С тех пор как коронавирус атаковал Тбилиси, его жители стали подходить к окнам чаще – это можно заметить, понаблюдав за любой многоэтажкой. Кто-то бросает короткий взгляд на безлюдную улицу и вновь скрывается за занавеской, кто-то подолгу всматривается в подступающие сумерки так, словно хочет разглядеть будущее.
Страна, как окруженный батальон, ведет тяжелый оборонительный бой – есть паникеры и смертельно опасные глупцы, но основная масса пока держит себя в руках и продолжает выполнять свои обязанности или, по крайней мере, не мешает другим делать это. Эпидемиологи считают, что ситуация может ухудшиться, но когда все закончится, врачам, ведущим себя безупречно, наверное, поставят памятник, чиновников и силовиков наградят и поблагодарят, о журналистах, работавших в условиях повышенного риска, в очередной раз забудут. А потом настанет то самое будущее, в черты которого пытаются вглядеться прильнувшие к окнам горожане.
Очевидно, что многие эксперты чувствуют себя неловко, когда к ним обращаются как к гадалкам 90-х и просят рассказать, что произойдет в ближайшие месяцы. Большинству вопрошающих на самом деле нужны не прогнозы по ВВП или исходу выборов, а слова утешения или, наоборот, острые ощущения от эсхатологических пророчеств. Кто-то отмалчивается или говорит, что нас ждет рецессия, кто-то твердит, что мир радикально преобразится и никогда не будет таким, как прежде.
Первым пострадает туристический сектор, чуть позже придет черед недвижимости, транспорта, торговли – костяшки домино, вероятно, начнут падать одна за другой. Но Грузия, так или иначе, умеет выживать, и неизбежные экономические трудности сами по себе вряд ли станут для нее экзистенциальной угрозой, поэтому их следует рассмотреть в совокупности с иными негативными факторами.
Во время разрушительных кризисов трехразовое питание и защита от бандитов резко повышаются в цене, и многие граждане обменивают права и свободы на безопасность. А когда авторитарные лидеры вдобавок предлагают им увеличение доходов и ощущение сопричастности к чему-то великому, отворачиваются и от демократии, и от человеческого достоинства, придумывая тысячи аргументов для того, чтобы оправдать свое добровольное рабство (исторических примеров больше чем достаточно).
Мартин ван Кревельд в книге «Расцвет и упадок государства» писал: «Государства могут добиться сильного эмоционального отклика со стороны народа только тогда, когда они готовятся к войне и в ходе нее. В противном случае, если по какой-либо причине они будут вынуждены прекратить эту деятельность, люди перестанут видеть смысл в сохранении большей лояльности к государству, чем, например, к General Motors или IBM. Это равносильно тому, что значительная часть raison d'être (разумного основания существования) государства будет потеряна». То же самое, в принципе, можно сказать и о борьбе с вирусом и радикальной перестройке экономики в условиях кризиса. Эпидемия растормошила одряхлевшие, дремлющие национальные государства, а политические элиты в первую очередь озаботились тем, чтобы замкнуть «сильный эмоциональный отклик» на себя.
Если властям удастся смягчить удар коронавируса, правящая партия нарастит рейтинг и, по всей вероятности, выиграет парламентские выборы. Однако сформированное ею «правительство рецессии» сразу же окажется в сложнейшем положении и превратится в своего рода пожарного, пытающегося спасти то один, то другой полыхающий сектор экономики. Как правило, выход из кризиса воспринимают как возвращение к привычной прежней жизни. Но после Великой депрессии вслед за вполне естественным, инстинктивным рывком к утраченному прошлому пришло понимание того, что наступили новые времена. Возврат к реалиям «ревущих двадцатых» стал невозможен, и граждане многих стран сомкнутыми рядами двинулись к тоталитаризму, единомыслию и мировой войне.
Правительство, которое попытается «вернуть все на свои места», скорее всего, потерпит крах, тем более что в случае Грузии это выразится в укреплении позиций олигархии и политиков-клептократов при значительном ухудшении социально-экономической ситуации. Часть избирателей потянется к фашистским и коммунистическим идеям в современной маскирующей обертке, к пафосу разрушения старого мира и создания нового.
Какую цену мы будем готовы заплатить за обеспечение экономической, а теперь уже и биологической безопасности наших семей и снижение преступности в оголодавшей стране? Политики, которые предложат принести в жертву демократические достижения последних десятилетий, несомненно, вскоре вторгнутся на авансцену.
Метафора банальна, но, возможно, грузинская история – это действительно маятник, колеблющийся между Порядком и Хаосом. Как только процесс самозакрепощения заходит достаточно далеко, начинается прилив стихийного вольнолюбия, и он продолжается до тех пор, пока не становится ясно, что страна летит в пропасть и необходимы жесткие меры. Циклы и правители сменяют друг друга, одни и те же люди кричат «Да здравствует вождь!», а чуть позже «Долой тирана!» Кажется, так было всегда – отрывочные сведения позволяют предположить, что в XII веке Георгия III, наводившего порядок железной рукой, поначалу поддерживали, но вскоре многие стали воспринимать его правление как невыносимое. И тогда, и в наши дни за чередованием циклов, помимо интересов аристократии, можно обнаружить труднообъяснимую и почти всегда быструю смену настроений – она оказала значительное влияние и на политические биографии Шеварднадзе, Саакашвили, Иванишвили. Похоже, грузины так и не сумели найти точку равновесия между Хаосом и Порядком (да и не искали ее), и бесконечные колебания между ними составляют не только основу местной политики, но и придают культуре ее особенные черты.
Кризис сделает грузинское государство более жестким, доминирующим, но как только оно пересечет некую невидимую черту, общество встрепенется и потребует прекратить давление, а чуть позже придет к очередному периоду вседозволенности. Следует ли считать упущенным время, потраченное на подобные метания, или они содержат в себе важный урок для каждого поколения?
Можно придумать какой-нибудь парадоксальный, безумный термин вроде «анархисты-государственники» или просто понаблюдать в эти дни за тем, как один и тот же человек тщательно протирает спиртом дверную ручку, а чуть позже организует застолье с соседями или призывает жесточайше покарать нарушителей режима самоизоляции, а затем устраивает истерику в ответ на призыв соблюдать дистанцию в очереди у магазина (подобных примеров множество). За безответственным поведением иногда стоит инфантильность и неумение справляться с собственными желаниями, а иногда страх перед потерей лица и (по большей части воображаемого) статуса в обществе.
Караван всегда движется со скоростью самого медленного верблюда; возможно, и уровень развития общества следует оценивать, исходя из поведения наиболее отсталых членов (а не продвинутых, как это обычно делается). Прогресс затронул далеко не всех. Представления значительной части граждан не только о демократии и правах человека, но и об элементарной гигиене и нормах поведения соответствуют понятиям XIX века, и безопасность нации в условиях пандемии попала в зависимость от их благоразумия. Обрушить нашу жизнь может всего один человек, который не моет руки. Коронавирус преподал урок тем, кто, опьянев от быстрых перемен, не оглядывался по сторонам и не видел, что развитая европейская Грузия лишь островок в болоте архаики. И если «остальную Грузию» не удастся подтянуть до ее уровня, сформируются две «параллельные» нации, и бóльшая из них рано или поздно поглотит меньшую или начнет уничтожать ее так же беспощадно, как это произошло во время русской революции. Кажется, пора вплотную заняться просвещением (поздновато, но что поделать?) Кант писал, что оно суть «выход человека из состояния несовершеннолетия… которое является неспособностью пользоваться своим рассудком без руководства со стороны кого-то другого».
В Европе грузин привлекают, прежде всего, Германия и Франция, англофилов заметно меньше. В то же время многие ощущают особенную связь с Италией, словно речь идет о старшей сестре, – мы давно не обменивались с ней письмами, но знаем, что относимся к жизни почти одинаково, и нам хватит одного взгляда, чтобы понять друг друга. Ощущение схожести обычно доставляет удовольствие, но, когда в Ломбардии начали умирать сотни человек в день, оно сменилось ужасом, поскольку пришло понимание того, что в условиях кризиса мы можем совершить те же ошибки. В соцсетях есть десятки комментариев на эту тему, но, вероятно, следует продвинуться чуть дальше – когда мы говорим о неких чертах национального характера (безрассудство, безалаберность и т.д.), как о непреодолимом барьере, то маскируем с их помощью свою отсталость, будто бы опасаясь, что передовые нации будут потешаться над нами (словно у них нет других дел).
Старые комплексы подпитывают и гордыню – восторженные комментаторы твердят, что Грузия очень успешно борется с коронавирусом и весь мир смотрит на нее с восхищением. Достижения действительно есть, но все же необходимо помнить, что самым тяжелым военным поражениям и политическим кризисам всегда предшествовало аутоэротическое самолюбование.
Эпидемиологи просят соблюдать осторожность, а служители Грузинской православной церкви продолжают проводить службы и причащать верующих с одной лжицы. Тут, конечно же, можно вспомнить слова евангелиста: «Потом берет Его диавол в святой город и поставляет Его на крыле храма, и говорит Ему: если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею. Иисус сказал ему: написано также: не искушай Господа Бога твоего» (Мф. 4: 5-7). Но оппоненты ГПЦ, как правило, не апеллируют к Библии и нередко громогласно требуют покарать «бородатых преступников», «мракобесов» и т.д. Это ожесточает консерваторов – недавно один из них заявил в частной беседе, что «хоть и собирался остаться дома, пойдет в церковь назло либералам, потому что не боится их (?!)» Если правительство прибегнет к жестким мерам, количество прихожан почти наверняка увеличится в разы; на данном этапе чиновникам и врачам приходится буквально вымаливать у епископов отдельные уступки. Но по остальным пунктам их позиция не меняется, в том числе и из-за ультимативного тона их радикальных противников. Упомянутый выше страх перед потерей лица и статуса, по всей вероятности, присутствует и здесь, а для сближения позиций могут понадобиться даже не годы, а десятилетия.
Когда все закончится, многое забудется, причем достаточно быстро – и отвратительное поведение политиков, которые «пиарятся» на фоне эпидемии, и жадность спекулянтов, и преступная глупость нарушителей режима самоизоляции, и даже стойкость врачей. Несмотря на экономические трудности, большинство граждан начнет пить и веселиться, ходить на концерты и, разумеется, влюбляться, чтобы забыть о страхе, изводившем их несколько месяцев. Но «Диспут о Церкви», скорее всего, останется в повестке дня. И дело не только в резонансном поводе – во время масштабных кризисов религия всегда выходит на первый план, вызывая повышенный, зачастую болезненный интерес, и отношение к ней проводит разделительные линии в обществе. Вместе с тем правящей партии, вероятно, будет выгодно, чтобы перед выборами сторонники углубленной секуляризации и клерикализации сцепились и нейтрализовали друг друга – следует помнить, что трения с патриархией ухудшили положение «Грузинской мечты» незадолго до президентских выборов 2018 года.
Горожане все чаще подходят к окнам. Они будто бы отворачиваются от экранов телевизоров, новостных лент в соцсетях и лидеров, предлагающих популизм вместо надежды и ненависть вместо утешения. Они рассматривают раскачивающиеся на ветру ветви деревьев и силуэты на противоположной стороне улицы так, словно пытаются увидеть какой-то другой, более спокойный и справедливый мир. Эти фигуры в окнах выглядят очень одинокими, разобщенными и представляют неплохую визуальную метафору нации, которая не может объединиться и не хочет распадаться, и теперь молча вглядывается во тьму.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
