Написанные век назад записки российского юриста и государственного деятеля Александра Демьянова, члена Абхазского Народного Совета, были изданы впервые только в прошлом году. Подготовивший эти документы к изданию абхазский историк Станислав Лакоба говорит как об удивительной схожести, так и об отличиях тех узлов межнациональных отношений, которые завязались в регионе после распадов Российской империи и Советского Союза.
В прошлом году мы уже рассказывали о двух новых книгах известного абхазского историка Станислава Лакоба, в основу которых легли воспоминания и документы о событиях двадцатого столетия. В одном случае это были дневники литературной переводчицы Евгении Рафальской, много лет прожившей в первой половине века в Сухуме. В другом – «АБНО и его разгром. 1922 -1931» – речь шла о предшественнике АбНИЯЛИ и ныне функционирующего Абхазского института гуманитарных исследований – Абхазском научном обществе.
При чтении третьей в том же ряду книги – «Александр Демьянов: Записки об Абхазии и Грузии» – невольно вспоминается известное изречение о том, что «все развивается по спирали». То, как развивались описанные Демьяновым события столетней давности после распада Российской империи, в отношениях лидеров абхазского и грузинского народов, национальных элит, позиция в связи с этим представителей российского общества, удивительно напоминают современному читателю во многих проявлениях перипетии отношений Абхазии и Грузии конца двадцатого века, накануне, во время и в первые годы после распада СССР.
Но прежде всего – кем был автор этих опубликованных впервые архивных записей? Александр Демьянов (1865-1925) – видный государственный и политический деятель России, юрист. Вот как охарактеризовал его Станислав Лакоба:
«Александр Алексеевич Демьянов – депутат Государственной Думы, он фактически возглавлял Малый совет Временного правительства, был товарищем министра юстиции, а одно время фактически исполняющим обязанности министра юстиции во Временном правительстве. И вот судьба его связала с Абхазией, с Сухумом. В 1919 году он был избран депутатом Абхазского Народного Совета. И он описал уникальные вещи».
Записки Демьянова, озаглавленные «В Абхазии и Грузинской социалистической Республике» и охватывающие события с марта 1918 года по март 1921 года, были написаны им в Константинополе, куда он отбыл из Батума сразу после так называемой советизации Грузинской Демократической Республики.
В Абхазии он жил с января 1918 года по конец ноября 1919 года. За критику политики меньшевистского правительства в отношении ущемления прав Абхазии был арестован и выслан из Сухума в Тбилиси, откуда перебрался в Баку, потом – в Батум. После Константинополя жил в Берлине, потом в Праге, где и умер в 1925 году.
«Записки Демьянова, – пишет Станислав Лакоба в предисловии к книге, – не только о прошлом, но и настоящем, а, возможно, и ближайшем будущем. В этом непреходящая ценность уникальной по своей значимости рукописи, находившейся в забвении ровно 100 лет».
В принципе, все или почти все, что описывал Демьянов в своих заметках о взаимоотношениях абхазских и грузинских политиков, представителей Добровольческой армии Деникина и других деятелей вековой давности, конечно, известно историкам и любителям истории, но насколько ярче оно выглядит, когда предстает «в лицах», в диалогах с этими людьми автора, несомненно, наделенного литературным даром!
Итак, спасаясь от преследований большевиков, которые объявили войну всем идеологически несогласным с ними, 62-летний Александр Демьянов прибывает в Сухум, где бывал и раньше и где, по его словам, «природа ликующая». Сперва он рассчитывал, что месяца через полтора вернется в Петербург (писал именно так, а не «Петроград»), и в местную политическую жизнь вникать совсем не собирался. Но эта жизнь сама затянула его, потому что к нему стали обращаться как к юристу высокой квалификации, знатоку межгосударственных отношений. И вскоре он увидел примерно такую же расстановку сил в Абхазии, какую многие из ныне живущих увидели в начале девяностых годов прошлого века. А именно: грузины, которые составляли в начале двадцатого века гораздо меньший процент населения Абхазии, раза в два-три меньше, чем по переписи 1989 года, не более четверти всего населения, тем не менее, опираясь на силу из Тифлиса, уже пытались навязать свою волю другим этносам, и это объединило против них основную массу абхазов, русских, армян, греков, эстонцев. Это предопределило позицию Александра Алексеевича, который поначалу пытался растолковать лидерам ГДР, как надо строить взаимоотношения с абхазами и другими этносами в Абхазии, но потом на собственном горьком опыте убедился, что это невозможно и даже чревато для него лично.
Летом 1918 года он в качестве юрисконсульта отправился в составе делегации АНС в Тифлис. И общение его с представителями грузинской власти – Ираклием Церетели, Ноем Рамишвили, Исидором Рамишвили и другими – продемонстрировало, что те очень слабо осведомлены о положении в Абхазии, в частности, постоянно подозревали абхазов в туркофильстве. А еще они в основном даже не знали о существовании на тот момент соглашений между Грузией и Абхазией как, по сути, независимыми государствами. (А ведь прошло всего менее полувека после того, как по призыву Якоба Гогебашвили и других переселенцы из Западной Грузии начали активно заселять опустевшую в результате катастрофы махаджирства Абхазию.) Станислав Лакоба говорит:
«Да, в то время было еще небольшое грузинское население в Абхазии, и потом они же тогда подразделялись, писались по-разному, мегрелы – отдельно… В силу того, что стали применять всякие методы колонизационные из Тифлиса, попытались изменить этнодемографическую ситуацию в Абхазии, начали переселять сюда грузинское население, вытеснять, в частности, греков, армян… И в третьем Абхазском Народном Совете, в котором состоял Демьянов, потом ведь стали объединяться фактически против центральной грузинской власти в Тифлисе. И даже бывшие меньшевики абхазские к осени 1919 года были разочарованы, называли себя социалистами-интернационалистами – такие, как Михаил Тарнава и многие другие. И попытка навязывания грузинского языка, о чем упоминает Демьянов, она тоже сыграла тут немалую роль. Но она тогда не прошла и была отвергнута населением. Кстати говоря, и грузинские деятели, например, такой писатель, как Лео Киачели – по фамилии Шенгелая он был. Он выступал за то, что ни в коем случае нельзя лишать русского языка Абхазию и вводить грузинский язык, потому что грузинский язык там практически мало кто знает и даже в Самурзакано с ним большие проблемы, а функционирует (в качестве языка межнационального общения) русский».
В конце восьмидесятых – начале девяностых годов прошлого века в грузино-абхазских отношениях то, что было в конце десятых – начале двадцатых годов того же века, в значительной мере вернулось «на круги своя». Но, разумеется, спустя семь десятилетий многое не могло не отличаться. Прежде всего, не было фактора большевизма, за который сражались век назад многие лидеры абхазского и грузинского народов. Станислав Лакоба говорит также о другом отличии:
«Ну, прежде всего, бросается в глаза, конечно, если сравнивать два таких периода переломных – я имею в виду крушение Советского Союза, распад СССР и то, что происходило тогда, после распада царской России: общее то, что образовался целый ряд государств, которых он (Демьянов) называл лимитрофными, то есть пограничными по периметру границ собственно России. А самое главное отличие – это то, что век назад не было все же такой русофобии и единства западного мира в противостоянии с Россией, которые мы видим в наше время».
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
