Тбилиси и Москву по-прежнему разделяют две тысячи километров, но иногда кажется, что это расстояние увеличивается. Грузинское экспертное сообщество очень вяло отреагировало на заявления Владимира Путина о перестройке системы власти – комментариев было значительно меньше, чем в других заинтересованных странах, и они, как правило, носили поверхностно-описательный характер.
Недостаточно зрелищные, в отличие от недавних сюжетов из Ирана, московские события не развеяли январскую дрему грузинских телезрителей и не привлекли легионы «говорящих голов», готовых комментировать все подряд вплоть до кончины белой акулы Бидзины Иванишвили. К тому же в Грузии очень мало специалистов по современной России – журналисты знают, что получить толковый комментарий о российских делах почти так же сложно, как о китайских, а молодых политологов интересует прежде всего Запад. Многие из них убеждены, что любые перемены в Москве никак не помогут урегулировать конфликт между двумя странами, если им не будет сопутствовать резкое ослабление, а то и разрушение российского государства.
Дискуссия вокруг тезиса Эдуарда Шеварднадзе о «двух Россиях» – реакционной и демократической, потенциально дружественной – продлилась примерно два десятилетия и завершилась победой тех, кто утверждал, что никаких «двух Россий» не существует, а условные московские демократы так же враждебны и, возможно, более опасны, чем их оппоненты. Сегодня о тех спорах напоминают лишь эпизодические призывы отделять «Россию Пушкина» от «России Путина», вызывающие нервную реакцию не только радикалов, но и большинства представителей поколения, возмужавшего после августовской войны. Для них разнообразные, порой противоречащие друг другу смыслы, порождаемые российской политикой и культурой, не имеют значения, так как они слиты в едином и неделимом образе экзистенциального врага.
Их отцы и деды, приглядываясь к России, видели различные ипостаси – европейскую, азиатскую, либеральную, реакционную, большевистскую, империалистическую, националистическую и т.д. – и противопоставляли их друг другу в духе советской традиции с ее биполярным делением на силы Света и Тьмы, «Россию декабристов» и «Россию Николая I». Благодаря этому грузинская элита раз за разом убеждала себя в том, что не просто продвигает свои интересы, а находится на правильной стороне, и что Евгений Примаков или, например, Джермен Гвишиани не только могут пролоббировать тот или иной вопрос в Центре, но и олицетворяют «меньшее зло», прогрессивное начало в имперской политике. Отношения с Москвой в позднесоветскую эпоху подразумевали, с одной стороны, политическое сотрудничество с условно прозападным меньшинством, борющимся за власть, а с другой – коррупционное взаимодействие и, скажем так, эстетическую игру с их противниками – кто-то пил на брудершафт как с интеллигентами-либералами, так и с мрачными поначалу «великодержавниками», кто-то возил на экскурсии и даже крестил (было и такое) русских чиновников и офицеров «там, где, сливаяся, шумят, обнявшись, будто две сестры, струи Арагвы и Куры», ну и так далее. Один маститый функционер постоянно, причем совершенно беззлобно повторял, что дух тех взаимоотношений лучше всего отражала картина Ладо Гудиашвили «Красавица и дэв» (иногда она фигурирует под другими, схожими названиями).
Лет 15 назад, уезжавший в Москву дипломат, рассказывал умудренному опытом коллеге о своих планах. Когда он произнес: «Я буду работать с нашими партнерами-демократами», собеседник заметил: «Это хорошо, но работать нужно прежде всего с врагами». Сегодня подобный диалог выглядел бы странно – государства по объективным причинам отдалились друг от друга, в Москве и Тбилиси перестали замечать важные нюансы и по большому счету утратили способность разыгрывать сложные результативные комбинации. Нечто похожее произошло в отношениях Грузии и Персии 200 с лишним лет назад, когда взаимный интерес, сопутствующие знания и навыки исчезли почти мгновенно (по историческим меркам), словно их отрубили хорасанской саблей, несмотря на прежние многообразные связи, казавшиеся чуть ли не симбиотическими. Вероятно, значительную роль тогда сыграло «прощальное» вторжение Ага Мохаммед-хана, а в наше время – захват Москвой Абхазии и Цхинвальского региона, но это не единственные причины.
Отринув (вспомогательный по сути) тезис о «двух Россиях», многие грузинские авторы больше не рассуждают о европейском и азиатском началах, между которыми колеблется маятник российской истории, полагая, что второе из них, ордынское, полностью подчинило или поглотило первое. Это позволяет им видеть в соседнем государстве «конституирующего Другого» и вместе с тем приводит к выводу о невозможности компромисса и разрушении России как наилучшем финале. Пророчества в данном контексте вытесняют анализ, подпирая формулу «Никакого диалога!», а заодно и восклицание «Скоро рухнет!» При этом, как правило, не предлагается сделать для достижения цели что-то конкретное, например, активизировать работу на Северном Кавказе или в меру скромных сил помочь российской оппозиции; вероятно, подразумевается, что все рухнет само по Божьему соизволению, благодаря усилиям западных партнеров.
Подобный подход порождает чуть ли не эсхатологические ожидания, и новости из России очень часто рассматриваются в грузинских СМИ и соцсетях как симптомы скорого краха. Это произошло и в данном случае, и лишь отдельные комментаторы посвятили несколько ценных строк грядущим переменам в контексте их влияния на внешнюю политику России и ее отношений с Грузией.
Масштабные реформы и перестройка системы управления требуют минимизации внешних рисков и хотя бы временного замирения. Танк не стоит ремонтировать, а уж тем более модернизировать прямо на поле боя. Тут можно вспомнить не только Михаила Горбачева с «Духом Рейкьявика», но и внешнюю политику России после поражения в войне с Японией и обнародования «Манифеста об усовершенствовании государственного порядка», а именно – компромиссную Англо-русскую конвенцию 1907 года, приостановившую «Большую игру» в Азии, и отступление Петербурга в финале Боснийского кризиса (1909). В последние месяцы мы увидели значительные – на грани капитуляции – уступки «Газпрома» в вопросе украинского транзита и переход к осторожной тактике на других «газовых фронтах». Риторика в целом смягчилась, если не принимать во внимание т.н. борьбу с зарубежными фальсификаторами истории, поскольку эта кампания скорее относится к внутрироссийской пропаганде. Впрочем, сущность внешней политики Кремля и его вовлеченность во множество опасных конфликтов едва ли позволят взять длительную паузу – империя Николая II, к слову, увенчала свою «перестройку» катастрофическим по последствиям вступлением в Первую мировую. Более того, у московских руководителей может возникнуть соблазн легитимизировать грядущие перемены с помощью внешнеполитической акции «крымского масштаба» – осенний бросок на Минск (не обязательно танковый) с резкой актуализацией темы «союзного государства» маловероятен, но исключать его нельзя.
В Грузии на минувшей неделе вспомнили о неудачной попытке Михаила Саакашвили пересесть в кресло премьер-министра в конце второго срока – конституционные поправки не помогли ему, как чуть позже Сержу Саргсяну. Один из анонимных интернет-пользователей, указав на казахский опыт, весьма емко описал происходящее в Москве как «елбасизацию». Но стремление действующего президента остаться у власти до конца жизни лишь один и, возможно, не самый важный аспект проблемы (дело житейское, авторитарное…), речь идет и о защите интересов нескольких сотен очень влиятельных и богатых людей, «поднявшихся» при Путине и желающих удержаться на вершине вместе со своими потомками. Вероятно, именно данную проблему следует считать ключевой.
Государственный совет, который, судя по поступающей их Москвы информации, превратят в некую надстройку над ветвями власти (а это очень опасный эксперимент), многие сравнивают с Политбюро, несмотря на то, что коммунистическая идеология и проистекавшие из нее глобальные цели остались в прошлом. Но, возможно, в первую очередь надо вспомнить о Верховном тайном совете 1726-1730 годов – в его состав после смерти Петра I вошли наиболее влиятельные вельможи из его окружения. Совет контролировал действия монархов, Сената и коллегий, какое-то время система выглядела вполне эффективной, но распри «верховников» привели ее к краху. Анна Иоанновна после восшествия на престол разорвала «Кондиции», ограничивавшие ее права; самодержавие восторжествовало.
В современном Госсовете можно увидеть некий зародыш, прообраз «Верховного тайного совета 2.0», где, словно в лаборатории, высший слой правящей элиты будет вырабатывать основные принципы коллегиального управления, на первых порах под присмотром Путина как «главного арбитра», даже если его «командный пункт» перенесут в Совбез. Важны и другие нюансы, к примеру, попытка создать принципиально новую систему взаимной блокировки высших органов власти, а также возложить ответственность за проблемы исключительно на правительство. Но даже если система сразу же заработает идеально (что крайне маловероятно), «временщики» все равно будут яростно бороться друг с другом и почти наверняка начнут искать могущественных союзников за рубежом – в Вашингтоне, Пекине и европейских столицах, примерно так, как это делали видные представители IV Государственной думы перед революцией или члены позднего Политбюро. Впрочем, не стоит гадать о том, когда новый правитель России разорвет «Кондиции 2.0» и по каким улицам россияне потащат самопровозглашенных аристократов к Лобному месту (если потащат). Главное, что перекройка Конституции, которую можно сравнить разве что с перестановкой несущих стен или с операцией на позвоночнике, неизбежно разбалансирует российское государство на какое-то время. Его правители вряд ли избрали бы этот вариант, если бы он не казался им менее безопасным, чем проведение пресловутой операции «Преемник» в 2024 году по стандартным авторитарным рецептам.
«Дайте государству 20 лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России», – умолял Петр Столыпин. Так кто ж их даст! И дело тут не во внешних угрозах, хотя некоторые сигналы, к примеру, нормализация отношений США и Китая могут показаться обитателям Кремля зловещими, а миллионы людей в соседних странах ждут своего часа, чтобы отплатить Москве сторицей за все содеянное ею. Намного важнее внутренние импульсы, растущие амбиции региональных элит, противоречие между необходимостью децентрализации и тягой к тотальному контролю, этнополитические мины замедленного действия, экономические и технологические трудности на фоне санкций и дорогостоящих военно-политических акций за рубежом, желание столичной (и не только) молодежи жить в развитом, правовом, более гуманном государстве, преодолеть отставание от ведущих держав. Ну, и на самом верху стопки можно увидеть проблему легитимности правящей элиты, как Пиковую даму из одноименной повести Пушкина.
Обсуждаемый отказ от приоритета международного права и основополагающих демократических принципов, зафиксированных в Конституции, еще раз вернет Россию к поискам особого, незападного пути; некоторые авторы в данном контексте уже проводят параллели, поминая всуе Китай и чуть ли не Иран. Но это не уничтожит вековечного, не всегда осознаваемого русскими стремления к Европе, а скорее превратит его в гигантскую сжатую пружину – со временем она неизбежно развернется и ударит «одним концом по барину, другим по мужику», или только по мужику, как оно обычно и бывает.
Можно горделиво подбочениться и повторить вслед за Чаадаевым: «Не хотят больше в Европу, хотят обратно в пустыню», как бы невзначай забыв о том, что в Грузии и в других бывших республиках СССР очень много тех, кто развернулся и побежал в том же направлении, как только обнаружил, что свободу нельзя отделить от ответственности. Интересно, что русские и грузины почти никогда не говорят друг с другом о Европе, игнорируя точки соприкосновения, вероятно, потому, что в большинстве своем считают отношение к ней глубоко интимным, сокровенным. К тому же на постсоветском пространстве по старой традиции считают всех соседей варварами.
Но, как бы там ни было, Россия в «азиатской фазе» в очередной раз облегчит грузинскому правительству работу над позиционированием. 14 января 1921 года Ной Жордания сказал депутатам: «Наша дорога ведет в Европу, а дорога России – в Азию. Знаю, враги будут кричать – вы поддерживаете империалистов, поэтому я должен решительно заявить, что предпочитаю западных империалистов восточным фанатикам». Можно обратить внимание на дату и горестно вздохнуть, но важнее другое – неизбежная турбулентность в России рано или поздно заставит грузинское руководство задуматься об адекватности стратегий последнего времени.
Вопросом нельзя заниматься, не достигнув консенсуса в сфере внешней политики, причем не на уровне торжественных и туманных деклараций, а согласовав ряд основополагающих принципов и отказавшись от нещадной эксплуатации внешнеполитической тематики в межпартийной борьбе. Это вряд ли удастся перед парламентскими выборами и в течение какого-то времени после них. Впрочем, никто не запрещает работающим на российском направлении чиновникам, экспертам и всем заинтересованным лицам анализировать поступающую из Москвы информацию и обмениваться мнениями, подготавливая фундамент для новой, более активной и рациональной политики. Не исключено, что она понадобится намного раньше, чем предполагалось, в связи с изменением тактики Кремля на Южном Кавказе или значительным ослаблением России. Чтобы достичь своих целей, необходимо лучше узнать ее, а заодно понять наконец, чем возможности отличаются от желаний.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
