20 мая исполнилось 120 лет со дня рождения патриарха абхазской филологии Константина Шакрыла. В честь этой даты Абхазский институт гуманитарных исследований совместно с Карачаево-Черкесским институтом гуманитарных исследований провел 27-28 июня, в конце прошлой рабочей недели, международную конференцию, которую назвали первыми международными шакрыловскими чтениями.
Выступая на пленарном заседании в конференц-зале кабинета министров Абхазии, проректор по научно-исследовательской работе Карачаево-Черкесского госуниверситета Сергей Пазов провел параллель между Шакрылом и Эйнштейном: «Шакрыл пошел в школу только в 12 лет. И, когда ему было около 35 лет, он закончил вуз. Я, когда это читаю, вспоминаю выражение известнейшего математика Эйнштейна, который понял и смог сформулировать теорию относительности. Он в полушутливой форме отметил, что начал изучать математику взрослым, потому все это у него получилось. Так это или нет, но прослеживаются параллели – для абхазо-адыгской филологии значение Шакрыла не меньшее, чем значение Эйнштейна для мировой математики».
Действительно, Константин Шакрыл начал учебу с большим опозданием, потому что сильно болела его мать и ему приходилось помогать в семье по хозяйству. Но потом он все-таки пошел в школу в селе Джирхуа, где в то время преподавал его старший брат – известный впоследствии просветитель и педагог Платон Шакрыл (1992-1959). Потом были учеба в двухклассном училище в родном селе Лыхны, в Сухумской учительской семинарии, в Сухумском пединституте, работа преподавателем в разных учебных заведениях и Абхазском институте истории, языка и литературы…
Константин Шакрыл – видный деятель абхазской культуры, доктор филологических наук, специалист в области фонетики, морфологии, синтаксиса, лексикологии и лексикографии абхазского языка, фольклора и литературы. Впрочем, думаю, что для широкой аудитории рассказ о его деятельности на общественном поприще будет более интересен, чем его деятельность ученого-филолога.
В 1947 г. вместе с историком Георгием Дзидзария и поэтом Багратом Шинкуба он направил в ЦК ВКП(б) письмо с протестом против проводившейся в Абхазии политики грузинизации. Все трое авторов того письма на заседании бюро ЦК КП Грузии были строго партийно наказаны. Константин Семенович подвергся преследованиям и был вынужден покинуть Абхазию. С 1949 года он начал работать старшим научным сотрудником в московском Институте национальных школ Академии педагогических наук РСФСР, а в 1951 году был послан в Черкесск, где работал вначале заместителем директора, а затем – директором Черкесского научно-исследовательского института. Вот, собственно, почему в КЧР его считают своим и почему нынешние шакрыловские чтения два научно-исследовательских института проводили совместно.
Лишь спустя шесть лет, в 1955 году, по просьбе Абхазского обкома партии и Совмина Абхазской АССР он был переведен в Абхазский институт языка, литературы и истории и вновь назначен заведующим отделом языка, которым руководил до 1976 года. До последних дней жизни работал там в должности старшего научного сотрудника.
Я познакомился с Константиновичем Семеновичем, которому было тогда 88 лет, в конце лета 1987 года, когда проходил очередной фамильный сход шакрыловцев. Произошло это при следующих обстоятельствах. Еще в детстве я услышал от своего отца, выходца из села Тамыш Очамчырского района, историю о том, как лет 150-200 назад в селе Лыхны жило пятеро братьев по фамилии Шакрыл. После ссоры с оскорбившим их человеком они убили его и вынуждены были, опасаясь кровной мести, переселиться в другую часть Абхазии, что было в те времена распространенным явлением. При этом поменяли фамилию на Шария, чтобы про них труднее было узнать семье кровника. Младший из братьев влюбился в молодую вдову в селе Тамыш и сбежал от старших к ней, а старшие обосновались в селе Таглан на берегу реки Ингур. Потомки старших братьев – это современная, гораздо более многочисленная, чем абхазская, мегрельская ветвь нашей фамилии, одним из представителей которой был, например, киноактер Нугзар Шария.
А я, начав в свое время работать в газете «Советская Абхазия», нередко подписывался псевдонимом «В. Шакрыл» (он был записан у меня и в билете члена Союза журналистов, как тогда практиковалось). Эти публикации стали привлекать внимание шакрыловцев, и меня пригласили на фамильный сход.
Житель села Лыхны Гарик Шакрыл, общественный активист, к сожалению, ушедший из жизни в самый канун грузино-абхазской войны, приехал в то утро за нами в Сухум. Ехали в его легковушке в Лыхны: Константин Семенович, его внучка Эсма Калимова и я. Высокий, величественный, как библейский старец, ученый рассказывал по дороге о своих встречах за сорок лет до этого с моим однофамильцем Петром Афанасьевичем Шария (1902-1983), приближенным Лаврентия Берия и тогдашним секретарем ЦК КП Грузии по пропаганде и агитации. Знал ли этот маститый коммунистический идеолог, специалист по марксизму-ленинизму и истории большевизма, уроженец села Таглан (Тагилони) Галльского района, что у них с Константином Семеновичем были общие предки, жившие в Лыхны? Скорее всего, да, так как и в конце прошлого века от некоторых сухумских мегрелов, однофамильцев, я слышал, что им известна эта стародавняя история. Кстати, Константин и Петр учились примерно в одно время в Сухумской учительской семинарии. Но та встреча, в 47-м, не могла не быть драматической. 2 февраля того года трое выдающихся представителей абхазской интеллигенции – 48-летний Шакрыл, 43-летний Дзидзария и 40-летний Шинкуба направили свое письмо в высшую партийную инстанцию СССР. Это было самое первое такое «абхазское письмо» – открытое обращение в Москву в защиту национальных прав абхазского народа, коих в последующие полвека было немало. И хотя факты, изложенные в письме, были очевидны и неопровержимы, – например, что уже с 1940 года из общественного употребления было выведено понятие «абхазский народ», с 1942-го прекращены радиопередачи на абхазском, а Союз писателей Абхазии лишен помещения, с 1945-го абхазские школы переведены на грузинский язык обучения, шли активные наступление на абхазскую топонимику и строительство переселенческих поселков для привозимых крестьян из Западной Грузии, подписанты сильно рисковали.
Письмо, как водится, переслали из Москвы в Тбилиси, тем, на кого его авторы жаловались. Но с ними все же попытались «договориться по-хорошему». 5 августа в Сухум приехал Петр Шария и вызвал их в Абхазский обком партии на собеседование. Он, рассказывал Константин Семенович, убеждал их письменно признать свое обращение в Москву ошибочным, и тогда для них, мол, все и закончится. Но все трое решительно отказались. И уже 8 августа в Тбилиси состоялось заседание бюро ЦК КП Грузии, на котором письмо в Москву было, разумеется, признано «дезинформацией». Обсуждалось предложение об исключении авторов из партии (после чего в те времена обычно следовал арест), но остановились на строгом выговоре с занесением в учетную карточку. У Константина Семеновича партбилет все же отобрали (как у старшего в группе?), однако тем же вечером вернули… В последующем, как я понял, он с Петром Шария не встречался.
Из справочной литературы, впрочем, знаю, что и у того дальнейшая жизнь складывалась отнюдь не гладко. В феврале 1952 г. он был арестован как один из главных фигурантов дела так называемой «Мегрельской националистической группы», направленного против Берия. После смерти Сталина Берия немедленно прекратил дело, и в марте 1953 г. Шария был освобожден, а 10 апреля реабилитирован и назначен помощником первого заместителя предсовмина СССР, то есть самого Берия. Но уже в конце июня того же года его снова арестовали и приговорили к 10 годам заключения, которые отбывал во Владимирской тюрьме. Был освобожден в 1963 г., жил в Тбилиси, работал в АН Грузинской ССР. Заключением Главной военной прокуратуры РФ от 14 августа 2012 года реабилитирован.
…Когда мы приехали в Лыхны на фамильный сход, Константин Семенович при большом стечении шакрыловцев представил меня всем и рассказал об истории нашего рода.
А через четыре года мне довелось побывать в его квартире на сухумском проспекте Мира, куда он пригласил меня, чтобы обсудить, можно ли будет напечатать в «Советской Абхазии» написанный им небольшой текст. В марте 1991 года Константину Семеновичу стало известно про обнаруженное старшим научным сотрудником Абхазского института Григорием Лежава в партархиве Грузинского филиала института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС покаянное письмо за подписями его, Дзидзария и Шинкуба. В этом письме, датированном 2 августа 1947 года, то есть за несколько дней до заседания бюро в Тбилиси, они признавали ошибочным свое предыдущее письмо в ЦК ВКП (б): мол, неверно обобщили некоторые упущения в работе. 92-летний ученый разволновался как оскорбленный юноша. Он писал в своем обращении к общественности: «Парадоксально, но факт, под документом, которого я никогда не видел, стоит моя подпись. И надо сказать, что подпись моя старательно и в значительной мере похоже подделана. Уверен, специалист без особого труда установит, что это не мое факсимиле».
Я знал, что ранее Константин Семенович обращался в редакцию газеты «Единение», которую издавал Народный форум Абхазии, но там посчитали, что публикация его письма может внести раздор в среде абхазской интеллигенции. Что касается «Советской Абхазии», то я был лишь одним из сотрудников этой газеты и очень сомневался, что редактор ее решится на такую острую публикацию. Но даже если бы и решился, не усилила ли публикация письма именно в ней ту реакцию в обществе, о которой беспокоились в редакции «Единения»? Может быть, лучше и проще будет обнародовать письмо в одном из народившихся уже к тому времени независимых изданий?
И, действительно, в октябре того года письмо Константина Шакрыла под заголовком «Я протестую…» было напечатано в гагрской газете «Взгляд» и благодаря этому известно сейчас абхазской общественности. А 15 января 1992 года Константин Семенович ушел из жизни. И, помимо прочего, остался в памяти народа человеком, который сражался за свою честь и, что называется, «в гроб сходя».
В октябре 2010 года, когда умерла племянница Константина Сергеевича Екатерина Платоновна Шакрыл, я опубликовал на «Эхе Кавказа» статью «Юное бесстрашие», где рассказывал о том письме, которое они с сестрой Тамарой, московские аспирантки, отправили в ноябре 1952 года Сталину. Тема была та же – притеснения абхазского языка в Абхазии. Признаюсь, шокировал тогда комментарий к моей публикации молодого грузинского журналиста (не знаком с ним, но слышал о нем) на сайте «Эха», который и сейчас легко найти и прочесть в архиве сайта: «Вот такие письмеца застрочили абхазские коммунисты и комсомольцы после советизации Грузии. Вообще, весь абхазский сепаратизм – это внебрачное дитя большевизма». То есть он всей душой одобрял проводимую в годы сталинизма политику удушения абхазского языка. То есть на его, и наверняка не только его, взгляд борьба народа за сохранение национальной идентичности в данном случае – зло, а этноцид – добро. Что ж, зато, в отличие от многих своих единомышленников, он не лукавил, а написал искренне.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
