Президентская избирательная кампания в Абхазии в самом разгаре. Штабы трех кандидатов опубликовали программы, но, кажется, особого интереса они у избирателей не вызывают, никакой полемики в обществе не слышно. Руководитель Ассоциации аграриев Абхазии Джемал Эшба высказался об этих программах и представил собственное видение наиболее острых проблем.
Елена Заводская: Джемал, у нас сейчас идет президентская избирательная кампания. Вы знакомы с программами кандидатов в президенты?
Джемал Эшба: Я, естественно, познакомился. Насколько я понимаю, у господина Адгура Ардзинба она больше похожа на программу, потому что Министерством экономики была проведена определенная работа с российскими партнерами, которые разрабатывали программу.
Е.З.: Вы имеете в виду стратегию «25 шагов»?
Д.Э.: Да, он оттуда взял блоки, которые считает возможным осуществить. Аслан Бжания назвал свою программу концепцией по реформированию. У третьего кандидата – Леонида Дзапшба, в основном реформирование силовых структур и наведение порядка, там меньше экономических вопросов, которые нас интересуют.
Е.З.: В экономическом блоке и в сельском хозяйстве, поскольку это сфера вашей деятельности, что вы видите интересного в программах кандидатов?
Д.Э.: Любому президенту, который будет избран, придется в очень короткие сроки принимать решения не очень популярные. Считается, что наше общество созрело для реформ, но оно реформы воспринимает немного романтично, условно говоря: вот придут нормальные, честные, порядочные люди, и вдруг у нас наступит благоденствие и процветание. При этом мы на сегодняшний день являемся, наверное, первой страной в мире по льготам, которые на наше население распространяются. Мы зарабатываем около 4 миллиарда рублей в год – это наши собственные средства без российских финансов. Из них Пенсионный фонд Абхазии платит в виде пенсий 1 миллиард 75 миллионов, т.е. почти половину того, что мы зарабатываем. Но вы видели хоть одного довольного абхазской пенсией человека? У нас максимальная абхазская пенсия – 17 тысяч рублей у инвалидов войны, у героев. Все, кто награжден, получают 7 тысяч, 8 тысяч рублей в месяц. А есть еще Фонд инвалидов…
Мы поставили впереди справедливое распределение, но никто не говорит: а откуда это все должно взяться? Где у нас эффективное производство, которое обеспечивает справедливое распределение?
Получается, что мы более 50% того, что зарабатываем, отдаем на социальные нужды. Мы говорим, что хотим построить социальное государство, а социальное государство связано с социальным благоденствием, но экономически неразвитые государства не могут этим делом заниматься. Есть справедливое распределение, и есть эффективное производство. Мы поставили впереди справедливое распределение, но никто не говорит: а откуда это все должно взяться? Где у нас эффективное производство, которое обеспечивает справедливое распределение?
Е.З.: Каким-то образом программы наших кандидатов отвечают на этот вопрос?
Д.Э.: Там обозначено, что надо сделать, но ни в одной программе я не увидел, откуда эти деньги возьмутся. Кто против того, чтобы все больницы были отремонтированы, чтобы все школы были отремонтированы, чтобы врачи и учителя получали хорошие зарплаты?
Е.З.: Все эти обещания в программах есть?
Д.Э.: Есть. А дальше как? Откуда мы возьмем эти деньги? Я понимаю, что руководители, которые это написали, наверное, имеют возможность сказать: да, эти деньги будут привлечены оттуда-то. Но внутри этих денег у нас нет. Внутри, если что-то не поменяется, мы этих денег не получим. Нам даже не реформы нужны, а модернизация экономики. Если этого не произойдет, реформами и какими-то маленькими нюансами, связанными с улучшением какого-то климата, регулирования каких-то налоговых платежей, мы ситуацию не изменим.
Е.З.: Есть ли у вас видение, как эту проблему решать, как из этой ситуации выйти?
Д.Э.: Есть возможность привлечения инвестиций, но чтобы привлечь инвестиции, мы должны сделать вложения привлекательными для инвесторов. Я сейчас приведу простой пример: приезжал сюда бизнесмен из Индии, год он занимался изучением ситуации, потом попал в Крым. Мы не смогли решить очень много вопросов. У нас 35 тысяч гектаров земли перешли в залежи, а он не смог взять в аренду 400 гектаров, чтобы создать свое предприятие. А потом он уехал в Крым, получил там в аренду 5 тысяч гектаров, получил дотации, субсидии, правда, он попал под западные санкции, но он сейчас – один из крупнейших инвесторов в сельском хозяйстве Крыма.
Е.З.: Какая у нас ситуация с инвестиционным климатом и что нам мешает привлекать инвестиции и развиваться?
Д.Э.: На инвестора всегда действует, как идет смена власти, – это однозначно. У нас инвестиционный климат сейчас гораздо хуже, чем в 2009 году.
Е.З.: С чем это связано?
Cамовосхищение у нас очень долго продолжается. После этих выборов мы должны прийти к осознанию: где мы сейчас, как нация, как народ, что мы можем?
Д.Э.: Тогда была эйфория, восприятие Абхазии как очень близкой страны. И когда нас признали, мы начали зазнаваться. Мне кажется, что самовосхищение у нас очень долго продолжается. После этих выборов мы должны прийти к осознанию: где мы сейчас, как нация, как народ, что мы можем, какие у нас силы? И дальше, на основании этого выстраивать свои взаимоотношения. У нас единственный стратегический партнер – Россия, если мы один процент российского продовольственного рынка возьмем, то получим примерно 430 миллионов долларов в бюджет. Это просто невообразимый объем денег, который зайдет в Абхазию.
Е.З.: А у нас есть возможность один процент взять?
Д.Э.: Например, орех-фундук, который у нас растет, а в России своего ореха нет, 96 процентов она завозит. Цитрусовые – почти 100 процентов ввозится, киви – 100 процентов ввозится, ранние овощи у них только в конце июня поступают на рынок. Мы в Россию вывозим на 4,3 миллиарда, а оттуда ввозим на 13 миллиардов, вот такое у нас сальдо. В советское время наш агропромышленный комплекс вывозил в Россию на 420 миллионов долларов продукции – это чай, табак, цитрусовые. Ресурс у нас есть, теперь стоит вопрос: каким образом мы можем произвести и вывезти? Без крупного инвестора не получится, какие бы деньги наше руководство ни вкладывало в эту систему, потому что на российском рынке все места заняты.
Е.З.: Как режим пропуска на абхазо-российской границе влияет на инвестиционный климат в Абхазии? И как влияет этот режим на наш внутренний бизнес?
Д.Э.: Влияет отрицательно, потому что много неурегулированных вопросов на границе. И, к сожалению, когда мы общаемся с российскими партнерами, становится понятно, что не русские не хотят эти вопросы снять, а что мы тоже не готовы пойти на какие-то реальные кардинальные изменения на границе. Соглашение есть. Мы пользуемся режимом, который называется «режим наибольшего благоприятствования» – это означает, что режим с нашим товаром не должен быть хуже, чем со странами СНГ. Вот я задаюсь вопросом: почему со странами СНГ? Есть же страны Содружества, мы же являемся партнером, т.е. если бы у нас был режим, как с Белоруссией, ситуация была бы совершенно другая, но вопрос стоит: а кто против?
Е.З.: Кто же против?
Д.Э.: Мы же боимся, что граница откроется…
Е.З.: Проговорите наши страхи, что нас пугает?
Нам нужен лидер, который скажет: господа, это время ушло, давайте меняться. Да, у нас будут какие-то нюансы, но вот здесь мы получим положительный результат
Д.Э.: У нас есть свои комплексы. Это то, что было с нашим народом в историческом прошлом. Это связано с Грузией, с советским периодом и до советского периода. И вот мы получили исторический шанс выстроить государство, но эти комплексы в нас сидят. Нам надо обязательно иметь границу, которую мы охраняем, нас пугают вопросы собственности, земли, жилья. Нам нужен лидер, который скажет: господа, это время ушло, давайте меняться. Да, у нас будут какие-то нюансы, но вот здесь мы получим положительный результат. Кто-то же должен за это нести ответственность? А у нас никто не хочет ее на себя брать. Намного легче, когда я – патриот, вы –патриот, он – патриот, и все патриоты… Давайте вообще закроем границу… Вспомните Северную Корею, там победили идеи чучхе, но это же тоже на комплексах построено. Новое руководство должно как-то эти вопросы разруливать, потому что дальше так невозможно.
Е.З.: Вы считаете, что если будет продолжаться такой режим существования, то ничего хорошего нас не ждет?
Д.Э.: Мы видим, что с каждым годом мы проедаем наши ресурсы и все. Вот, например, наши ребята, которые уезжают учиться в Россию. Это хорошие ребята, но большинство из них не возвращаются. А те, кто здесь заканчивает вузы, куда им деваться? В правительственных кабинетах уже все места заняты, а выстроить какой-то хороший бизнес здесь они не могут, ни у кого не получается. Мы знаем винзавод, «А-Мобайл», «Аквафон», несколько успешных предприятий, которые имеют с российской стороной очень плотные связи. Они смогли для себя это сделать, но остальным нельзя.
Е.З.: Почему?
Д.Э.: А вы посмотрите, сколько по этим предприятиям было принято отдельных постановлений. Это же не просто так пришел инвестор и сказал: «Давайте, ребята, я у вас мобильную связь или винзавод сделаю». Нет, там было очень много конкретных, персональных решений на уровне правительства, президента, законодательных. Они смогли это все сделать, и слава богу.
Е.З.: А какой выход для всех остальных?
Д.Э.: Такие же правила надо создать для других.
Е.З.: Джемал, вы можете очертить контуры той модернизации, которая нам нужна?
Д.Э.: Нам надо создать, во-первых, эффективное производство. А во-вторых, эффективное производство, давайте не будем друг друга обманывать, невозможно создать, если нет реального, крупного и системообразующего российского партнера, инвестора.
Е.З.: Что мы должны сделать, чтобы крупный российский инвестор к нам пришел?
25 лет нам никто не мешал, но мы не смогли ни одну задачу от начала до конца решить
Д.Э.: Крупный российский инвестор – это не только деньги. Для того чтобы он у нас появился, должно быть соответствующее отношение к труду, новые технологии, заводы, связанные с какими-то партнерами, которых нельзя подводить. Ментально мы пока к этому не готовы. Если есть пять рабочих дней в неделю с 9 утра до 7 вечера, то надо это выполнять, правильно? А у нас человек может уехать на полдня с работы на похороны, и его найти невозможно. Мы должны создать условия, которые будут выгодны инвестору, чтобы он вкладывал сюда. Но он не может вкладывать деньги, не зная, какой режим будет на границе через пять-восемь месяцев.
У нас постоянно то правительство меняется, то система таможенных пошлин меняется, это должно быть раз и навсегда выстроено. 25 лет нам никто не мешал, но мы не смогли ни одну задачу от начала до конца решить: с демографией не то что не решен вопрос, это – целая проблема; говорили о репатриантах и не смогли решить; проблему абхазского языка мы должны были точно решить, а у нас что, язык в безопасности? В экономике мы не смогли ничего сделать, ни одного бренда создать, кроме тех трех предприятий, про которые мы говорили. Ничего, чем мы могли бы гордиться и сказать, вот мы это сделали. В сельском хозяйстве разве есть у нас достижения? Хотя бы как в Советском Союзе, где любили одно хозяйство образцовое подготовить, чтобы всем его показывать, у нас даже этого нет.
Е.З.: Джемал, если мы будем двигаться так дальше, к чему мы придем? Вы на десять лет, скажем, вперед можете заглянуть? Что вам там видится на горизонте?
Д.Э.: Если как сейчас, то ничего хорошего. Я не думаю, что у нас есть впереди десять лет такой жизни. Даже вот этот бизнес, который связан с туризмом. До войны в Абхазию в основном элита ехала. А сейчас мне знакомый в Новом Афоне рассказывал, что у него дорогая гостиница практически в убыток работает. Арендуют только самые дешевые номера. В довоенное время к нам ехала на отдых российская элита – писатели, художники, интеллигенция. И они на нас в культурном смысле очень сильно влияли, и мы могли тоже на них влиять. Сейчас элита к нам не едет. Инвесторы, которые к нам приезжают, это тоже не элита российского бизнеса. И дальше получается по цепочке. Через десять лет мы будем отставать очень существенно. Я думаю, что нам надо заниматься делом, и не когда-нибудь, а с завтрашнего дня. Наше руководство должно это понять и вместо красивых слов заниматься красивыми делами.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
