Полтора часа президент Путин пытался объяснить, почему он не ждет, что Донбасс для граждан станет новым вдохновляющим Крымом, и почему его это и не очень волнует. Все, кого можно было в себя влюбить подобными победами, уже влюблены, этот ресурс исчерпан, но никто уже все равно и не разлюбит – такова формула перехода государства в новое качество, которое и было явлено граду и миру.
Восемь лет назад история делалась с проклятьем Хрущева на устах. Сегодня властитель с мягким упреком поминает Ленина и Сталина. На самом же деле в фокусе – Брежнев. Путин, формулируя свои украинские порывы в жанре предвоенных сталинских ультиматумов Польше, Финляндии и Литве, в реальности имитирует пражский август 68-го. Просто сегодня геостратегический ресурс ужался в лучшем случае до Мариуполя, но этого вполне достаточно, если цель не война, а застой со всеми его политическими перспективами, а их немало.
Путин, препарируя мифы о нерасширении НАТО, путает Россию и СССР, с которым и велись эти разговоры, очень органично. Один украинский аналитик, посмеиваясь над путинскими построениями на тему искусственности Украины, подметил, что с тем же основанием можно назвать искусственной и Россию-1991 – ведь ее в таком виде никогда не существовало. Для Путина же такая Россия, лишенная имперского начала, всерьез нелепица. Но личное чувство простого советского подполковника оказывается оченьтехнологичным.
Брежневское государство – единственная история, которую знают эти люди, и оно им очень подходит. Брежневский жанр идеален с точки зрения легализации всего, что за последние два десятка лет было накоплено, и речь не только о дворцах в Геленджике и Белгравии. Речь о легализации статуса - как в глобальном смысле, так и внутриполитическом. О гарантиях выживания, инвариантного к любому развитию событий, без превратностей, свойственных разным переходным эпохам. И они, эти эпохи, объявлены на вечернем истфаке Путина закрытыми.
Не надо возвращать империю – важно самоощущение или, как теперь принято говорить, повестка. И она меняется на дерзко внешнюю, которая во многом, как помнят эти люди, определяла внутреннюю. Застой был застоем потому, что у тех, кто оставался при власти жив, созрело понятное желание пожить без крайностей. Но эти же вариации сгодятся и тем, кто подбирается к ним с другой стороны – с памятью о нормальных выборах и романтических надеждах. Старцы с Мавзолея чуть разжимали страну, этим ее обратно приподжимают, и даже понятно в какой степени: все, что можно себе и своим детям наглобализовать, уже наглобализовано, калитку можно за ненадобностью затворять, но какие-то каналы – для того же условного Шредера, оставить. В том числе и гражданам, чтобы не очень расстраивались, что их любовь и мнение по Донбассу уже никого не интересуют. Та же формула эпохи.
И та же самая борьба за мир, неотделимая от безнадежно проигрываемой гонки вооружений, – основа политической эстетики, которая легла в основу путинских ультиматумов. Она объясняет ту отчаянную решимость, с которой Кремль ввязался в безнадежный с виду проект. На самом деле все получилось. Не в том смысле, что Москву приняли за полноценного противника. Дело же не в Украине, она лишь подтверждает и продолжает избранную линию. Сталинизм не возрождается – он эстетизируется и чистится в той же степени, в которой чистился в 70-80-е, и точно так же общественные нравы готовы в любой момент вернуться к нужной мобилизации. Совбез про Украину – это то же политбюро про Афганистан, только в прямом, пусть и немного искривленном эфире и с демонстрацией круговой поруки и коллективной ответственности.
Но деды, по крайней мере, воевали, и потому, может быть, не очень хотели повторить. Хотя, исходя из различных маний, были готовы поднимать ставки, и на том самом политбюро, как мы помним, доподнимались. У этих из геройств только командование офицерским клубом, а из эстетических навыков – страсть к римейку, а римейк не требует понимания нюансов. Они, наверное, не хотят настоящего столкновения, они, наверное, лучше самых злых критиканов знают всю правду про свои умения. Но чего-чего, а креативности и мастерства глобально портить всем жизнь хватило бы на несколько поколений. В игре «Полицейские и воры» всегда выигрывают последние, а наши герои к тому же все время играют белыми. Никакой Шольц никогда не отправит никого умирать за какой-то неведомый Мариуполь, особенно после Югославии. А Кремлю - что Мариуполь, что Дамаск, и это тоже наследственность. В отличие от дедов с их туманной мотивацией к всемирно-историческим победам, у внуков есть только представление об их имитации, и они знают цену разговорам о красных линиях. Нет, сказал Боррель, ЛНР и ДНР – пока не полноценное вторжение. Ведь все давно знали, что он это скажет. Теперь мы встанем на линии фронта лицом к лицу с украинцами, и, да, мы считаем, что эта линия фронта должна проходить намного ближе к Киеву – что вы на это нам скажете и где теперь ваши красные линии?
А этот диалог люди постарше уже когда-то слышали.
Если войны не случилось сегодня, никто не мешает разразиться ей завтра или через год – отдельным бонусом Москва получила пульт управления временем угроз, а это не менее значимо, чем их содержание. И если это даже и не правда, то вполне может оказаться правдой – такое же заседание Совбеза с коллективным решением об объявлении войны. Или без объявления...
Пожить немного по-брежневски, но без глупостей про социализм, но с гонкой вооружений, без массовых злодейств, но с диссидентами, без требования всеобщей преданности и с Валентиной Матвиенко в роли Николая Подгорного, без видов на победу над теми, кто мечтает нас уничтожить, но в борьбе с ними, которая объясняет наши трудности, и с отщепенцами, науськиваемыми Западом - Польшей с "Солидарностью" или Украиной. И если не мы, то НАТО.
С одним уточнением: подлетное время к Кремлю теперь сократится.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
