Российский эфир сработал по армянским событиям слаженно, хотя, казалось бы, и в несколько экспериментальном режиме. У организаторов российской информационной победы имелся запас времени, и он им воспользовался. Когда, насмотревшись армянского, зритель и читатель переключился на российское, доктрина была готова.
Первое и главное: это не Майдан. Американцы ни при чем, и между строк, потаенно для понимающих: если уж кто и советовал Саргсяну уйти, то уж скорее не они, а мы. Второе: демократия – это прекрасно, и армянских товарищей, которые сумели ею воспользоваться, можно только поздравить. И третье: мы вообще уважаем право любого народа решать свои проблемы.
Если предположить, что разработкой темы занимались те же люди, что готовили сценарий президентских выборов с Собчак в главной роли второго плана, можно признать: чувствуется стиль и рука, уже не чуждая известного профессионализма.
Москва не испугалась – это главный посыл, и он, конечно, хорош. Но ведь она и без доктрины, действительно, не испугалась, и это тот случай, когда расхожие объяснения совершенно правомерны. Да, в Кремле понимают, что кто бы ни поднимал флаг над армянскими башнями, на следующий день он все равно придет договариваться с Кремлем. И уважение права народа на бунт очень полезно как повод для ответного уважения к нашему мнению по поводу больших назначений, которые начинаются после любой революции. Или кто-то в этой ситуации ждал, что очередной фельдфебель из кремлевской администрации будет, как Януковичу, орать в трубку: где обещанный Тяньаньмэнь, я спрашиваю?
И ради чего все терять там, где, в отличие от многих других локаций, еще есть что терять?
В принципе, этих резонов уже было бы достаточно для того, что понять природу кремлевской широты взглядов. Но есть еще кое-что.
Сама посылка о том, что Кремль руководствуется в таких историях большими политическими интересами, обрекает исследователя на ошибку в выводах. Отношение к тому, что происходит по соседству, основано на очень личностной и вполне в этом смысле практической логике. Азербайджан, к примеру, мог довольно долго исходить из глубоко недружественного по отношению к России политического дискурса, но удивительным образом чиновники, причем самые высокопоставленные, всегда находили общий и чрезвычайно взаимовыгодный язык. И никакая геополитика не мешала ЛУКОЙЛу участвовать в «антагонистических» проектах на азербайджанском шельфе Каспия.
Разоблачая фашизм на киевском Майдане, российская власть беспокоилась не о НАТО, рвущемся к российским границам. Наоборот, чем ближе НАТО, тем эффектнее политтехнология строительства – как мы теперь точно знаем ее название – альфа-нации. Майдан воспринимался российской властью как угроза исключительно личная, а вот революция в Тбилиси, кстати, поначалу – нет, потому Саакашвили был дан шанс на исправление. Впрочем, в Кремле, понаблюдав за ним с расстояния повисшей в воздухе руки, быстро догадались: нет, не наш. Не из тех, кто так комфортно себя будет чувствовать в кругу братских президентов, друг друга понимающих и знающих цену братского слова.
Армения навеки с Россией, что бы там ни творилось с правом народа на бунт без американских печенек – примерно так формулируют события для российского зрителя. Только ведь и эта вечная вечность – тоже прекрасный и взаимовыгодный набор символов, на котором общаются Москва и Ереван. Правда, в нем нет подробностей на тему практического смысла счастливого пребывания в городе Гюмри российской военной базы: кого, от кого она защищает или, наоборот, кому грозит? Спрашивать о смысле нахождения Армении в ЕврАзЭС с самого дня ее торжественного вступления в него считается моветоном и банальностью.
И, кстати, даже при Серже Саргсяне власть не слишком спорила с тем, что проект насквозь политико-декоративный, и экономики там если не ноль, то для Армении во многом параметр вполне отрицательный. Но, говорила власть год за годом и десятилетие за десятилетием, – Безопасность! С большой буквы, с обязательным напоминанием о красных линиях, которые Армения не может перейти, ибо за ней распад нации и государства, и все делали вид, что верили, потому что верить было так удобно. А потом наступал апрель 2016-го, война, дырявая граница, а Москва повторяла: Карабах – это не зона ОДКБ, извините, как-нибудь сами. И ведь, что ни говори, совершенно справедливо.
Безопасность – это как геополитика, а геополитика – это как тот знаменитый патриотизм у Салтыкова-Щедрина, про который если уж заговорили, значит, проворовались. Повиновение Еревана Москве преувеличено ровно в той степени, в которой Москве приятно это слышать, а у Еревана остается возможность сваливать на нее все свои провалы, из которых состояла десятилетка Саргсяна, а до нее – десятилетка Кочаряна. И взаимный простор освоения братских бюджетов на любой вкус. Москва, говорите, разрешила Еревану подписать соглашение с Евросоюзом? Правильно, могла и не разрешать.
Почему Москва не испугалась свержения Саргсяна? Да потому, что порочна сама постановка вопроса. Чего она вообще должна была испугаться? Что Ереван вдохновит Навального на нечто небывалое? Так ереванская история к Навальному имеет примерно то же отношение, что Ксения Собчак к оппозиции, а Александр Лукашенко – к урегулированию армянского кризиса, которое он уже пообещал. Что Пашинян уведет союзника на Запад? Не уведет, но это вопрос как раз десятый. Ну как даже уведет? Ничто нам не помешает уважать право другого народа уйти на Запад. Если, конечно, предводители этого народа будут по-прежнему в ответ уважать интересы нашего ЛУКОЙЛа.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
