В конце сентября – начале октября в Абхазии заканчиваются три месяца, которые принято считать пиком, самой «урожайной» частью курортно-туристического сезона, и начинаются три месяца, называемые сезоном свадеб. Можно сказать и следующим образом: значительная часть населения республики, так или иначе имеющая отношение к турбизнесу и так или иначе подзаработавшая в июле-августе-сентябре, начинает сейчас тратить часть заработков, посещая многочисленные свадьбы, на которые они приглашены в октябре-ноябре-декабре, в результате чего происходит определенное перераспределение этих «курортных денег» на более широкий круг населения.
Да, свадьбы – это издавна у нас, помимо прочего, и коммерческое предприятие. Не следует об этом забывать – несмотря на то, что со времен еще постановлений партийных комитетов по «борьбе с вредными обычаями и традициями», то есть с чрезмерно многолюдными застольями, вокруг постоянно слышатся жалобы на это разорительное явление. Вот и на прошлой неделе абхазский психолог Хатуна Логуа, рассуждая в одном из СМИ об умении правильно строить семейный бюджет, затронула эту вечную тему: «Абсолютно все, по крайней мере, вокруг меня, буквально воют от свадеб. Понимаете, это настолько нерационально и иногда даже «самоубийственно». И что самое интересное, все на это жалуются, но все это делают. В этом тоже есть что-то нездоровое».
На самом деле разорвать этот порочный круг (порочный – если иметь в виду перехлесты из-за стремления «убиться», но сделать празднество более пышным, «чем у соседа», испортившуюся в жару и выбрасываемую массу тортов и тому подобное) действительно очень трудно. Но я бы не сводил все к «ярмарке тщеславия». Разорвать этот круг трудно и по вполне рациональным причинам. Ведь свадьбы – это еще и своеобразная касса взаимопомощи в абхазском обществе. В любой семье хранятся тетрадочки с записанными в них «взносами» гостей, приходившими в нее на свадьбы и подобные мероприятия. И когда кто-то из этих гостей сам приглашает на аналогичное мероприятие, упомянутые тетрадочки раскрываются, и выясняется, сколько надо с учетом инфляции за минувшие годы туда понести, чтобы «не было стыдно». А «свадебная инфляция», как я недавно прикинул, опережает в Абхазии общепринятую. В трудное послевоенное время, по моим воспоминаниям, практически все свадьбы были убыточными – из-за очень малой денежной массы на руках у населения средний размер «взноса» был слишком мал, чтобы покрыть расходы на их организацию. Сейчас же, если не пытаться выпрыгнуть из штанов, как иные устроители, свадьба вполне способна принести прибыль, которая помогает молодой семье в бытовом становлении. Помнится, еще лет восемь назад средний «взнос» равнялся тысяче рублей, уже через года два-три – двум тысячам, а сейчас он составляет три тысячи, то есть рост – триста процентов. Разброс в суммах «платежей» (примерно один к пяти) тут зависит как от степени родственной и дружеской близости гостя устроителям торжества, так и от его состоятельности; для некоторых «записать» на любой свадьбе менее пяти тысяч сейчас просто неудобно – прочтут, мол, его имя, фамилию и «не поймут».
В минувшую субботу я побывал на свадьбе, которая проходила в одном из обеденных залов гагрского пансионата «Энергетик» (в другом зале «пела и плясала» в те же часы еще одна, тоже примерно на тысячу человек). Всего нынче приглашен пока на три свадьбы, и это, конечно, терпимо для семейного бюджета. А вот иные из знакомых жалуются, что должны идти на семь-восемь. (Можно, конечно, и не идти, но не прислать деньги в подарок молодым никак нельзя.)
Как водится, на свадьбе встречаешься и разговариваешь со многими знакомыми и незнакомыми людьми. Трудно в Абхазии обойтись без обсуждения внутриполитических новостей, а в эту пору года, и тем более в Гагре, – итогов летнего курортного сезона. А с одним из собеседников я, разговорившись, поделился своими впечатлениями о посещении в то утро ежегодной ярмарки продукции фермеров, которая проходила нынче на сухумской железнодорожной платформе «Гума». Впечатления были противоречивые, и вот одно из них. Встреченная коллега-журналистка завела разговор о том, что подавляющее большинство участников ярмарки, как и в предыдущие годы, приехало из восточных районов Абхазии (я, например, купил замечательные, сладкие, как мед, груши из гальского села Набакия), и объяснила это тем, что там больше послушания: сказало руководство района, что надо ехать – и поехали. Ее слова естественным образом породили в моем сознании другую мысль: получается, старое-престарое, идущее еще с советских времен рассуждение, что крестьянин мечтает сам продавать продукты своего труда, но ему не дают это делать злые и наглые перекупщики на рынках, – в наших условиях не более чем миф? А вот мой гагрский собеседник на свадьбе объяснил ситуацию иначе: здесь, в западной части Абхазии, большинство занято гораздо более выгодным и менее трудоемким занятием – приемом и обслуживанием туристов. Да, в селах здесь выращивают, конечно, и фрукты, и овощи, но для нужд своей семьи, некоторые – и для рынка, но далеко не в фермерских масштабах.
После свадьбы я продолжал думать на эту тему. Контраст между зажиточным, курортно-туристическим западом Абхазии и экономически депрессивным ее востоком возник давно, сразу после войны. Слагаемые этого явления хорошо известны. Заниматься в данном случае призывами к населению Гагрского и Гудаутского районов «не забывать о земле» – это морализаторская журналистика, такая же бесплодная, как некогда призывы советской пропаганды к молодым колхозникам не уезжать из деревень, а к выпускникам вузов – ехать на работу в глубинку. «Совестить» тут можно долго и безуспешно. Реальное же выравнивание уровня жизни, «стирание граней» может произойти только в результате настойчивого развития государством туристской инфраструктуры на востоке республики и создания повсеместно агропромышленных объектов с высокой гарантированной оплатой труда.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
