Когда история начинается в XVII веке, она обычно бывает поучительной. Бежавший от ужасов Тридцатилетней войны чешский гравер Вацлав Холлар неожиданно для себя очутился в эпицентре английской междоусобицы. В 1643 году, в осажденном войсками парламента замке он создал рисунок «Гражданская распря» (есть и другие варианты перевода как латинского, так и английского названия, но этот кажется удовлетворительным). На нем изображена амфисбена – отвратительная змея с головами на обоих концах тела. Чудище упоминали Эсхил, Плиний, Аполлодор, но именно Холлар связал с его образом парадоксальное сочетание единства и противоположности, характерное для гражданской распри.
Грузины свыклись с т. н. холодной гражданской войной; многие не верят, что ситуация когда-нибудь изменится. Некоторые собеседники, увидев рисунок, сразу же говорили: «Эта голова – «Грузинская мечта», а эта – «Нацдвижение», и иногда в нецензурных выражениях описывали, как упомянутые партии нуждаются друг в друге, несмотря на вроде бы смертельную вражду. Монстр выглядит весьма отталкивающе, поэтому подобная метафора напрашивается, но она поверхностна, а проблема намного сложнее. Необходимо выяснить, как появилась на свет амфисбена гражданской распри, и не так важно, как называли ее головы в конкретный исторический период.
Николь Лоро в замечательной книге «Разделенный город. Забвение в памяти Афин» рассказывает, как древние греки спорили о первопричине, заставляющей граждан убивать, изгонять и яростно поносить друг друга. Для одних «чума, что гложет сердце» (Алкей), исходила от богов, дурных правителей и внешних врагов, для других – была чем-то извечно присущим полису, самому политическому началу, и постоянно пребывала в нем в дремлющем состоянии, пробуждаясь в определенных обстоятельствах. Лоро писала: «Эгалитарный полис консенсуса – модель, любезная сердцу антропологов, базовые пропозиции которой рассеяны по всему греческому дискурсу в целом, – существует именно потому, что в реальности в городах имеет место разделение… Для разделенного города эгалитарный полис служит идеологией, поскольку его успокоительный образ отрицает даже саму возможность мысли о реальных разделениях». То, что мы обычно идентифицируем как ностальгию по весьма убогой советской или досоветской жизни, порой является тоской по неполитическому (дополитическому), пренатальному состоянию общества. Разумеется, политическая борьба велась и в прошлом, но сегодня она забыта, и призрак единого, великолепного в своей цельности и никогда не существовавшего Тбилиси греет одичавшие от раздора души.
Как же грузины разбудили амфисбену? Если бы мы попытались создать идеальный инструмент для описания страны, то, возможно, взяли бы за основу декартову систему координат в пространстве и написали на оси Х – «Активы», на оси Y – «Взаимоотношения с властями», а на оси Z – «Положение в обществе». Каждый гражданин превратился бы в цветную точку, их связывали бы друг с другом родственные, дружеские, а порой и коррупционные связи, они образовывали бы скопления и медленно перемещались. Однако, если бы этот волшебный социологический аппарат показал нам события 90-х и «нулевых», мы увидели бы как тысячи точек быстро, лихорадочно взлетают вверх и (в основном) падают вниз, и, присмотревшись, вероятно, пришли бы к выводу, что гражданскую распрю в Грузии породил раздел советских активов и создание на их основе новых зон извлечения прибыли, то есть приватизация и попытки подкорректировать ее итоги, а власть прежде всего была инструментом, регулирующим процесс.
Об этом говорят мало, как о чем-то пошлом, постыдном, недостойном, так как многим хочется верить, что они страдали во имя великих принципов и светлых идей. Все знают, что крупные дельцы финансировали вооруженные отряды противников Звиада Гамсахурдия, который затягивал приватизацию (он вряд ли сумел бы реализовать «белорусский сценарий», но это отдельная тема). Все помнят, как чуть позже, при Шеварднадзе сверхценные объекты каким-то магическим образом обменивали на кучи фантиков – купонов, ваучеров, а патологоанатомы, цокая языками, дивились разнообразию калибров. И как при Саакашвили силовики терроризировали бизнесменов и при содействии печально знаменитых «ночных нотариусов» вынуждали их отказываться от собственности, которая затем переходила к политически (и, кстати, социально) близким лицам. И как при Иванишвили государственная машина, словно бульдозер, стала расчищать площадки для олигархического капитала, сметая в сторону зазевавшихся. Все эти процессы считаются в Грузии фоновыми, сопутствующими политической жизни, но никак не основополагающими. А ведь наиболее напряженная, порой смертельно опасная борьба велась именно за перераспределение активов; она сделала грузинских политиков такими, какими они являются сегодня, и создала партии, готовые действовать вне правового поля, опасные настолько, что граждане, увидев рисунок с двуглавой змеей, сразу же начинают фонтанировать метафорами.
Размышляя о ключевом для понимания античности термине, выдающийся археолог и эллинист Анри ван Эффентерр заметил: «Для обозначения мятежа, революции в городе, греки пользуются словом stasis (στάσις), которое они производят от корня, как никакой другой вызывающего ассоциации с прочностью, постоянством, стабильностью. Как если бы stasis была для них неким институтом!» (этот парадокс может оказаться ключевым для понимания природы длительных раздоров, в том числе и в Грузии). Именно так назвал одну из своих книг Джорджо Агамбен («Stasis: Гражданская война как политическая парадигма»). Развивая идеи Лоро и полемизируя с ней, он рассматривает противостояние граждан не как нечто противоположное политическому порядку, а как порождающий его процесс. Прекращение распри – не перемирие из-за истощения сторон, а, по сути, переучреждение государства с новым рождением суверенитета. Из этого вовсе не следует, что новый порядок будет бесконечно справедливым, но он в любом случае обуздает первозданный хаос.
Сегодня распределение (или, если угодно, – растаскивание) активов в целом завершено, а связанные с их грубым захватом издержки значительно превышают выгоды. Богатых людей привлекает уже не лихое рейдерство, но стабильное продвижение по условным осям X и Z. Проще говоря, им нужна уютная олигархическая республика с прикормленными судьями, министрами, депутатами и гарантиями для наследников. В последнее время они, как и другие представители верхушки общества, часто отзываются о политиках с едва замаскированным, брезгливым презрением, так, словно речь идет о пресмыкающихся (чему, несомненно, поспособствовал «Полугодовой кризис»), хотят сделать их более управляемыми и, скажем так, «закрепить завоевания Термидора». Спокойствия хотят и многие представители среднего класса и даже бедных слоев, предпочитающие продвигаться к социальному лифту медленно и упорно, без революционных прорывов и разрушений «до основанья».
На чьей стороне выступает Бидзина Иванишвили? Нельзя сказать, что его политическим идеалом является «семибанкирщина» периода правления Ельцина, к которой он имел непосредственное отношение, но, скорее, то, что она могла породить в наилучшем для олигархов варианте. И он не то чтобы втягивал богатых грузин (например, Вано Чхартишвили) в политику, но, судя по ряду шагов, видел в них союзников в деле создания новой олигархической системы, не ограниченной сроками правления «Грузинской мечты» или другой партии. Он все время стремился уйти в тень, что также характерно для олигарха, а не политического лидера, жаждущего восхищения публики как ежедневной дозы героина. И он, по идее, должен был понимать, что созданную им в 2011-м «Грузинскую мечту» нельзя использовать для завершения гражданской распри, поскольку, подобно «Нацдвижению» Михаила Саакашвили, она неотделима от этой жуткой амфисбены и умрет (или уснет) вместе с ней. В январе нынешнего года Иванишвили покинул пост председателя «Грузинской мечты» и демонстративно разорвал с ней все связи (все совпадения, конечно же, случайны, но...)
Грузины неоднократно описывали политический процесс как «холодную гражданскую войну», в последнее время эту метафору начали обыгрывать и иностранцы, потрясенные патологической неуступчивостью тбилисских политиков, их радикальными заклинаниями и свирепыми угрозами, для реализации которых у них не хватит ни сил, ни средств, ни решимости, даже если они десять раз придут к власти или сохранят ее, тем более что Запад будет менее терпим к попыткам «зачистки» политического поля, не говоря уже об экономическом. Они выглядели очень анахронично и плохо слушали, когда зарубежные партнеры призывали их покончить с обидами прошлого и обратиться наконец к будущему. Многие из них так и не поняли, почему европейцы настаивали на включении в компромиссное «Соглашение Мишеля» пункта об амнистии участников событий 20 июня 2019 года (как демонстрантов, так и силовиков) и видели в нем некую тактическую уступку или уловку, а не шаг к прекращению гражданской распри и «отрицанию ненависти, как самόй формы отношения между людьми в stasis» (Н. Лоро).
Вопреки распространенным штампам, примирение граждан основано не на эмоциональном порыве. Фундамент для него создают весьма прагматичные расчеты и сопоставление вероятных издержек и бонусов в случае продолжения конфликта. Но психологическая составляющая тоже важна – усталость народа, обида на иноземцев, которые насмехаются над расколотой, промотавшей деньги и время нацией, желание прикоснуться к новой жизни и т. д. Зачастую примирению способствует третья сила. В Афинах 403 года до н. э. умиротворению вольно или невольно посодействовал спартанский царь, в современной Грузии на стороны пытаются влиять европейские партнеры.
Впрочем, основой для прекращения гражданской распри является взаимная амнистия. Жители Афин клялись: «Я не буду припоминать злосчастья», и некоторые из них повторяли про себя слова Ахиллеса, обращенные к Агамемнону: «То, что случилось, оставим, однако, как ни было бы горько» (Гомер). Сегодня грузинская политика, зиждется на идее возмездия за преступления прошлого, рассматривая сквозь эту призму события 20 июня 2019-го, 26 мая 2011-го, 7 ноября 2007-го, убийство Гиргвлиани, свержение Гамсахурдия, захват и контрзахват собственности, репрессии и тысячи других ужасающих фактов давно погребенных под ворохом интерпретаций. Именно идея возмездия генерирует ненависть – «Национальное движение» и «Грузинская мечта» если не рождены ей, то поддерживают с ее помощью свое существование. Переговоры вокруг «Соглашения Мишеля» показали, что эти партии и их сателлиты не сумеют создать надежную основу для прекращения распри, не только при посредничестве западных партнеров, но даже под их давлением. Здесь же возникает проблема «ратификации победы одной части города над другой», из которой, по мнению Лоро, проистекает «отказ от грезы о едином и неделимом городе». Действительно, в Афинах в рассматриваемый период победили все же демократы, а на «тридцать тиранов» амнистия не распространялась. Из «Акта о забвении» эпохи реставрации Стюартов, стабилизировавшей Англию, были исключены люди, приговорившие к казни Карла I. К слову, после Реставрации Вацлав Холлар, прежде чем окончить свой путь в нищете, умоляя приставов не уносить кровать, на которой он умирал, прожил 17 лет во все еще неспокойной, но уже мирной стране, создавая великолепные рисунки. Впрочем, однажды этот трудолюбивый человек неожиданно для себя очутился в гуще морского боя между английскими и алжирскими кораблями; ничего не поделать – такая эпоха, такая судьба.
Кто-то решит, что превращение небольшой группы лиц в коллективного «козла отпущения» позволяет обществу без затруднений преодолеть психологические барьеры, которые мешают примирению. В современной Грузии такой подход считается очевидным. Однако недавняя история латиноамериканских и африканских стран показывает, что, если политики ведут себя ответственно, а комиссии по установлению истины и примирению (их названия в разных странах различаются) помогают ликвидировать разломы и смягчить сердца – граждане, пусть с трудом и не сразу, в конце концов принимают идею амнистии для всех кроме разве что абсолютно монструозных палачей.
Если втиснуть грузинский конфликт в рамки, предложенные Парето, может показаться, что победила т. н. Старая элита, а поражение потерпела возглавляемая «националами» часть контрэлиты, которая попыталась сбросить с вершины Олимпа прежних обитателей. На первый взгляд так оно и есть, но подобные оценки прячут в тени «Новую олигархию» (условно назовем ее так), а ведь именно она и является главным выгодополучателем, победителем и триумфатором, тогда как аватар «Старой элиты» с шумной творческой интеллигенцией в авангарде лишь прикрывает ее. Сегодня она тяготится гражданской распрей и хочет завершить ее, закрепив достигнутый результат. И, вероятно, понимает, что «Грузинская мечта», «Нацдвижение» и другие «партии амфисбены» никогда не станут подходящими инструментами для политики примирения. Следовательно, ей нужно создать новый.
Когда в январе Бидзина Иванишвили «ушел из политики», он сказал, что мечтает о том, чтобы «Грузинская мечта» перешла в оппозицию, уступив новой «добросовестной силе», а также отметил, что, если лидеры ГМ после его отставки с поста председателя не примутся конфликтовать друг с другом, в ближайшие 4-5 лет с партией ничего не случится. Эти реплики были разнесены по двум разным заявлениям, и их сопоставили не все. Комментаторы предпочитали видеть в возможной смене или, если угодно, «технической замене» «Мечты» что-то вроде глубокого ребрендинга для правящей группировки т. е. событие, которое так или иначе укладывается в рамки их миропонимания – так, жителям Сеула не кажется необычным очередное переименование партии «Свободная Корея» (ее название правили шесть раз) и ее постоянная трансформация. Но в рассматриваемом случае речь, вероятно, идет не только о замене опостылевшей вывески, а о смене парадигмы.
Когда поднятый Иванишвили к вершинам власти премьер-министр Георгий Гахария, человек представительный и услужливый как Бэрримор из «Собаки Баскервилей» (а скорее – из многочисленных анекдотов), ушел в отставку, он, по его словам, сделал это, чтобы не усугублять раскол в обществе. Он создал партию «За Грузию» и призывает объединиться не против кого-то, а во имя будущего страны; единение, преодолевающее нынешние линии раскола, является стержнем его риторики (все совпадения, наверное, случайны). Вопреки желаниям «националов», он не спешит обрушить на Иванишвили мегатонны компромата и, возможно, полагает, что сначала должен воспользоваться кризисом оппозиционных партий (до выборов в органы самоуправления и сразу же после них) и уж затем, на парламентских выборах бросить вызов «Грузинской мечте». Он вряд ли попытается умертвить обе головы амфисбены одновременно – это нерационально; вся эпопея действительно может продлиться 4-5 лет, и сейчас ему, в отличие от «националов», некуда спешить.
Называя Гахария изменником, Иванишвили и лидеры «Мечты», по сути, помогают ему укрепиться на оппозиционном фланге, тогда как многие противники власти, защищая свои ниши, продолжают именовать его «проектом Иванишвили» и тем самым отчасти успокаивают запутавшихся лоялистов, которые совсем недавно восхищались премьером. Но подобные ходы банальны, намного интереснее, кем «в случае чего» станет для «Новой олигархии» бывший бизнес-омбудсмен (а не только глава МВД; для деловых людей первый период не менее важен). При конструировании имиджа Гахария используются элементы, скажем так, «остаточного вождизма», на нынешнем этапе развития грузинского общества иначе просто не получится, но верхушка общества, исходя из его прошлого, вероятно, увидит в нем именно дворецкого в нарядной ливрее. Ему, конечно же, не будут говорить: «Эй, мальчик, пойди, принеси!», но со всем уважением попросят – «Бэрримор, благоволите уточнить, где наш жареный поросенок!»
Если бы Иванишвили действительно замыслил такой транзит, то, наверное, встроил бы в процесс пару предохранительных клапанов на случай, если фигурант впадет в манию величия и буйство, как это часто случается с грузинскими политиками. А также принял бы меры для того, чтобы ассоциироваться прежде всего с уходящей (согласно его прогнозам или пророчествам) в оппозицию «Грузинской мечтой», а не с партией-сменщицей, поскольку в таком случае обвинять его в управлении из-за кулис станет очень трудно. Но, вне зависимости от взаимоотношений Иванишвили и Гахария, последний непременно попытается опереться на идею примирения и национальной консолидации по принципу – «Я не буду припоминать злосчастья». Он вплотную приблизился к теме и, скорее всего, «выстрелит» лозунгами, подсвечивающими зыбкий образ единого полиса, как только для этого сложатся благоприятные обстоятельства. Прекращение распри поддержит измученная ею часть общества; движение в данном направлении почти наверняка понравится западным партнерам, уставшим от грузинских политиков, которые доказывают, что они хорошие «сукины дети», тогда как другие – плохие, злые и вдобавок агенты Кремля. А о глубоком удовлетворении «Новой олигархии» можно будет догадаться разве что по косвенным признакам, так как большие деньги действительно любят тишину.
Не исключено (но маловероятно), что это знамя перехватит другой политик, если решит, что формула успеха «третьей силы» заключается не в том, чтобы яростно материть «первую» и с отвращением дистанцироваться от «второй», а в том, чтобы сделать их существование неактуальным. Изменения назрели, и Гахария попытается оседлать соответствующие настроения с помощью Иванишвили или без нее, поскольку в противном случае это непременно сделает кто-то другой, когда поймет, почему именно старая политика превратилась в «войну без особых причин» и находится при последнем издыхании.
«Эпоха амфисбены» породила огромное количество лидеров и пропагандистов, которые могут жить только в атмосфере беспримесной ненависти, призывов к уничтожению противника и ритуальным пляскам на его могиле. Мысль о том, что так больше нельзя, на что прямо указывают европейские партнеры, едва не сводит их с ума. Должно быть, так чувствовали себя заслышавшие о скором окончании войны ландскнехты прошлого, предвидя резкое падение доходов. Гражданская распря создала чудовищную «индустрию ненависти», которая предоставила средства к существованию сотням людей, снабдила (не только) их биполярной картиной мира и отношением к власти, как к инструменту подавления и грабежа. Интеллект, запертый в клетку манихейского мировосприятия, всегда проигрывает гибкому, поэтому данная прослойка со временем неизбежно будет вытеснена из политики и общественной жизни, подобно многим участникам национально-освободительного движения на рубеже столетий. Объективные причины противостояния исчерпаны, остались лишь символические поводы – исторически неизбежное примирение граждан подведет черту под междоусобным постсоветским периодом жизни грузинской республики, и на смену ему придет новый, необязательно счастливый, но мирный, как иногда говорят – «более европейский», и новые лидеры начнут совершать новые ошибки. К слову, через четыре года после умиротворения сердец и восстановления демократии в Афинах Сократ осушил чашу с ядом. Но это была уже другая история.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
