ПРАГА---Вчера в Москве прошла традиционная итоговая пресс-конференция президента России Владимира Путина. Среди прочих тем, не была впервые за долгие годы упомянута Грузия. Об этом отсутствии и о том, какие другие кавказские темы ее вытеснили, говорим с грузинским политологом Гелой Васадзе.
– Гела, то, что не было вопросов про Грузию, и, соответственно, ответов – это хорошая новость?
– Я думаю, что для президента России обсуждать страну, где в условиях политического кризиса все политические партии обращаются за посредничеством исключительно к Евросоюзу и Соединенным Штатам, – это, выражаясь жаргонно, было бы немного западло. Он просто не хотел эту тему затрагивать, потому что Россия тут вообще ни при чем, у Грузии своя повестка дня. Хотя, есть вопрос, который я бы задал Владимиру Путину – это вопрос о железной дороге через Абхазию, потому что это, наверняка, актуальный вопрос для России, но, видимо, там сочли, что это лишнее, что в данном случае эта тема не нуждается в лишней публичности, скажем так.
– Но этот вопрос ведь гораздо шире – о последствиях войны для Грузии, которые, в частности, могут актуализировать и вопрос этой дороги. Почему даже в общекавказском контексте войны не прозвучала грузинская тема?
– И тут тоже Путин, если бы об этом зашла речь, вошел бы в противоречие. Когда он говорил про Карабах, он говорил о международном праве, подчеркивал, что это территория Азербайджана. Он несколько раз это подчеркнул – и о том, что это непризнанная территория и может быть признана. А в данном случае, если бы привели пример с Грузией, то этот вопрос в несколько неудобное положение поставил бы президента, что вот, пожалуйста, такие же кейсы – и Абхазия, и т.н. Южная Осетия, – и что? Поэтому я думаю, что и в этой связи вспоминать Грузию было бы несколько неудобно для Путина.
– Перейдем к Карабаху: как вы поняли Путина – изменилось ли каким-то образом изложение российской позиции после начала миротворческой операции?
– Что касается начала миротворческой операции, очень интересный вопрос, и очень интересно он ответил по поводу начала войны. Вообще, это был ключевой момент, причем, если раньше я считал (ну, это было чисто мое предположение, с которым, кстати, большинство не согласно), что Россия если и подключилась к процессу урегулирования, то не сразу. Не была заранее эта операция согласована с Москвой, и сейчас ответы Путина меня убедили еще раз в том, что изначально, 27 сентября, России в этом процессе не было. Т.е. началась война, а потом уже они стали договариваться с Москвой по факту. Т.е. что сказал Путин? Путин сказал, что ситуация вышла из-под контроля, что там давно было напряжение, и вообще, он особенно подчеркнул, что это не было результатом вмешательства внешних сил. Но что считать вмешательством внешних сил? Военно-техническая помощь Азербайджану, оказанная Турцией – это уже вмешательство внешних сил.
Кроме всего прочего, Путин практически отказался от Минской группы, он упомянул о ней один раз и в прошедшем времени, но зато продвигал именно трехсторонний формат, как, скажем так, гарант стабильности и гарант мира на Кавказе. Плюс к тому, конечно же, за этим трехсторонним форматом маячила и Турция.
– Вот я как раз хотел об этом спросить: в какой степени этот трехсторонний формат во вчерашнем изложении Путина на самом деле выглядел как четырехсторонний?
– Я думаю, что он абсолютно четырехсторонний, потому что если мы перейдем к следующей части речи Путина, то тут он говорит об открытии коммуникаций всего Южного Кавказа, и говорит об этом, как об очень важном направлении. Т.е. почему это вообще стало возможным – то, что произошло? Потому что Россия стала жизненно заинтересована в тех логистических и энергетических проектах, которые осуществлял Азербайджан совместно с Турцией. То, что раньше, до Украины, до аннексии Крыма и войны на Донбассе, и до того, как возникли проблемы с «Северным потоком - 2» рассматривалось явно как конкурирующие проекты, теперь выглядят для России очень перспективным.
