этих заведениях есть шеф-повара, которых пришлось мучить, чтобы найти на определенные буквы хоть что-то. И на какие-то буквы получилось найти только те названия, которые живы лишь в диалектах, обычным носителям литературного грузинского они неизвестны. А на какие-то буквы пришлось искать названия блюд вообще за пределами Грузии.
Александру пришлось вникнуть во многие кулинарные тонкости, постигнуть различия аджарской, мегрельской и кахетинской кухни.
– Что такое харчо? Это рубленое мясо, сваренное в каком-то соусе. В Кахетии обычно его делают с рисом, а в Мегрелии – с протёртым грецким орехом. Мегрельское харчо – это скорее густое второе блюдо. Кахетинское харчо, которое с рисом, – это скорее что-то вроде супа. И вот, выясняется, что на какую-то букву удалось найти только одно слово, и оно обозначает аналог мегрельского харчо, который делают в Аджарии. Но мне никто из аджарцев не смог объяснить, чем это блюдо отличается от мегрельского харчо. Либо по консистенции, либо по жанру, либо по технологии.
По словам Александра, ему помогали лучшие диалектологи со всей Грузии, которым пришлось переворошить не один словарь.
– На букву "У" мы привели не блюдо, а вино – "Усахэлаури". Но это уникальное вино, которого больше нигде нет и которое я никому не советую покупать: говорят, его производят всего две тонны в год. и отдавать 150–200 лари в магазине за бурду нет смысла, оно не продается в магазине. Надо ехать на место, в Лечхуми, где это вино производят. Это на самом деле не сорт, это купаж из четырёх сортов винограда: двух редких и двух гиперредких. Есть так называемый осадочный кофе в Грузии – после которого осадок остается на стенке чашечки. Так вот, от этого вина тоже остается осадок. Оно тяжелое, красное, полусладкое. И это единственное неблюдо в нашей книжке.
В Грузии больше 20 языков из шести различных языковых семейств. Основной – грузинский, но есть еще сванский язык, мегрельский – по словам Александра, их носители, говоря каждый на своем, не понимают друг друга.
– Мегрельский звучит для грузина-немегрела, как, в лучшем случае, для нас польский. То есть можно что-то уловить на пике понимания, не более того. А сванский звучит для носителя грузинского языка, не владеющего сванским, как для нашего уха звучит немецкий.
Первую ручную книжку Маша Овчинникова выпустила еще до войны. Она часто бывала в Грузии, близко дружила со знаменитым грузинским режиссером, писателем Резо Габриадзе, – и решила попросить у него какой-нибудь рассказ. Просить пришлось долго.
– Он все никак не хотел давать, но потом, чтобы я отстала, дал, – смеется Маша. – Потом уже, когда эта книжка получила премию Бабеля в Одессе, он обрадовался и сказал мне по секрету, что он дал нам самый свой нелюбимый рассказ про Ленина и Сталина. Но мы дружненько делали эту книжку, придумывали ее два года, и в результате она получилась и его обрадовала. Когда пошли тиражи, он уже не ездил в Москву, я сама к нему приезжала, показывала, он был счастлив.
Сделать такую книжку очень непросто. И каждый экземпляр – это по сути ручная работа. Сейчас Маша и Федор заканчивают маленький тираж стихов Евгении Беркович (5 мая 2023 года режиссер Женя Беркович была арестована в Москве по части 2 статьи 205.2 УК – "Публичное оправдание терроризма с использованием средств массовой информации" за спектакль "Финист Ясный Сокол". – ред). Продавать их будут в книжном магазине, он же бар и арт-пространство Auditoria, деньги пойдут на поддержку семьи Беркович.
Рядом с книжкой Жени Беркович лежат уже готовые сборники поэтов Дмитриям Строцева и Татьяны Вольтской с антивоенным стихотворением "Рождество-2022". Одно стихотворение – одна книжка, больше не помещается.
– К таким серьёзным книгам у нас есть серия рисунков, посвящённая войне, – говорит Маша Овчинникова. – Еще книжка Михаила Сухотина у нас в работе, он ветеран первой чеченской кампании, писал о каждой российской захватнической войне, у него есть очень пронзительные стихи. И у меня такое было ощущение, что рисовать я на эту тему не могу. Очень трудно. Поэтому я стала делать такую визуальную поэзию, что ли. Я вообще очень много думаю, никак не могу решить, что можно делать художнику, когда вот так рушится мир. И ничего, кроме арт-терапии, я пока не придумала.
В мастерской есть четкое разделение труда: Маша рисует, а Фёдор печатает и делает бумагу – чаще всего из макулатуры.
– А где вы берёте сырье? Откуда макулатура?
– А сейчас многие отдают старые советские книжки. Например, собрания сочинений Горького или Ленина.
Ручных книжек в издательстве набралось уже столько, что они разбежались по нескольким сериям. Есть серия грузинских книжек – как оммаж стране, приютившей стольких людей, оказавшихся в беде. Есть серия антивоенная. А к рождеству в издательстве выпущена серия рождественская.
Каждая рождественская книжка – это маленький театр, уголок вертепа, а значит – и самого Рождества. Великий праздник благодаря маленькой книжке помещается на ладошке, становится немного более домашним, более интимным и дарит надежду на то, что чудо и спасение вопреки всему еще возможны.
