Продолжение рассказа. Начало читайте здесь.
Изгнанный из России Екатериной II французский дипломат Эдмон Шарль Жене получил новое назначение. Революционная Франция верила в то, что братский американский народ поможет ей в борьбе с монархиями Европы...
Летом 1792 года Жене возвращался на родину со смешанным чувством тревоги и надежды. Он принес присягу революционному правительству, как и его обожаемый король, поклявшийся на конституции. Но революция на этом отнюдь не закончилась. В апреле правительство жирондистов объявило войну Австрии, позднее – еще и Пруссии. Отношения правительства с монархом были крайне напряженными. Против Жиронды выступала более радикальная партия монтаньяров во главе с Дантоном, Маратом и Робеспьером. Людовику грозило низложение.
А ведь в свите королевы состояли две сестры Эдмона, Анриетта и Аделаида. Обе они вышли замуж за придворных и превратились в мадам Кампан и мадам Огюйе. Первая уже овдовела. Она была главным ходатаем Эдмона перед Марией-Антуанеттой, но теперь королеве самой нужны были помощь и поддержка.
Аделаиду Огюйе королева называла "моя львица". Эта характеристика полностью подтвердилась в ночь с 5 на 6 октября 1789 года – ночь "похода женщин" на Версаль. Толпа, осадившая дворец, пылала особенной злобой к королеве. Парижский сброд и опьяненная вседозволенностью беднота грозились выпустить ей кишки и вырвать сердце. Во дворце царила паника.
В ту ночь Аделаида была одной из двух дежурных камеристок королевы. Увидев ранним утром залитых кровью лейб-гвардейцев, она не потеряла самообладания, а разбудила королеву, помогла ей одеться, сопроводила ее в покои короля и, как могла, успокоила. Командующий Национальной гвардией маркиз де Лафайет переломил ситуацию. По его совету король, королева и дофин вышли на балкон, и переменчивая толпа приветствовала их криками "Да здравствует король! Да здравствует королева!".
Несмотря на такую близость к престолу, Жене получил новое назначение. Да и некому, вероятно, было проверять его лояльность режиму: всего за два месяца с того дня, как Жене покинул Петербург и еще не успел добраться до Парижа, у Франции сменилось шесть министров иностранных дел. Шестой, Лебрен-Тондю, был среди них политическим долгожителем: он продержался почти год и был казнен в декабре 1793-го.
Гораздо большее значение, чем служба его сестер при дворе, имело дерзкое противостояние Жене русскому самодержавию, которое он, уж верно, сумел расписать самыми яркими красками, а также его щедрые пожертвования в фонд Национальной гвардии (Эдмон расстался даже с золотой медалью, которой наградил его шведский король, и серебряным медальоном – подарком Екатерины). Вождь жирондистов Жак-Пьер Бриссо в одном из выступлений назвал Жене "настоящим демократом". Ожидавший указаний в Варшаве Жене получил распоряжение спешно возвращаться: французский дипкорпус, состоявший главным образом из аристократов, сильно поредел, дельных людей не хватало.
К тому времени, когда Эдмон Жене прибыл в Париж, французская монархия перестала существовать. Власть перешла к Национальному конвенту. Король, королева и дофин были заключены в тюрьму. Мадам Кампан и мадам Огюйе оставались с королевой вплоть до ее ареста. Как последний знак верности Аделаида передала королеве, которую отправляли в тюрьму, 25 луидоров – все свое достояние.
Жене назначили послом в США. Он был рад новой должности. Америка была его специальностью, к тому же братской революционной страной. Но отбыть к месту назначения Эдмон не спешил. Он дожидался окончания суда над Людовиком. Жирондисты хотели сохранить ему жизнь. Жене должен был сопровождать бывшего монарха за океан, в изгнание. Однако из этого плана ничего не вышло. Большинство в Конвенте проголосовало за смертную казнь. За казнь голосовал и Бриссо.
21 января Людовик был обезглавлен. Эдмон Жене покинул Париж на следующий день. Он ехал в Рошфор, где его ждал 32-пушечный фрегат L’Embuscade. Он еще находился на берегу, когда 1 февраля Франция объявила войну Англии, Нидерландам и Испании.
Сестрам Анриетте и Аделаиде спасла жизнь присяга, которую их брат принес революции, и его репутация "настоящего демократа". Но Аделаида отняла у себя жизнь сама. Через 10 месяцев после казни Марии-Антуанетты, 26 июля 1794 года, в разгар якобинского террора Аделаида Огюйе покончила с собой от отчаяния и страха расправы. Она выбросилась из окна. Ее дочь Аглая-Луиза стала впоследствии женой маршала Нея и фрейлиной императрицы Жозефины – они были подругами юности: обе воспитывались в пансионе тетки Аглаи мадам Кампан.
L’Embuscade вышел в рейс 20 февраля. Зимние штормы и отсутствие попутного ветра сильно задержали плавание. Вместо Филадельфии фрегат прибыл в Чарльстон в Южной Каролине. Американские авторы обычно пишут, что корабль сбился с курса, а французские – что капитан Жан Батист Бомпар изменил курс по метеоусловиям.
У Редъярда Киплинга есть рассказ "Брат Широкая Нога" (перевод Марины Бородицкой), в котором описано это плавание, увиденное глазами случайно оказавшегося на борту контрабандиста:
Капитан Бомпар и господин Жене день за днем толковали все об одном и том же: какое великое дело совершила Франция, да как Соединенные Штаты примут ее сторону в войне и помогут ей разбить англичан. Жене – тот чуть ли не силой собирался заставить Америку воевать за Францию.
Сомнительно, что Жене обсуждал свои планы с Бомпаром, – они принадлежали к разным слоям общества, – но намерения его были именно такими.
Для США начало 1793 года стало переломным моментом истории. Джордж Вашингтон, утомленный многотрудными обязанностями и постаревший, очень не хотел избираться на второй срок. Но он видел, что его кабинет раздирают противоречия, и только он силой своего авторитета в состоянии держать разлад под контролем. Избирался он, как и в первый раз, на безальтернативной основе. 4 марта он принес присягу. За церемонией, как и тогда, наблюдали горожане, но прежнего энтузиазма не проявляли.
В стране полным ходом шла борьба партий, оба вождя которых, Александер Гамильтон и Томас Джефферсон, были членами правительства: первый – министром финансов, второй – государственным секретарем. Федералисты Гамильтона – Адамса контролировали Сенат, в нижней палате большинство составляли республиканцы Джефферсона. Оставаясь внешне учтивыми, министры вели схватку через партийные газеты, которые не стеснялись в выражениях.
В 1785–1789 годах Джефферсон был послом США в Париже и своими глазами наблюдал революцию. И не просто наблюдал, а считал ее общим делом, продолжением американской революции. Американская республика, в свою очередь, строилась по заветам Монтескье и Руссо. Автор Декларации независимости, Джефферсон помогал Лафайету писать Декларацию прав человека и гражданина – текстуальные совпадения в них не случайны. Эксцессы насилия Джефферсон считал неизбежной платой за обновление общества. Он писал в январе 1789 года из Парижа Джеймсу Мэдисону – для пущей важности по латыни:
Malo periculosam, libertatem quam quietam servitutem
"Я предпочитаю опасную свободу спокойному рабству". И продолжал по-английски:
Я считаю небольшие восстания благом, они столь же необходимы миру политики, сколь бури – миру физическому.
У Вашингтона было неоднозначное отношение к французской революции. Бастилия пала через два месяца после его первой инаугурации.
Революция, имевшая у вас место, столь велика по размаху и столь важна по своей природе, что нам едва удается составить о ней представление. Мы, тем не менее, верим и горячо молимся о том, чтобы ее последствия стали благом для нации, в чьей счастливой судьбе мы весьма заинтересованы, и чтобы ее благотворное влияние ощутили будущие поколения.
Так писал Вашингтон своему другу Лафайету, воевавшему в рядах Континентальной армии, в Париж в октябре 1789 года. А днем раньше он отправил туда же послание послу США Говернеру Моррису, в котором сообщил о своих дурных предчувствиях:
Совершенная во Франции революция настолько изумительна, что не укладывается в голове. Если она закончится так, как предсказывали последние донесения, то эта нация станет самой могущественной и счастливой в Европе. Однако я все же боюсь, что, хотя она и достойно вышла из своего первого пароксизма, это не последний спазм, который ей суждено испытать, прежде чем все окончательно уляжется. Одним словом, революция слишком велика, чтобы завершиться так быстро и столь малой кровью.
Моррис, один из самых блестящих и остроумных людей своей эпохи, посылал президенту подробнейшие депеши, остающиеся одним из ценнейших источников по истории Великой французской революции.
После низложения Людовика Лафайет был объявлен изменником и в августе 1792 года бежал из страны, но был взят в плен прусскими войсками и заключен в крепость (Пруссия, напомним, находилась в состоянии войны с Францией, а Лафайет был одним из французских военачальников). Вашингтон продолжал поддерживать переписку с маркизой де Лафайет и как мог утешал ее, а она горько упрекала его за то, что Америка не сделала ничего для того, чтобы снять оковы с человека, который так много сделал для американской революции. Но что мог в то время сделать для освобождения узника из прусского застенка президент такой второстепенной страны, как США!
По мере усиления террора крепли голоса тех, кто считал, что французы зашли слишком далеко в своем революционном рвении. Гамильтон называл вожаков террора "головорезами, от которых разит кровью убитых ими граждан".
В начале апреля Вашингтон уехал отдохнуть от всех этих треволнений в свое фамильное поместье Маунт-Вернон. Он еще не успел, как делал каждое утро, объехать верхом свои владения, как из Филадельфии примчался курьер со зловещей вестью: в Париже казнен король Людовик.
Вашингтон был потрясен. Он поспешил в столицу – и не узнал города. Вот еще одна цитата из Киплинга:
Народу там было – как на ярмарке! Повсюду толпились и прогуливались нарядные леди и джентльмены. Кто пел, кто размахивал французскими флагами, а капитан Бомпар и его офицеры – и даже кое-кто из матросов – произносили речи насчет войны с Англией. Раздавались крики: "Долой англичан!" – "Долой Вашингтона!" – "Ура Французской Республике!".
Это еще чересчур мягкое описание. Город бурлил. Пели "Марсельезу", ликовали по поводу казни короля. Какие-то балаганщики устроили аттракцион: смастерили гильотину и к вящему восторгу публики отрубали голову чучелу Людовика. Соратники Джефферсона открывали свои клубы по примеру якобинских. Вице-президент Джон Адамс писал о тех днях:
Десять тысяч человек на улицах Филадельфии ежедневно угрожали выволочь Вашингтона из его резиденции и учинить революцию в правительстве или заставить его объявить войну Англии на стороне французской революции.
В такой атмосфере и оказался новый французский посол, ступивший на американский берег 8 апреля в Чарльстоне. Он попросил американцев величать его "гражданином Жене".
Гражданин посол встретил восторженный прием. В его честь давались обеды, он без устали произносил речи, звал американцев на борьбу с тиранами. В Филадельфию он не торопился. Какие там верительные грамоты, что за церемонии, когда народ жаждет идти в бой за общую свободу!
Инструкции министерства предписывали Жене начать переговоры о новом торговом договоре, добиться от США первой выплаты в счет погашения огромного долга перед Францией (первый платеж должен был составить три миллиона ливров, или полмиллиона долларов, из общей суммы долга 10 миллионов долларов), получить поддержку в морской войне против Англии и Испании и побудить американцев напасть на испанские владения, Флориду и Луизиану.
Жене, видя такой энтузиазм населения, взялся сразу за последний пункт. По дороге в Филадельфию – а добирался он почти месяц – посол открыл запись во "Французский революционный легион на реке Миссисипи" для предстоящего вторжения в Луизиану и выдавал лицензии тем, кто желал стать приватиром французского правительства и нападать на британские торговые суда.
Вашингтон диву давался, читая донесения о поведении посла. Уединившись в своей резиденции, он мрачно слушал своих министров.
Джефферсон говорил, что Соединенные Штаты должны уважать свои международные обязательства. По договору о союзе, заключенному в 1778 году на случай войны любой из двух стран с Англией, Америка обязана вступить в войну на стороне Франции. Нарушение договора будет и предательством идеалов американской революции. Монархи Европы только и ждут, когда одна из двух на всей Земле республик предаст другую.
Гамильтон напоминал президенту: 90 процентов американского импорта приходится на Англию, а таможенная пошлина – главная статья доходов федерального бюджета. Англия также главный потребитель американского экспорта. Без торговли с Англией экономика Америки немедленно рухнет, правительство станет банкротом. Кроме того, поддерживать якобинцев, заливших кровью страну, аморально. Наконец, договор заключался на случай оборонительной войны, а в данном случае страной-агрессором является Франция.
Президент погружался в тяжкие раздумья. Его стремление держаться подальше от европейских конфликтов оставалось несбыточной мечтой. Нарушать договоры нехорошо, тем более что Франция и впрямь оказала неоценимую помощь борьбе североамериканских колоний за независимость – и кредитами, и оружием, и знающими военное дело офицерами-добровольцами. Но Вашингтон как никто знал: слабые вооруженные силы молодой республики не выдержат новой масштабной войны.
19 апреля на заседании кабинета он поставил на голосование три вопроса. Первый: проект прокламации о нейтралитете в англо-французской войне. Второй: следует ли правительству США принять посла Французской Республики? Третий: если принять, то на каких предварительных условиях или без таковых?
Пространную запись дискуссии оставил Джефферсон. Относительно нейтралитета Гамильтон сказал, что при его объявлении союзнический договор с Францией автоматически денонсируется. В конце концов, он заключался с монархией, а теперь Франция – республика, и США вправе расторгнуть или видоизменить его. Посла принимать не следует, ибо тем самым США подтвердят, что договор остается в силе. Джефферсон возражал, что по Конституции право объявлять войну и заключать мир принадлежит Конгрессу, а не исполнительной власти – туда и надо перенести дискуссию. Договор с Францией денонсировать не следует, посла, разумеется, принять безо всяких условий. Джефферсон предлагал не торопиться с объявлением нейтралитета. "Данный подход, – пишет современный российский исследователь, – косвенно благоприятствовал Франции".
Джефферсон одержал победу по второму и третьему вопросу, но проиграл первый. Прокламация была опубликована 22 апреля.
Документ издан от имени и за подписью президента, он же верховный главнокомандующий. Вашингтон говорит в нем, что "обязанности и интересы Соединенных Штатов требуют искреннего и добросовестного проведения дружественной и беспристрастной политики в отношении воюющих государств". "Я убеждаю и предупреждаю граждан Соединенных Штатов быть осторожными и не предпринимать ничего, что может помешать подобному расположению", – продолжает он. И заканчивает:
Я также заявляю, что граждане Соединенных Штатов, которых признают виновными в совершении противоправных действий, либо в соучастии или в подстрекательстве к преступлению по законам государств против вышеупомянутых Держав, а также тех, кто попытаются провести товары, признанные контрабандой по современным законам наций, не получат никакой помощи от Соединенных Штатов, чтобы смягчить наказание или оспорить конфискацию; кроме того, я проинструктировал чиновников преследовать всех, кто, по мнению судов Соединенных Штатов, нарушает законы государств по отношению к воюющим Державам или к любой Державе отдельно.
Пожалуй, этот текст может послужить образцом для некоторых государств и в наши дни!
Когда Жене наконец прибыл в Филадельфию в первых числах мая, он еще застал там атмосферу всеобщего ликования. Процитируем еще раз Киплинга:
Целые толпы народу приветствовали французского посла: того самого господина Жене, которого мы высадили в Чарльстоне. Он разъезжал по улицам на коне с таким видом, будто он тут хозяин, и громко призывал всех и каждого немедленно отправляться воевать с англичанами.
Интересно, что чувствовал Жене, видя, как американцы казнят чучело короля, которого он некогда обожал? Во всяком случае, он был потрясен, увидев в вестибюле президентской резиденции бюст Людовика, а на стене гостиной – медальоны с изображением королевского семейства. Рассказывая об этом американским друзьям французской революции, он называл казненного короля по-революционному, Капетом, и говорил, что эти изображения – "оскорбление Франции".
Аудиенция состоялась 18 мая. Вашингтон держался подчеркнуто холодно. Вот отрывок из сериала Тома Хупера "Джон Адамс" – в нем показана и атмосфера в городе, и казнь чучела короля, и разговор президента с послом. В роли Эдмона Шарля Жене – Сирил Десур, Джордж Вашингтон – Дэвид Морс, Александер Гамильтон – Руфус Сьюэлл. Томас Джефферсон (Стивен Диллэйн) не произносит в этой сцене ни единого слова, но видно, что ему мучительно стыдно за посла.
Вашингтон: Теперь, когда между вашей страной и Великобританией объявлена война, мы должны оставаться нейтральными, посол Жене. Соединенные Штаты – молодая и независимая нация. В наших национальных интересах держаться подальше от дел, к которым мы не имеем никакого отношения.
Жене: Дело Франции – разумеется, дело и Америки, и всего мира. Угроза Франции – это угроза Америке. И у нас есть договор, господин президент. Договор, заключенный тогда, когда вы воевали с Англией.
Гамильтон: Напомню послу, что свой договор с Францией мы заключили с королем Людовиком. Убийство короля делает это соглашение необязательным для нас.
Жене: Тысячи ваших граждан называют себя нашими братьями. С тех пор, как я прибыл в Америку, я нашел много желающих воевать.
Вашингтон: Извольте воздержаться, посол Жене, от дальнейших попыток завербовать наших граждан для участия во враждебных действиях. Я не разрешаю вам снаряжать приватиры, чтобы они участвовали в вашей войне с Англией.
Жене: Не вам говорить мне это.
Вашингтон: Выбирайте выражения, сэр.
Жене: Народ прикажет мне, как он приказывает вам.
Вашингтон: Посол Жене...
Жене: Вы еще меня услышите, сэр. И тогда я буду говорить с вами от имени миллионов. И вы подчинитесь. (Откланивается.)
Гамильтон: Хваленая французская дипломатия.
Вашингтон: Господин Джефферсон, посол Жене лишился рассудка.
Прокламация о нейтралитете отнюдь не подвела черту под спором. Джефферсон не считал партию проигранной. Он уговорил Мэдисона выступить в печати против нейтралитета. Мэдисону отвечал Гамильтон. Оба укрылись под псевдонимами: Мэдисон подписывался латинским именем Гельвидий, Гамильтон – Пацификусом. Эта полемика стала выдающимся образцом американской политической мысли. Речь шла, в сущности, о том же, о чем спорят американские политики по сей день: должна ли Америка руководствоваться в международных делах исключительно своими эгоистическими интересами или принципами и ценностями тоже?
К лету 1794 года Джефферсон осознал, что якобинская диктатура – это и есть предательство идеалов революции, и попросил Мэдисона поддержать Прокламацию. 4 июня 1794 года Конгресс принял Закон о нейтралитете, запретивший гражданам США участвовать в конфликтах со странами, не воюющими с Америкой.
Между тем Эдмон Жене продолжал свою деятельность, далекую от дипломатического статуса. Фрегат Embuscade продолжал свои операции близ американских берегов. Он захватил британское торговое судно Little Sarah и привел его в гавань Филадельфии. Там оно было переименовано в Petite Démocrate, и его при активном участии Жене стали оснащать оружием с тем, чтобы он мог выйти в море в качестве французского приватира. На увещания Джефферсона посол не реагировал. Президент Вашингтон отдыхал в своем имении. В его отсутствие кабинет собирался для обсуждения проблемы несколько раз, но так и не пришел ни к какому решению. Гамильтон предлагал не выпускать корабль из порта, если потребуется – обстрелять из береговой артиллерии. Единственное, чего добился от Жене Джефферсон, – обещания, что Petite Démocrate не снимется с якоря до возвращения Вашингтона. Свое обещание Жене не сдержал.
Президент вернулся в первых числах июля. На первом же заседании кабинета было решено просить Париж отозвать посла. Гамильтон предлагал выдворить Жене, но на эту меру президент не пошел.
Париж согласился заменить посла, но в ответ потребовал отозвать Говернера Морриса как явного роялиста.
Вероятно, в этот момент опьяневший от воздуха свободы Эдмон протрезвел. Ему стало страшно возвращаться во Францию. В стране царил кровавый якобинский террор. Правительство жирондистов, пославшее его в Америку, чуть ли не в полном составе было истреблено: кто не сложил голову на плахе, покончил самоубийством. Он попросил Джефферсона о последней услуге: ходатайствовать перед Вашингтоном о политическом убежище. Президент – хотя, надо полагать, не без колебаний – разрешил Жене остаться в США.
Эдмон уехал в Нью-Йорк, стал американским гражданином и в том же году посватался к дочери губернатора штата Нью-Йорк генерала Джорджа Клинтона Корнелии. Супруги поселились на ферме, расположенной на берегу Гудзона близ столицы штата Олбани. Корнелия умерла в 1810 году, и Жене женился во второй раз на дочери генерального почтмейстера США Сэмюжля Осгуда Марте. Его сын от первого брака Генри Жене был в 1832 году избран в законодательную ассамблею штата.
Больше Эдмон Жене ничем в истории не отличился. Он скончался на 72-м году жизни, в 1834-м. Теперь мы можем продолжить цитату графа Сегюра:
По желанию королевы, мне дали молодого человека, пользовавшегося ее покровительством, г-на Жене, брата г-жи Кампан. Он был умен, образован, знал несколько языков и был талантлив, но очень пылок. Впоследствии он был увлечен революцией и назначен партией жирондистов посланником в Американские Штаты. Там его кипучая деятельность оборвалась в попытке пошатнуть авторитет Вашингтона и дать американскому правительству более демократический характер.
Томас Джефферсон подал в отставку с поста госсекретаря в декабре 1793 года, и президент принял ее с облечением. А в ноябре 1794-го специальный посланник Джон Джей подписал в Лондоне по инструкциям Гамильтона договор о дружбе и торговле с Англией.
Воевать Америке все равно пришлось – сначала с Францией, а потом и с Англией.
