«От финских хладных скал до пламенной Колхиды» – именно в таком порядке следует рассказывать о событиях минувшей недели, поскольку Финляндия заявила, что хочет вступить в НАТО. Попытки Кремля помешать расширению альянса привели к противоположному результату; стратегическое положение России вскоре резко ухудшится – колесо Истории будто бы отбросит ее на десятилетия, даже на столетия назад, во времена, когда ее соседи на северо-западе еще не были нейтральны. Совсем недавно финны и шведы не стремились к вступлению в военно-политические союзы, но российское вторжение в Украину радикально изменило их взгляды – за членство в НАТО впервые высказались больше респондентов, чем против. Их число быстро росло: в конце марта идею поддерживали 61% опрошенных финнов, в начале мая – 76%; похожий процесс шел и в Швеции. Владимир Путин умудрился сделать то, что и в страшном сне не привиделось бы ни одному царю или генсеку: он, по сути, втолкнул в альянс, который считает смертельно опасным для России, традиционно нейтральные страны с взвешенной, отчасти флегматичной внешней политикой, увеличивая линию непосредственного соприкосновения с НАТО более чем в два раза, до 2600 километров.
Судя по комментариям руководителей ключевых стран альянса, Швецию и Финляндию примут быстро, не растягивая процедуры – торговаться пока собирается лишь Турция, дабы обменять свое согласие на некие уступки. В переходный период Россия, вероятно, использует энергетический шантаж, который, несмотря на сложности, все же можно пережить, и будет угрожать применением ядерного оружия в Украине (т. е. у рубежей Евросоюза с соответствующими экологическими и экономическими последствиями), так как у нее, по сути, не осталось иных средств, позволяющих влиять на позицию европейских членов альянса. Привилегированное положение Финляндии и Швеции по сравнению с Украиной и Грузией, а также Боснией и Герцеговиной, получившей в 2018-м ПДЧ (План действий по членству; англ. – MAP), не обязывает, но как бы подталкивает НАТО к тому, чтобы позволить всем кандидатам продвинуться по пути интеграции, как это сделал Евросоюз, когда принял к рассмотрению заявки трех постсоветских республик, передал им соответствующие опросники и т. д. Москва, разумеется, будет реагировать нервно и почти наверняка попытается спровоцировать в Грузии политический кризис, тем более что предпосылки для него есть.
Взгляды на евроатлантическую интеграцию изменились не только в Финляндии. После вторжения России в Украину количество респондентов NDI, считающих, что главным политическим и экономическим партнером (упомянуть можно было не более трех) Грузии должен быть Евросоюз, выросло с 29% до 42% и с 30% до 40%, соответственно. В случае других стран и объединений (США, Турция, НАТО и т. д.) колебания не столь значительны и составляют 1-3% по сравнению с довоенным периодом. Показатели России ожидаемо рухнули с 24% до 13% для политического партнерства и с 29% до 16% для экономического. Вступление в Евросоюз поддержали 82% опрошенных – на 2% больше чем в феврале. Количество респондентов, которые полагают, что это улучшит экономическое положение Грузии, выросло после начала войны с 55 до 62 процентов, а что это усилит ее безопасность – с 22 до 32 процентов.
В случае НАТО иная динамика, и следует разобраться почему. В декабре 2020-го и в июле 2021-го вступление в альянс поддерживали 74% респондентов NDI, в декабре того же года – 77% (столько же, сколько на плебисците в 2008-м). Но феврале и марте 2022-го показатель вновь снизился до 74, а затем до 71 процента. Сопоставляя данные прежних лет, можно обнаружить два отрезка с низкими показателями – июнь и август 2012 года (по 62%), а также период длительного, постепенного снижения с рекордных 81% в ноябре 2013-го до 61% в ноябре 2016-го. В первом случае речь, скорее всего, идет о предвыборном пресыщении пропагандой – прежние власти постоянно говорили, что Грузия вот-вот получит ПДЧ, более того – вступит в альянс (к примеру, в феврале 2007-го Михаил Саакашвили расшифровал слова генсека НАТО так, будто тот обещал, что Грузию примут в 2009-м), но ощутимого продвижения, особенно после августовской войны, не было, поэтому число скептиков увеличивалось, оппозиция использовала их эмоции, а власти неосмотрительно шли путем передозировки иллюзий.
Второй, относительно длительный период упадка – условное «Крымское разочарование»; многих огорчило, что альянс не предотвратил захват полуострова. Речь не о том, что он реально мог предпринять, исходя из позиции стран-членов или уставных документов, а о восприятии – в 2014-м жителям Грузии зачастую казалось, что огромная, могучая организация повела себя неоправданно робко. Возможно, и в 2022-м, еще до того, как стало ясно, что страны НАТО окажут Украине очень масштабную помощь, части респондентов почудилось что-то похожее, притом что русские использовали расширение альянса как один из главных предлогов для вторжения. Таким образом, на фоне резко возросшего стремления к евроинтеграции отношение к вступлению в НАТО практически не изменилось и даже немного ухудшилось в опросах IRI (июнь 2021-го – полная или частичная поддержка – 77%; март 2022-го -75%) и NDI (июль 2021-го – 74%, март 2022 – 71%). Этот показатель будет испытывать влияние трех факторов: ситуации в Украине, решений Мадридского саммита НАТО и последующих шагов альянса навстречу Грузии. И еще одно небольшое изменение «на десерт»: если раньше (в 2017-м, 2018-м и непосредственно перед войной) 72% респондентов NDI считали, что вступление Грузии в НАТО увеличит вероятность российской агрессии, после начала войны этот показатель снизился до 69%. Возможно, кое-кто пришел к выводу, что у Кремля руки коротки.
В период российско-грузинской «нормализации», которая, по сути, являлась производной от российско-американской «перезагрузки», отдельные московские, а изредка и тбилисские эксперты видели в «зазоре» между отношением к ЕС и НАТО ресурс для продвижения идей финляндизации Грузии, компенсируемой особыми отношениями с Евросоюзом. В тот период о ней, применительно, прежде всего, к Украине, а в подтексте – и к другим постсоветским странам, говорили и Бжезинский, и Киссинджер, но война маргинализировала эти идеи. Интересно, что последний мост Кремль решил поджечь собственноручно – зампостпреда РФ в ООН Дмитрий Полянский заявил на днях в интервью UnHerd News, что «Россия больше не видит вступление Украины в Евросоюз частью мирного соглашения, теперь позиция Москвы схожа с позицией по присоединению Киева к НАТО». А с учетом недавних решений Хельсинки, кому-то, возможно, захочется шутки ради изменить смысл термина и назвать финляндизацией решительный и безоглядный рывок в Североатлантический альянс.
Контуры новой архитектуры безопасности на континенте еще подернуты туманом, но всем ясно, что возврата к реальности, существовавшей до вторжения русских в Украину, не будет и Европа станет иной. Предчувствие больших перемен проникает в умы и сердца – похожий эмоциональный шторм можно было наблюдать незадолго до распада СССР или, например, после Первой мировой или перед «Весной народов». На этом фоне правящая «Грузинская мечта» неожиданно издала какой-то странный звук – трудно описать иначе серию невнятных реплик, не имеющую аналогов в истории местной политики. В прозвучавшем было что-то очень неуместное и вместе с тем пугающее: то ли собака Баскервилей завыла на болотах, «то ли выпь захохотала, то ли филин заикал», то ли председатель правящей партии Ираклий Кобахидзе начитался конспирологических брошюр из подземного перехода.
Он сказал, что задержка транзакции из Credit Suisse, с которой основатель «Грузинской мечты» олигарх Бидзина Иванишвили (в целом – успешно) ведет многолетнюю тяжбу, может быть «результатом координации» усилий, а ее целью, вероятно, является «возвращение Иванишвили в политику вопреки его желанию для того, чтобы страна вступила в войну». В контексте «координации» Кобахидзе упомянул действия украинских властей (в частности – отзыв посла из Тбилиси), непонятный телефонный звонок российского олигарха Евтушенкова и выстроенную вокруг него кампанию связанных с «Нацдвижением» СМИ. Адвокат Иванишвили Виктор Кипиани плеснул в огонь любопытства еще немного бензина, добавив к перечню проволочек проблемы с перевозкой принадлежащих Иванишвили произведений искусства из Нью-Йорка и Лондона, а также с обменом старого вертолета на новый в Германии. При этом близкие к «Грузинской мечте» комментаторы, развернув в соцсетях краткую, но интенсивную кампанию, обиняками, а то и прямо указывали не только на интересы грузинской оппозиции и украинских властей, но и, как говорили в 80-х, «определенных кругов в США» (сам Кобахидзе их не упоминал, однако «намекнул умолчанием»). Аудитории в любом случае было трудно увязать все воедино и представить силу, которая, словно возрожденный орден тамплиеров в романе Дэна Брауна, одновременно успешно манипулирует швейцарскими банкирами, лондонскими галерейщиками и немецкими вертолетчиками (или кто они там на самом деле). Повеяло чем-то тайным, темным, жутковатым и не вполне адекватным.
Противники Иванишвили принялись наперебой твердить, что западные санкции вскоре сотрут олигарха в порошок (они очень много говорят о гипотетическом внешнем воздействии, но в последнее время даже не пытались надавить изнутри) и разнесли тему по самым отдаленным уголкам информационного пространства. Наконец, Леван Иоселиани из партии «Граждане», как индеец Зоркий Глаз из известного анекдота, заметил: «Откуда мы узнали эту информацию? От адвоката Бидзины Иванишвили. Вот я и спросил: если узнали от него, значит, он хотел, чтобы мы узнали. Соответственно, почему это означает, что распространенная информация направлена против него? Я бы воздержался от создания ложных ожиданий. Если человек сам заинтересован в распространении информации, это не значит, что он выступает против себя. Логично ведь?»
Посол США в Грузии Келли Дегнан, коснувшись заявления Кобахидзе, сказала: «Думаю, что такие комментарии, которые не имеют под собой никакого основания и вызывают в обществе только растерянность, не принесут ничего». Вскоре основные спикеры «Грузинской мечты», как и их оппоненты, с характерной легкостью начали переключаться на другие темы, и лишь отдельные комментаторы продолжили гадать: «А что это, собственно, было?»
Современная Грузия – государство с двойным дном. По внешним признакам – это демократия, которая, несмотря на все сложности, потихоньку развивается благодаря помощи западных партнеров. Но в то же самое время – это абсолютная монархия в сфере интересов Бидзины Иванишвили. Там его власть, по сути, ничем не ограничена, во всяком случае, не парламентом и не судебной властью (определенные ограничители все же есть – к примеру, в 2018-м Церковь вынудила его отказаться от проекта культивации марихуаны, но таких случаев мало). В январе 2021 года Иванишвили сказал, что окончательно уходит из политики, и после этого лишь однажды (07.06.21) сделал заявление для общественности, дабы убедить сторонников, что бывший премьер Георгий Гахария во главе новой партии не является его политическим проектом (возможно, кто-то даже поверил ему на слово). Со временем, несмотря на усилия оппозиции, фигура Иванишвили переместилась на задний план в восприятии избирателей и зарубежных комментаторов – в какой-то момент за ошибочными, противоречивыми действиями «Грузинской мечты» стало проще видеть столкновение разнонаправленных интересов, чем наличие единого замысла. Эта неопределенность не имела большого значения до войны, но после ее начала не все и не сразу поняли, кто и каким образом принимает решения в критической обстановке, с кем, как и о чем нужно договариваться. Туман, который маскировал реальное влияние Иванишвили, создал очевидные неудобства.
Из заявления Кобахидзе, прежде всего, следует, что власть олигарха огромна – и главное вовсе не то, чего Иванишвили хочет или не хочет (возвращения на официальный пост, начала боевых действий и т. д.), а то, что он может (!) взяться за штурвал и решить вопрос войны и мира (так, по словам Кобахидзе, считают люди, которые пытаются создать ему проблемы). Первый вероятный подтекст проговоренного кажется весьма простым: «В этой гостинице он директор!»
Во-вторых, стоит отметить, что представители «Грузинской мечты» и ее союзники в последнее время стали требовать от партнеров однозначных ответов. К примеру, шоумен Георгий Гачечиладзе попросил Келли Дегнан прямо ответить, «поддерживает ли она открытие второго фронта в Грузии, освобождение Саакашвили и проведение внеочередных выборов». Четких формулировок требовали и от других дипломатов, и когда посол Великобритании Марк Клейтон в интервью IPN сказал, что у его страны нет информации о том, что правительство Грузии помогает России обходить санкции (в связи с чем было сделано несколько заявлений в Киеве), то проправительственные комментаторы принялись таскать эту реплику взад и вперед, словно знамя победы. Сопоставляя их высказывания, можно выделить несколько завуалированных, но узнаваемых тезисов: 1) Ключевые решения принимает Иванишвили; 2) Предложения должны быть взаимовыгодными; 3) Давить контрпродуктивно; 4) Любые вопросы решаемы. Сквозь них прогладывает старомодный, немного мафиозный стиль политической и деловой коммуникации, и ничего нового в нем нет.
«Ты пришел и говоришь: Дон Корлеоне, мне нужна справедливость. Но ты просишь без уважения, ты не предлагаешь дружбу, ты даже не назвал меня крестным отцом…»
Вероятно, Иванишвили лучше своих вассалов понимает, что континент необратимо изменится, а контуры новой реальности еще не вполне отчетливы. Будучи человеком, миропонимание, да и вся жизнь которого принадлежит прошлому, он, скорее всего, хочет, получить билет на поезд, идущий в «прекрасное далеко». Судя по заявлениям адвоката и политических миньонов, он желает, чтобы к нему относились как к члену клуба, а не к плохо отмытому постсоветскому олигарху, который по гроб жизни должен быть благодарен за то, что не попал в санкционные списки. Он подошел к проблеме в привычной манере, используя апробированное «раздвоение» во внешней политике. Сначала премьер Гарибашвили обозначил шаг на Север, чуть позже президент Зурабишвили – два шага на Запад. Затем Ираклий Кобахидзе поставил знак равенства между гипотетическими действиями (санкциями) против Иванишвили и попыткой втянуть Грузию в войну, предусмотрительно (чем черт не шутит) смягчая их воздействие на общественное мнение. А упоминание проволочек с произведениями искусства и прочими вертолетами могло указывать и на недовольство, и на готовность («конечно, это были не вы, но мы вас услышали») рассмотреть разумные предложения – похожим алгоритмам нередко следуют Эрдоган и Алиев.
Если бы мы взглянули глазами Иванишвили на проблему «второго фронта», о котором говорили в Киеве секретарь СНБО Данилов и другие лица, то первая ответная реплика, возможно, прозвучала бы так: «Ты просишь открыть второй фронт, но делаешь это без уважения…»
Коалиционная война немного похожа на брак по расчету и подразумевает взаимные обязательства, которые фиксируются в соглашениях и адаптируются к реальности в ходе консультаций штабов. Стороны не сделали в этом направлении ни шага. Вместе с тем военно-политическая ценность второго фронта спорна – предполагаемый театр военных действий физически не позволяет одновременно развернуть и задействовать крупные силы, следовательно, не оттянет с запада большое количество российских войск и в то же время облегчит Москве мобилизацию на Северном Кавказе. А возможная неудача грузинских соединений, которым пришлось бы наступать по сложной местности при превосходстве противника в воздухе, создала бы угрозу перемещения боев к югу, а значит – и для транзита энергоносителей и товаров с востока на запад, что (еще на стадии замыслов) вряд ли вдохновит Турцию и Азербайджан, равно как Евросоюз и США.
Но важнее другое – Грузия давно отказалась (устами Саакашвили; сменивший его Иванишвили лишь подтвердил этот курс) от восстановления территориальной целостности силовым путем. В основе такого подхода лежит не только естественное, поддержанное западными партнерами стремление мирно вернуть тысячи абхазов и осетин в лоно грузинского государства или прекраснодушная риторика, но и прагматичный расчет. С учетом потенциала сторон разгромить и/или вытеснить российские силы из Цхинвальского региона и Абхазии в ходе наступательной операции будет крайне сложно (скептики сказали бы – невозможно). Однако, если Кремль выведет их (по итогам войны в Украине и/или общего урегулирования на континенте), местным элитам придется договариваться с Тбилиси, смягчая нынешние позиции, в том числе и потому, что в случае обострения конфликта (теперь уже) их сил будет явно недостаточно для противодействия ВС Грузии – еще до войны 2008 года стало ясно, что прокси-формирования не устоят без прямой поддержки ВС РФ. Зеркальная разность военных потенциалов в обоих случаях делает возобновление боевых действий крайне рискованным и маловероятным. Официальный Тбилиси так и не смог (и, в принципе, – не особо стремился) уточнить, что конкретно (!) предлагали представители украинских властей (тот же Данилов), когда касались темы «второго фронта». А когда в «Грузинской мечте» пришли к выводу, что на нее пытаются покрикивать и параллельно работать с ее оппонентами, ее позиция стала если не откровенно враждебной, то крайне настороженной.
Важно понимать, что Иванишвили руководствуется не расплывчатыми идеями, а вполне осязаемыми интересами, и, если они будут удовлетворены, он (чисто теоретически) может задуматься и о втором фронте, и о третьем пришествии. Но в данный момент, судя по сигналам из «стеклянного дворца», он полагает – и хочет окончательно удостовериться, – что подобные опасные шаги не нужны западным партнерам, и любые разговоры о втором фронте не имеют под собой иной основы, кроме импровизаций отдельных лиц в Киеве и Тбилиси, ну, или где-то еще. А в вопросе антикремлевских санкций он (то есть формально – правительство, но в конечном счете – он), вероятно, будет и далее следовать в кильватере Анкары, оглядываясь на «староевропейские» столицы, прежде всего – Париж. Пока он не видит веских оснований для изменения позиции и не относит к ним призывы и лозунги. Вместе с тем его партия с оппортунистической улыбкой (так один политолог в частной беседе описал выражение лица Ираклия Кобахидзе) продолжит сигнализировать всем (!) заинтересованным сторонам: «Если что-то нужно – давайте обсудим». Это касается не только гипотетического и маловероятного второго фронта или санкций, но и любых аспектов евроатлантической интеграции – та же финляндизация (в прежнем понимании) воспринимается на верхушке олигархической пирамиды лишь как вопрос цены и спроса.
Почему позиции нельзя было обозначить сразу же, а не после двух с лишним месяцев нервотрепки и разночтений? Скорее всего, Иванишвили пытался сориентироваться в новой ситуации и вместе с тем наглядно продемонстрировать, что его грузинские противники бессильны, а общественное мнение слишком изменчиво для того, чтобы внутренние факторы заставили его сделать что-то под давлением. Возможно, он хочет не только уцелеть в эпоху перемен, но и преумножить богатство и влияние, положившись на простые, очевидные для людей его круга средства. Природная осторожность и хитрость неоднократно спасали его, и не исключено, что он выйдет сухим из воды еще раз, хоть это и кажется немыслимым его недругам.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
