Большинству жителей Грузии не очень нравится бег с барьерами, а легкую атлетику в целом трудно совместить с их кулинарными пристрастиями. Лишь изредка пресыщенные олимпийскими состязаниями зрители, переключая каналы, видят несущихся к финишу спринтеров, но вряд ли вспоминают о том, что высоту барьеров и расстояние между ними нельзя менять ни на сантиметр, чтобы спортсмены не сбивались с ритма и не падали. Грузинская демократия – это бег с переставленными барьерами. Сколько шишек набито, сколько травм получено, но политики по-прежнему предпочитают корректировать правила, а не соблюдать их.
Согласно Конституции (ст. 37 п. 6), на парламентских выборах 2024 года электоральный барьер будет 5-процентным. Однако в первом же пункте меморандума, подписанного недавно правящей «Грузинской мечтой» и партией «Граждане», который власти рассматривают как основу для компромисса с другими оппозиционными депутатами, продолжающими бойкот, сказано, что стороны договорились установить барьер «не выше 3 процентов». Для принятия поправки требуется 113 голосов, тогда как к работе в парламенте приступили лишь 96 из 150 депутатов. 90 из них представляют «Мечту», двое – «Граждан» и четверо – «Европейских социалистов» (они попали в высший законодательный орган по спискам «Альянса Патриотов» и создали новое объединение). Бойкот продолжают «Национальное движение – Сила в единстве» – 36 мандатов, «Европейская Грузия» – 5, «Лело» – 4, «Стратегия Агмашенебели» – 4, лейбористы – 1. Еще четыре места достались расколовшейся после выборов партии «Гирчи» – один из ее лидеров Зураб Джапаридзе по-прежнему отказывается от мандата, а реплики трех других неоднозначны и многие комментаторы предполагают, что они войдут в парламент, впрочем, голосов все равно не хватит. Правда, председатель получившей два мандата в блоке с «Нацдвижением» Республиканской партии Хатуна Самнидзе заявила о готовности проголосовать за столь важное решение, не отказываясь при этом от бойкота, но идея не понравилась ее коллегам, а Михаил Саакашвили сказал в эфире ТВ «Пирвели», что «грузинский народ плюнет в лицо всем, кто войдет в т.н. парламент».
Следует выяснить, почему тема барьера вновь стала актуальной, кому она (не)нужна и что случится, если поправки (не)будут приняты. Если же мы предварительно пролистаем историю вопроса, то нам, вероятно, покажется, что «прошлое – это самое страшное, что у нас есть. И что с ним делать, это самая большая проблема» (М. Мамардашвили).
На выборах 1990 года барьер был 4-процентным, и тогда в первый, но далеко не в последний раз многими лидерами овладели шапкозакидательские настроения. Они едва начали разбираться в политических технологиях, не владели качественными социологическими инструментами и не могли предположить, что в условиях противопоставления освободительного движения коммунистам большинство избирателей проголосуют за самый сильный оппозиционный блок, так и не разобравшись, зачем нужна «другая оппозиция». В итоге барьер преодолели лишь «Круглый стол – Свободная Грузия» и Компартия, а отдельные, избранные в мажоритарных округах представители Народного фронта и других объединений, были слишком слабы, чтобы эффективно противостоять Звиаду Гамсахурдия и его людям, особенно после того, как они вслед за крахом ГКЧП исключили из Верховного совета коммунистов. Отсутствие сильной парламентской оппозиции повысило значение иных, в том числе и вооруженных антиправительственных групп, и стало малозаметной, но важной причиной начала гражданской войны.
Выборы 1992 года прошли после переворота, в условиях хаоса и гражданской войны. Эдуард Шеварднадзе считал необходимым «загнать» (это реальный термин, его часто употребляли в разговорах) в парламент как можно больше политиков, ввести их буйную энергию хоть в какое-то русло, а также легитимизировать новую власть в глазах широких масс. Барьер снизили до 2%, голосование провели по т.н. трехбалльной системе в укрупненных многомандатных округах, и в результате в парламент попали представители 24 партий. Пару лет назад в перерыве одной из конференций несколько экспертов начали шутя состязаться, перечисляя их названия – победитель вспомнил 15.
Затем Шеварднадзе овладел властью в полной мере и объединил верных ему людей в «Союз граждан»; шумные, но слабые и плохо управляемые партии оттеснили на обочину. Электоральный барьер повысили до 5% и в парламент попали только три силы – «Союз граждан», «Возрождение» Аслана Абашидзе и национал-демократы, небольшим партиям пришлось удовольствоваться несколькими мажоритарными мандатами. Логическим продолжением процесса стало повышение барьера до 7%, на выборах 1999 года он сделал парламент похожим на закрытый клуб с фейс-контролем на входе, без проблем внутрь попали лишь «Союз Граждан» и «Возрождение», а «Промышленников» и лейбористов будто бы задержали на входе – данные Центризбиркома то поднимались выше 7%, то опускались ниже, пока лидеры партий вели закулисные переговоры. Жертвой шапкозакидательства в тот раз стали национал-демократы, они поддержали повышение барьера, а набрали 4,45%, и, возможно, так и не поняли, как и когда их провели.
В 2003 году к старым фигурантам присоединились новые партии и блоки, образовавшиеся в результате расколов в «Союзе граждан» – «Нацдвижение», «Бурджанадзе-демократы», «Новые правые». После «Революции роз» результаты тех выборов признали недействительными, но нужно отметить, что создание альянсов перед ними носило более или менее осмысленный характер, а партии усилились технологически – в 1998-м к планированию привлекали лишь отдельных зарубежных и местных специалистов, в 2003-м их стало больше. Высокий барьер преодолели 6 блоков и партий. Но когда в 2004 году выборы были проведены заново (в пропорциональной части), в парламент попали лишь два объединения – «Нацдвижение» (66,24%), которое консолидировало победивших революционеров, и «Правая оппозиция» (7,56%).
В конце правления Шеварднадзе оппозиция то и дело критиковала 7-процентный барьер, он начал восприниматься как искусственно завышенный, противоречащий демократии, снизить его рекомендовали и западные партнеры. После утверждения конституционных поправок, создавших т.н. суперпрезидентскую модель, в условиях доминирования «Нацдвижения» старый непопулярный инструмент был, наконец, отброшен, барьер снизили до 5% (правда, не сразу, а в 2008-м, после долгих перипетий). Он оставался неизменным 10 лет и о его снижении говорили лишь изредка, в том числе и потому, что тогда непримиримые противники власти стремились создавать крупные альянсы, и они гарантированно преодолевали барьер.
Вопрос вернулся в повестку дня после завершения перехода к парламентской республике по нескольким причинам. Борьба за отмену выборов в мажоритарных округах, где власти всегда пользовались преимуществом, создавала выгодные условия для обновления всей системы. Небольшим партиям не хватало ресурсов, но они могли дотянуться до групп, до которых у «Грузинской мечты» и «Нацдвижения» не доходили руки из-за расплывчатого, «всеобъемлющего» характера их лозунгов. К примеру, они осторожно обхаживали консервативное большинство, тогда как «Гирчи» работала с радикальными либералами, не оглядываясь на него. Утомленное безысходностью общество мечтало о появлении незапятнанной «третьей силы», биполярную модель критиковали даже те, кто позже поддержал «националов» или «мечтателей» («Все ходы записаны!» – Ильф и Петров). Это было модно; некоторые комментаторы видели за руинами «биполярки» контуры новой, «более европейской» эпохи коалиций. Появилось множество претендентов на роль предводителя третьей силы, часть из них вела закулисные переговоры с крупными партиями, выклянчивая ресурсы, а мания величия и развитые навыки шапкозакидательства мешали им объединять усилия.
Главным был вопрос о мажоритарных округах, проблема барьера «шла прицепом». В июне 2019-го, чтобы сбить недовольство после жестоких действий полиции в т.н. «Ночь Гаврилова», Бидзина Иванишвили пообещал провести полностью пропорциональные выборы с нулевым барьером (если точнее, с естественным или, как его еще называют, «голландским» – 0,67%), но в ноябре депутаты его партии провалили соответствующий законопроект. Начался кризис, урегулированный лишь благодаря вмешательству западных дипломатов – партии согласовали компромиссную переходную (т.н. одноразовую) модель. Количество мажоритарных мандатов сократили с 73 до 30, барьер снизили до 1%.
Если будут назначены внеочередные выборы, они пройдут по тем же правилам, а в 2024-м система станет полностью пропорциональной с 5-процентным барьером. Этот нюанс помог «националам» сплотить небольшие партии вокруг идеи внеочередного голосования, так как они хотят улучшить свои позиции, а пятипроцентный барьер их страшит (в октябре они не набрали и 4%). Подписав меморандум, предусматривающий снижение барьера, «Грузинская мечта» не просто предложила наживку «партиям второго ранга», но и сняла с себя ответственность и перебросила мяч на сторону «националов», подчеркнув, что они и «еврогрузины», отказываясь голосовать, блокируют принятие столь важных для слабых игроков поправок. Им они, безусловно, нужны, тогда как партию Саакашвили вполне устроит 5-процентный барьер – он позволит ей диктовать условия сотрудничества «младшим партнерам». Кто-то подчинится, кто-то, возможно, создаст марионеточное объединение под тайным патронажем «Мечты», и лишь отдельные лидеры попытаются действовать самостоятельно, скорее, из-за безысходности, чем по трезвом размышлении. Набрать больше 5% «на голых технологиях» и энтузиазме, разумеется, можно, но для этого желательно поставить в авангард новых, умных и привлекательных лидеров, а старые опасаются, прежде всего, того, что партии-гиганты заблокируют им ресурсное обеспечение и обрушат на них всю мощь пропагандистских каналов.
Устраивает ли барьер ниже 3% «Грузинскую мечту»? Может показаться, что нет, так как относительно высокий барьер усиливает два центра и укрепляет биполярную модель («мечтатели» против «националов»), а она до сих пор приносила Иванишвили лишь победы, позволяя консолидировать избирателей, которые презирают Михаила Саакашвили и не хотят его возвращения к власти. Конечно, не все так просто – воссоздать актуальную в 2011-16 годы модель в прежнем виде нельзя, не решив вопрос раздраженных неудачей на выборах и мечущихся в поисках ориентиров «малых партий». Но важнее другая, стратегическая проблема.
На первый взгляд, «Грузинская мечта» доминирует. Согласно последнему опросу NDI, ей симпатизируют 31% респондентов, «Нацдвижению» – 5%, остальным партиям – 9%. При этом оппозиция, избрав спорную и опасную не только для властей, но и для нее самой тактику бойкота, вошла в полосу кризиса – «Гирчи» раскололась, лидеры «Европейской Грузии» покидают партию или руководящие посты, есть потери и у «Лело» и т.д. Однако за внешним могуществом правящей партии может скрываться страх перед будущим.
Удержать превосходство порой сложнее, чем его достичь. Есть интересный исторический пример – с 1889 года Британская империя развивала свой флот в соответствии с т.н. двухдержавным стандартом, у нее должно было быть как минимум столько же кораблей, сколько у второй и третьей по военно-морской мощи держав вместе (в тот период у Франции и России). При кажущемся равенстве сил британский флот превосходил альянс гипотетических противников, так как, обладая центральной позицией, мог бить их по частям, а те вряд ли сумели бы объединить, а затем эффективно использовать свои эскадры. Для математического подтверждения подобных предположений в ту эпоху использовали законы Ланчестера. С 1904 года в стандарт было заложено небольшое превосходство, по словам премьер-министра Бальфура, оно требовалось для того, чтобы «после столкновения с двумя государствами Великобритания не осталась безоружной перед лицом третьей державы, которая, не участвуя в конфликте, сможет сохранить свой морской потенциал». Но через несколько лет все изменилось, двухдержавный стандарт перестал соответствовать реальности. Уинстон Черчилль (тогда Первый лорд Адмиралтейства) говорил, что он основывался на предположении об объединении флотов двух стран, обладающих приблизительно равными возможностями, однако «теперь оно вряд ли осуществимо из-за слабости подобных коалиций и морских альянсов, а также сложностей управления объединенными флотами». Но он сказал, что в случае с Германией британцы столкнулись «с постоянным и беспощадным развитием огромной военно-морской силы, создаваемой с использованием последних научных достижений, с эффективностью самых эффективных людей в мире». Черчилль предложил поддерживать 60-процентное превосходство над кайзеровским флотом (с двойным преимуществом по новым дредноутам). И его оппоненты, и немцы уцепились за эти 60% и увидели в отказе от двухдержавного стандарта признак слабости, но, как показала Первая мировая, совершенно зря. Раньше флот создавался для противостояния абстрактному альянсу в гипотетической войне, а в новых условиях Черчилль и адмирал Фишер готовили его для противоборства с конкретным противником, который, несмотря на прозорливость британской дипломатии, быстро превратился в смертельную угрозу.
Но, как говорили французские союзники по Антанте, – «Вернемся к нашим баранам». Сегодня «Грузинская мечта» ориентируется на небольшое превосходство над гипотетическим альянсом всех оппозиционных партий. Он так же нереален, как «двухдержавный альянс» вековой давности – в этой связи можно вспомнить принципиальные противоречия между «Гражданами», «Альянсом патриотов», «Гирчи» с одной стороны, и остальными партиями с другой. Управлять объединенными силами даже в сокращенном составе будет очень непросто (трения между «националами» и «еврогрузинами», особая позиция «Лело» по радикальным акциям протеста, неортодоксальные идеи республиканцев и т.д.). Возвращение к 5-процентному барьеру увеличит шансы на консолидацию оппозиционных сил, а новые лидеры и их спонсоры начнут действовать лишь после создания более мощной ресурсной базы, чем сегодня, следовательно, повысится шанс на то, что на арене появится условная «кайзеровская Германия» – агрессивная и динамичная. Некий прообраз этих процессов можно обнаружить, анализируя предвыборные события 2003 года, когда политики уже адаптировались к 7-процентному барьеру и ведущие политические объединения объективно усилились. Так что спорный, но относительно популярный низкий барьер, предоставляющий малым партиями относительную, по большей части иллюзорную свободу действий, может показаться дряхлеющей «Грузинской мечте» предпочтительным. В такой ситуации вероятность возникновения новых угроз будет ниже. Впрочем, у обоих вариантов есть и плюсы, и минусы.
К сожалению, общественность свыклась с тем, что политики постоянно меняют Конституцию исходя из текущей конъюнктуры, и торгуют поправками, как помидорами на рынке. Демократический процесс превратился в бег с переставляемыми барьерами, правила которого могут поменяться в любой момент. Это совершенная дикость; надо остановиться на одном, пусть несовершенном варианте, и каким-то образом заблокировать изменение соответствующих статей как минимум на 2-3 десятилетия (легко сказать…). Стране необходима стабильная Конституция и избирательное законодательство. Как говорил булгаковский профессор Преображенский: «Окончательная бумажка! Фактическая! Настоящая! Броня!»
Лишь 15% респондентов NDI оценивают работу парламента положительно; в прошлом опросе было 9% – не исключено, что некоторые «лоялисты» решили подбодрить «Мечту», поскольку в период опроса она обсуждала законопроекты в однопартийном одиночестве. А деятельность правительства положительно оценивают 50%. Это тревожные показатели для парламентской республики, сердцем которой, по идее, должен быть высший законодательный орган. Половина граждан, опрошенных CRRC, считают, что «люди – как дети, правительству следует заботиться о них по-родительски» и лишь для 41% «правительство нанято народом» и должно контролироваться им. Дальше, вероятно, будет хуже – парламент наполовину парализован, а демократия будто бы заразилась коронавирусом и еле дышит.
Сложности с барьером или округами усугубляются тем, что 1 пункт 37 статьи Конституции делает любые правила временными. Согласно ей, «после восстановления юрисдикции Грузии на всей ее территории в составе парламента будет две палаты» – избираемый по пропорциональной системе Совет республики и Сенат, бóльшую часть членов которого изберут в автономиях и территориальных единицах, а пятерых назначит президент. Правители постсоветской Грузии, столкнувшись с дефицитом легитимности, проблемами с оппозицией и т.д., несколько раз инициировали келейное обсуждение целесообразности перехода к двухпалатной системе до восстановления целостности (зарезервировав часть мест в Сенате для представителей Абхазии и Цхинвальского региона), однако предпочли не браться за столь непростое дело. На фоне парламентских неурядиц кое-кому может показаться, что переход к бикамерализму стабилизирует ситуацию в долгосрочной перспективе. Его преимущества хорошо описал еще Александр Гамильтон: «Сенат призван содействовать президенту республики и контролировать его действия при назначении должностных лиц и при заключении трактатов; сдерживать горячность и неосмотрительность (!) нижней палаты и тем самым предохранять страну от влияния народных страстей и внезапных перемен общественного мнения; придавать устойчивость национальному правительству и обеспечивать последовательность политики и в делах внутреннего управления, и в сношениях с иностранными правительствами; служить судебным установлением для разбирательства уголовных дел, возбуждаемых нижней палатой». Однако проблема заключается в том, что грузинские политики, как и прежде, будут видеть в Сенате лишь подпорку для пошатнувшейся власти, а не средство укрепления республики. Но вопрос все же следует обсудить еще раз, как с этой точки зрения, так и в контексте утверждения окончательных, незыблемых правил.
Политикам нельзя позволять постоянно переставлять барьеры и регулировать их высоту, ставить мины на беговых дорожках и хватать противников за ноги. Продолжая в том же духе, они окончательно дискредитируют демократические идеи, и тогда уже не 50, а 95 процентов граждан начнут искать глазами вождя и кричать: «Спаси нас, отец родной!»
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
