Тревожные сообщения из Казахстана вызвали в Тбилиси замешательство. Грузинские комментаторы знают об этой стране немного и, как правило, пытаются втиснуть процесс в прокрустово ложе строго биполярных моделей «Народ против режима», «Держава А против державы Б», «Клан Икс против клана Игрек». Это позволяет убедительно повествовать об отдельных сюжетах, но не об их совокупности и одновременном развитии, а события раз за разом показывают, что все сложнее, чем кажется, и, «погуглив» пару минут, нельзя разобраться во взаимоотношениях приближенных Назарбаева и Токаева или понять, что скрывает таинственное слово «жуз». Своеобразными костылями для коллективного разума служат параллели, но они не всегда оправданы, так как Казахстан и Грузия слишком разные страны.
В эссе Джона Р. Р. Толкина «О волшебных сказках» (1939) есть одно трогательное замечание: «Там, где жили драконы, был другой мир... Я [в детстве] желал драконов сокровенным желанием. Конечно, будучи мал и слаб, я не хотел, чтобы они явились по соседству, вмешиваясь в мой относительно безопасный мир». Автор сопроводил текст примечательным комментарием: «Когда дети спрашивают: «А это правда?», они хотят сказать: «Мне это нравится, но сейчас такое есть? Мне в кровати ничто не грозит?» Все, что они хотят услышать: «Конечно, сейчас в Англии драконов нет»». Взрослые зачастую относятся к революции как дети к дракону: она несет на себе отпечаток иного, более совершенного и справедливого мира, но в то же время опасна. Она притягивает и отталкивает, вызывая разнонаправленные чувства, не позволяющие понять, где кончаются внешние формы и начинается революционное содержание и есть ли в нем «пафос обновления» в соответствии с известным определением Ханны Арендт. Из-за этого комментаторы, идентифицируя революцию, зачастую попадают впросак, словно начитавшиеся Толкина карапузы, которым кажется, что странные следы у забора оставил именно дракон, а не соседский бык. А из самого факта существования искреннего и справедливого протеста вовсе не проистекает, что им не воспользуются люди, не имеющие ничего общего с демократией и свободой.
Некоторые эксперты после начала стрельбы в Алматы нащупали точку опоры в виде следующей мысли: «Чем больше проблем будет у Кремля на Востоке, тем меньше сил и средств он сможет использовать на других направлениях». Пытаясь определить, увязнут ли русские в Казахстане и как это отразится на их отношениях с другими странами, нужно рассматривать не только (и не столько) тактические аспекты вооруженной борьбы. Президент Токаев призвал в страну иностранные войска, чтобы упрочить свое положение, и это обязательно вызовет всплеск национальных чувств, даже если контингент ОДКБ будет действовать аккуратно. Национализм в Казахстане почти наверняка обретет новое дыхание и подстегнет болезненный процесс формирования современной нации. До сих пор он шел медленно из-за трудностей трансформации прежней, сложносоставной идентичности и размытого образа «конституирующего Другого», который вскоре может стать очень отчетливым, как в свое время в Украине. Нельзя забывать и об остающемся до поры в тени религиозном факторе. Москва и ее ставленники могут оказаться в характерной для региона ситуации, когда тактические успехи ведут в стратегический тупик.
Иногда параллели все же уместны. Осенью 1993 года грузинское руководство тоже призвало российские войска, после того как сторонники Звиада Гамсахурдия захватили ряд районов в Западной Грузии и продвинулись в направлении Кутаиси. В катастрофической ситуации, сложившейся после падения Сухуми, правительству не хватало сил, чтобы остановить их. Эдуард Шеварднадзе поначалу пытался нащупать некий паллиативный формат с вводом российского, азербайджанского и армянского контингентов для защиты железной дороги и обеспечения доставки грузов из Поти, который «звиадисты» блокировали и чуть позже заняли, а также из Батуми (в том числе и пшеницы, присланной американцами). Но в Москве ему дали понять, что военную поддержку он получит лишь «в пакете» со вступлением Грузии в СНГ и предоставлением России баз. Отказ от «трехсторонней операции» был упакован в формально безупречную фразу тогдашнего президента Армении Левона Тер-Петросяна «Мы к братьям с оружием не ходим».
В последующие годы Шеварднадзе изо всех сил стремился доказать, что привлек российские войска и вступил в СНГ для того, чтобы спасти Грузию, а не свой режим. Переговоры в Москве в своих мемуарах он описывал так:
«Дайте мне карту, – сказал Грачеву Ельцин. Грачев подошел к столу, раскрыл карту и положил на нее руку: Грузию посередине разделяла красная линия. Она проходила у Ципского тоннеля, где соединяются Восточная и Западная Грузия.
– Другого выхода нет, – сказал он, – пускай Звиад сидит в Западной Грузии, а ты – в столице.
– Что вы, это серьезно? – спросил я, потрясенный и возмущенный.
– Я со всей серьезностью говорю, другого выхода я не вижу.
– Это не помощь.
– Хороший совет тоже помощь, – грубо ответил он.
Сдержаться было невозможно. Я хлопнул дверью и поспешил в аэропорт».
Ни президент России, ни его министр не являлись утонченными дипломатами и, безусловно, могли устроить такую вульгарную демонстрацию, впрочем, Шеварднадзе в любом случае нашел бы способ подчеркнуть, что страшная угроза нависла над страной, а не над ним лично или его правительством. На следующей странице мемуаров бывший глава государства несколько смягчил повествование о привлечении сил Черноморского флота, который тогда еще не был разделен и именовался Объединенным флотом России и Украины. Он писал, что решил проблему в ходе разговора с президентом Украины Леонидом Кравчуком, и тот взял на себя организационные вопросы и согласование с Ельциным после того, как Шеварднадзе рассказал ему о высказываниях российского руководителя по поводу раздела Грузии. Как бы то ни было, после появления у грузинских берегов кораблей с морской пехотой, ее высадки в Поти и контрнаступления правительственных отрядов положение «звиадистов» стало безнадежным.
Решение о вступлении в СНГ вызвало бурю в парламенте и серию отставок. Современным студентам, должно быть, трудно понять, почему эта полумертвая организация активировала такие эмоции, но тогда ее зачастую воспринимали (и не только в Грузии) как инструмент пересборки империи, к тому же грузинские политики в 1992-93 годах постоянно приписывали друг другу тайное намерение втащить страну в СНГ. Джаба Иоселиани в «Трех измерениях» писал: «Из Чрезвычайного комитета в знак протеста вышли Ираклий Батиашвили, Гога Хаиндрава. Батиашвили ушел в отставку и с поста председателя Информационно-разведывательной службы. Также с поста вице-премьера ушла Ирина Саришвили. Я звоню, спрашиваю: «Что это? Что за ребячество? Неужели вы не понимаете, что судьба Грузии висит на волоске? Русские уже помогают Гамсахурдия. На вступление в СНГ он согласился, еще когда находился в бункере» [т. е. в «тбилисский период» гражданской войны, на рубеже 1991 и 1992 годов]. Здесь Иоселиани коснулся одного из самых спорных вопросов, за которым тянется шлейф слухов и интерпретаций. 21 декабря 1991-го грузинские представители присутствовали в столице Казахстана, где был окончательно похоронен Советский Союз. Заместитель председателя Верховного совета Немо Бурчуладзе вспоминал: «Грузию представляли я и Гурам Абсандзе. 21 декабря сразу после распада СССР было создано СНГ, только Грузия отказалась вступить в СНГ. Перед отъездом из Казахстана Ельцин сказал нам: «До 8 часов утра жду звонка Гамсахурдия, а если нет, у вас будут проблемы». 22 декабря на рассвете мы вернулись в Тбилиси, тут-то и началось вооруженное противостояние. Многие их тех, кто восстал против властей, сами того не ведая, помимо своей воли превратились в солдат России» («Хроника+» 28.01.2018). Мемуары пресс-секретаря Ельцина Павла Вощанова также содержат намек на то, что в ходе встречи произошло что-то неприятное – «…прилетел мой друг, вице-премьер Гурам Абсандзе. Я доложил Ельцину об его присутствии в зале, где проходило заседание [глав республик], но тот сначала отреагировал вопросом: «А что он тут делает?», а после предложил грузинским представителям, если те желают, «посидеть и послушать»». Противники Гамсахурдия всегда доказывали, что звонки из бункера в Москву были, а его сторонники категорически отрицали это. К слову, в мемуарах Джабы Иоселиани есть еще один характерный эпизод – он с юмором рассказал, как в кульминационный момент гражданской войны, в октябре 1993-го, некоторые представители элитарной интеллигенции, ранее непримиримые по отношению к Гамсахурдия, неожиданно предложили вступить с ним в переговоры. Подозрительный читатель может усмотреть здесь не только насмешку над их робостью, но и указание на то, что положение властей действительно стало критическим, а данная прослойка по-новому интерпретировала сигналы из Москвы. По итогам гражданской войны она сохранила свое привилегированное положение и предпочла забыть, как именно это произошло, как молодые грузины убивали друг друга где-то между Сенаки и Хоби, а в Поти высаживались морские пехотинцы ЧФ – в лучших домах не принято ворошить прошлое.
Колебания элиты и угроза изоляции заставили Шеварднадзе довериться чутью, описать произошедшее как капитуляцию и взять ответственность за нее на себя, не прячась (как он обычно делал в те годы) за ширмой коллегиальности. Он доказывал, что в СНГ нет ничего смертельно опасного, говорил о «двух Россиях» – демократической, ельцинской и враждебной, реакционной, но в то же самое время госпропаганда не пыталась опровергнуть тезис о том, что согласие на вступление в СНГ и размещение баз было вырвано у Грузии помимо ее воли – наоборот, она усиливала его. Российские базы рассматривались в связке с возвращением беженцев в Абхазию и урегулированием конфликта, а отсутствие прогресса воспринималось как отказ русских от выполнения взятых на себя в 1993-м обязательств. Национальное самолюбие было уязвлено, желание «встать с колен» (российский мем, рожденный поражением в холодной войне) усиливалось. Именно поэтому большинство населения с энтузиазмом приветствовало подписание Стамбульского документа (1999) о выводе российских войск из Грузии.
Затем был Панкисский кризис, и Кремль попал в простую ловушку. Он постоянно говорил о базах террористов в ущелье, нанес несколько бомбовых ударов, требовал провести совместную операцию, учредить антитеррористический центр и в конце концов сам создал политические и информационные предпосылки для того, чтобы грузинская сторона приняла помощь США, чтобы оснастить и подготовить свои вооруженные силы (сами ведь говорили, что нужно что-то предпринять…). В 2002-м Грузия заявила, что хочет вступить в НАТО. Шеварднадзе попытался перезагрузить отношения с Россией в новых условиях, в марте 2003-го в Сочи вновь обсудил с Путиным перспективы возвращения беженцев, а также восстановления железнодорожного сообщения через Абхазию, что вызвало возмущение оппозиции – время политики баланса подходило к концу, в ней уже видели своего рода кандалы.
Несмотря на то, что Эдуард Шеварднадзе в 1993-м принял решения, которые нация восприняла как капитуляцию, ему удалось направить ее чувства в определенное русло и превратить их в ключевой политический ресурс. Они подпитывали политику сближения с Западом, а также помогли ему локализовать российское влияние исключительно в зонах конфликта. На остальной территории, и, прежде всего, в столице, оно быстро уменьшалось, и вскоре Кремль обнаружил, что инструменты воздействия на грузинскую политику и правящую элиту у него вроде бы есть, но работают они почему-то плохо, по сути – вхолостую. Если бы Шеварднадзе повел себя как-то иначе и, к примеру, объявил присутствие российских войск безусловным благом, то, скорее всего, лишился бы власти раньше и, возможно, не в столь щадящих обстоятельствах.
Национальное самолюбие – мощнейший, «термоядерный» ресурс. Кто и как использует уязвленные чувства жителей Казахстана после того, как на его землю вступили иностранные (и прежде всего – российские) войска? Как бы парадоксально не прозвучало, это могут сделать не только противники правительства, но и оно само (если не лично Токаев, то кто-то находящийся рядом), когда (и если) избегнет опасности, укрепится и примется доказывать, что не предавало страну, а спасало ее и является первым защитником национальных интересов. К слову, 22 апреля 1921 года советский военный представитель в Грузии Павел Сытин (с раздражением, так как придерживался шовинистических взглядов) писал: «Грузинское общество, оплакивавшее в меньшевиках более всего гибель грузинской национальной идеи, стало видеть в некоторых членах ревкома более ярких и активных проводников грузинского национального дела». Это происходило всего через два месяца после оккупации. Не исключено, что нечто похожее, с таким же недоумением российские политики и эксперты вскоре начнут говорить о тех казахских лидерах, которых сегодня считают «своими». И если за усилением национал-большевизма в двадцатые годы скрывался определенный стратегический замысел и на озабоченность Сытина особого внимания не обратили (расстрелян и похоронен на полигоне «Коммунарка» 22.08.1938 г.), то в наши дни подобное, усиленное СМИ и соцсетями, отношение начнет дискредитировать и подрывать политику Кремля, вероятно, в большей степени, чем критика демократических сил. Помнится, на рубеже столетий фразу «Зачем мы спасли Шеварднадзе?!» в Москве произносили так часто и с такими мелодраматическими интонациями, что тени Станиславского и Немировича-Данченко, должно быть, трепетали от зависти.
Стрельба в Казахстане рано или поздно закончится – заработает транспорт, разбитые витрины застеклят, сгоревшие машины уберут, откроются школы и кинотеатры. Внешне все станет таким же, как прежде. Но травма, полученная обществом, не исчезнет и раз за разом будет напоминать о себе – на прежнюю гордость, подкрепленную экономическими достижениями, наложится боль утрат, стыд и та взрывоопасная смесь чувств, которые обычно испытывают граждане, когда видят на своей земле чужих солдат и советников, раздающих указания местным руководителям. Последующие процессы можно сравнить с прорастанием семян – оно будет постепенным и, вероятно, болезненным из-за жестких действий режима, однако обновление, если угодно – новое рождение казахского национализма практически предопределено.
Некоторые возбужденные комментаторы мечтают о том, чтобы Казахстан превратился для Москвы в зону бедствия, этакую «Сирию в квадрате», а ее действия там обострили отношения России с Китаем, Турцией и США одновременно. В их рассуждениях казахское сопротивление, а по сути – и весь народ рассматривается как ресурс, своего рода вязанка хвороста, и это не только аморально, но и недальновидно. Возникновение в Центральной Азии огромной зоны хаоса ударит не только по России, но и по безопасности всего континента, поэтому в качестве естественных союзников следует рассматривать не вооруженных радикалов, а представителей национально-демократических групп, которые сегодня слабы, но в долгосрочной перспективе усилятся благодаря росту национализма. Конечно, не все и не сразу поймут, что к событиям января 2022 года привел прежде всего дефицит демократии, но со временем ситуация изменится. Рождение сплоченного национальной идеей, сильного, продвигающегося к демократии казахского общества нанесет интересам Кремля куда более серьезный урон, чем изнурительные гонки по степи с гранатометами. То же самое с учетом местной специфики касается и Украины, и, разумеется, Грузии.
Бόльшую часть дискуссии о Казахстане в грузинских СМИ и соцсетях лучше всего описывают слова казахского просветителя Абая: «Мы не знаем ничего, но готовы спорить до хрипоты: отстаивая свою темноту, стремимся свое невежество выдать за знания». Прислушавшись, можно заметить, что речь вовсе не о Казахстане, и спорщики видят в поступающей оттуда информации лишь подпорки для собственных стереотипов и иллюзий, которые позволяют, не слезая с дивана, фантазировать об идеальной революции или выгодном исходе борьбы держав. Так иные любители сказок мечтают о появлении дракона и волшебном преображении неуютного, несправедливого мира таким образом, чтобы им не пришлось рисковать и делать что-либо самим. «Народ пробудится и восстанет…», «Заграница поможет…» и т. д. и т. п. Многие не откажутся от этих грез и не сделают ничего самостоятельно, даже если интервенты начнут выбивать двери, поскольку жизнь сурова и не предлагает ничего кроме крови, пота, слез и необходимости работать и учиться. И нам, вероятно, придется позаимствовать еще одну цитату из «Слов назидания» Абая: «Желаешь быть в числе умных людей, спрашивай себя раз в день, раз в неделю или хотя бы раз в месяц: как ты живешь? Сделал ли ты что-нибудь полезное для своего образования, для земной или потусторонней жизни, не придется ли тебе потом испить горечь сожаления? Или же ты и сам не заметил, не помнишь, как и чем жил?»
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
