У Абхазского государственного драматического театра имени Самсона Чанба длинная и когда-то блестящая история. Сегодня он переживает не лучшие времена. Режиссер театра, заслуженный артист России и заслуженный деятель культуры Абхазии Адгур Кове в интервью «Эху Кавказа» размышляет о причинах творческого застоя и путях выхода из него.
– Адгур, как бы вы охарактеризовали сегодняшнее состояние Абхазского государственного драматического театра? Каковы творческие возможности его коллектива?
У нас огромное здание, в котором был проведен капитальный ремонт, но при этом каждый день те или иные технические части выходят из строя, и никто ничего не может с этим поделать
– Творческие возможности Абхазского театра точно такие же, какими они были три года назад, когда я приехал. На мой взгляд, сегодня театр бесперспективный. Он, естественно, функционирует, как может, выполняет свою работу, но результат – не очень. У нас репертуарный театр, у которого нет репертуара. У нас огромное здание, в котором был проведен капитальный ремонт, но при этом каждый день те или иные технические части выходят из строя, и никто ничего не может с этим поделать. Спектакль «Ромео и Джульетта» не может играться потому, что не работает большая часть штакетного хозяйства. Это было три года назад, и сейчас остается таким же, улучшений я не вижу. Главная проблема, на мой взгляд, внутри театра. Театр разбит на группировки, он не един, у него нет одной творческой идеи. Это огромный коллектив, в котором все гарантированно получают зарплату, хоть и мизерную. Люди могут не приходить на работу, и ничего им не сделается, потому что все они на бессрочном договоре, у нас еще такая советская система. Лицом любого театра являются спектакли. В Абхазском театре, к сожалению, такая рутина, что, если и возникают какие-то премьеры, они, как правило, не оставляют большого следа. Но это все частности, проблема в том, что де-юре – это Абхазский драматический театр имени Самсона Чанба, членом которого я являюсь, а де-факто без всяких юридически обязывающих документов здесь же существует Молодежный театр на основе неких договоренностей.
– Адгур, какие взаимоотношения между двумя этими труппами, коллективами?
– Одни мешают другим.
– В чем это выражается?
– Давай я поселюсь у тебя дома и три дня в неделю буду у тебя жить. Я буду тебе мешать, как ты думаешь?
– Сегодня, кажется, эта ситуация не такая критичная, потому что здание театра большую часть времени пустует, и нет ничего страшного в том, что там два коллектива работают. Почему бы нет?
Здесь – бардак. Чтобы в профессиональном драматическом театре работали два коллектива, я такого не видел нигде
– Нет, здание театра не пустует, в здании, наоборот, переизбыток людей. Это два разных коллектива, которые антагонистичны по отношению друг к другу. У одних – одно начальство, у других – другое начальство, у одних свой репертуар, у других – свой. При этом они делят одну сцену, все помещения, гримерки, склад, то есть в одном здании работают два коллектива, и это здание напоминает проходной двор. Любой человек может войти сюда с улицы, пройти весь театр, и никто его не остановит, потому что никто не знает, кто это? Может, он из Молодежки, может, из министерства, может, он еще откуда-то, здесь – бардак. Чтобы в профессиональном драматическом театре работали два коллектива, я такого не видел нигде.
– Как это сказывается на творческом процессе?
– Я не работаю в Молодежке, может, их устраивает эта ситуация, но она не может устраивать нормальных людей. Странно другое, что это началось много лет назад, в году, по-моему, 2016-м. Кто-то это придумал как временное явление, и до сих пор это существует. Актеры жалуются на то, что мы регулярно не играем спектакли, потому что актер должен быть в форме, выходя к зрителю, и, по идее, должен каждый день работать. Актеры у нас могут каждый день репетировать, но играть спектакли регулярно, как принято, не могут, потому что половину своего времени руководству театра приходится делить с кем-то другим, потому что те тоже играют свои спектакли, они достаточно плодовиты. В результате, творческих достижений нет ни у одного из этих коллективов и не будет.
– Адгур, вы живете и работаете в театре, вы лучше кого бы то ни было видите все проблемы, у вас очень большой опыт работы как режиссера во многих других театрах. Что с этим делать, если бы это от вас зависело…
– Если бы от меня это зависело, я бы немедленно созвал собрание всего театра по этому поводу.
– Сегодня вы не можете этого сделать?
– Формальных прав у меня на это нет. Я – рядовой член коллектива, я могу кинуть клич, но это может быть клич в пустоту. Немало народу в театре, которому удобна такая форма существования. В основном это те, кто не ходит на работу, а им идут начисления заработной платы, и они считаются актерами. Их не так мало. И такую жизнь они ведут не днями, не неделями, а годами и десятилетиями.
– Но у театра есть руководство, насколько я понимаю, такая ситуация неправомерна и незаконна, она не должна иметь место.
– Юридически она абсолютно неправомерна. Если говорить юридическим языком и называть вещи своими именами, идет ползучий рейдерский захват.
– А кто захватывает театр?
Почему так получилось, что они оказались в роли тарана, чтобы вышибить коллектив Абхазского театра из здания Абхазского театра, я не знаю
– В данном случае это Молодежный театр, то есть Молодежный театр пришел в Абхазский театр, а не наоборот. У них же тоже есть свое здание, которое их по каким-то причинам не устраивает. Почему так получилось, что они оказались в роли тарана, чтобы вышибить коллектив Абхазского театра из здания Абхазского театра, и как они к этому относятся, я не знаю. Мне было бы интересно, честно говоря, это узнать.
– Все-таки Абхазский драматический театр – это единственный национальный театр, где можно играть на абхазском языке, представлять театральную культуру абхазскому зрителю на его родном языке. Если вам известно, какова позиция властей? Что зависит от них, и что они должны сделать для того, чтобы прекратить эту ситуацию, изменить ее и, в конце концов, сохранить национальный театр?
– С формальной точки зрения абхазских театров в Абхазии три – это Ткуарчальский, Молодежный и Абхазский театры. Совершенно понятно любому сухумчанину, любому абхазскому жителю, что есть театры и есть Абхазский театр. Но это совершенно не понятно властям и не учитывается ими, вот в этом я вижу главнейшую проблему. Вот почему одним из первых моих предложений было переименовать театр и добавить в его название одно слово: Абхазский национальный драматический театр имени Самсона Чанба. Это поменяло бы угол зрения. У каждой страны есть национальные святыни, есть сакральные вещи, есть коллективы, которые являются лицом страны. В данном случае, конечно же, лицом Абхазии должен быть Абхазский национальный театр. Проблема властей в том, что они относятся к нему точно так же, как ко всем остальным театрам. Мы сами ликвидируем свой театр. Мы, государство, делаем все, чтобы этот театр прекратил свое существование.
– Адгур, что нужно сделать, чтобы национальный театр все-таки начал полноценно работать?
В коллективе театра процветает групповщина в том плане, что я с этим буду работать, а с этим не буду работать. Это все вещи из художественной самодеятельности, которая к профессиональному театру не имеет вообще никакого отношения
– Нужно осуществить ряд мероприятий, но это нужно делать немедленно! Нужно либо найти Молодежному театру свое помещение, либо каким-то иным образом урегулировать эти взаимоотношения, но два коллектива в одном театре работать не могут! Необходимо переименовать театр в Национальный театр. Необходимо полностью расформировать коллектив от вахтера до высшего руководства и на следующий день нужно создать новое художественное руководство. Театром должен руководить творческий человек, а не директор, это тоже ошибка, которую надо исправлять. И ему надо поручить собрать коллектив, с каждым подписать контракт на год, не больше, с тщательной проработкой прав и обязанностей, потому что люди здесь обалдели, озверели, ошалели, наверное, более приличное слово, от безнаказанности. Коллектив театра давно забыл, что такое вовремя приходить на репетиции. В коллективе театра процветает групповщина в том плане, что я с этим буду работать, а с этим не буду работать. Это все вещи из художественной самодеятельности, которая к профессиональному театру не имеет вообще никакого отношения. Но эти вещи есть, и никто ничего не делает для того, чтобы их ликвидировать. Дальше новое художественное руководство собирает коллектив, и власти смотрят на результаты работы этого коллектива. Если что-то не подходит властям по тем или иным причинам, значит, назначает нового художественного руководителя, и дальше это уже нормальный рабочий процесс. Если это не сделать в ближайшее время, боюсь, что мы все плохо кончим.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
Форум