Известному абхазскому археологу Олегу Бгажба вчера исполнилось 75 лет. Он рассказал о раскопках в Сухумской крепости и в крепости Цабал, о свидетельствах византийских историков и подтверждающих их раскопках, о дамасских мечах абхазских воинов, о настоящем и будущем абхазской археологии.
Дарья Папба: Олег Хухтович, расскажите, пожалуйста, почему вы выбрали профессию археолога?
Олег Бгажба: Мой отец в свое время был директором Абхазского института гуманитарных исследований им. Д.И. Гулиа. Мне было 15 лет, когда он повел меня на раскопки Сухумской крепости. Это было в 1956-1957 годах. Там велись большие стационарные раскопки, кажется, даже совместно с грузинскими археологами. Руководителем был Михаил Трапш. Раскопали территорию от «Пингвина» (известное сухумское кафе) до Сухумской крепости. Вся набережная была раскопана. Вот там я увидел древние улицы, христианский храм, печь для обжига извести и много всего другого. И меня это заинтересовало. А потом отец возил меня туда, где на Сухумской горе была раскопана древнейшая медеплавильня конца II тысячелетия до нашей эры. И у меня возник большой интерес. Когда отец это увидел, он стал покупать мне книги, потом я уже покупал их сам. Курта Керама, Говарда Картера «Гробница Тутанхамона», Александра Монгайта «Что такое археология?» и другие научно-популярные книги. И мне захотелось раскопать свою Трою, как Шлиман раскопал. Этот интерес у меня возник в 15-летнем возрасте, правда, Воронов (Юрий Николаевич, известный абхазский археолог и государственный деятель) занялся археологией в пять лет, когда помогал матери на раскопках, она была художница.
Д.П.: Вы можете сказать, что означает для вас ваша профессия? Почему она важна и интересна для вас?
О.Б.: Археология интересна тем, что дополняет наши исторические знания. Письменные источники иногда скудны и противоречивы, правда, чем ближе к нам, тем они более доступны, их можно расшифровывать и интерпретировать. Но древние источники, особенно до нашей эры, для интерпретации очень сложны. А археологические сведения их дополняют. Когда они совпадают с письменными источниками, – это счастье, это истина! Когда мы раскапывали крепость Цабал в Цебельде, которая упоминается византийскими историками Прокопием Кесарийским и Агафием Миринейским, мы раскапывали башню и можно было прочитать Прокопия Кесарийского, где он рассказывает, как апсилы напали на персидский гарнизон. Все события произошли в башне, которую мы раскопали. Там были раскопаны персидский набор вооружения, персидские монеты. Нападение было настолько внезапным, проломили стену башни, где персы находились, что даже уздечки персидские висели на крепостных стенах и доспехи были прислонены к стене. Это все произошло ночью, и мы просто были счастливы, когда увидели все это.
Или когда, например, раскапываешь женское погребение, начинаешь думать о том, какая она была? Красивая или некрасивая? Какой цвет волос был у нее? Сколько ей было лет? Это же все интересно! Мы даже находили маникюрные наборы IV века. У наших предков все зубы были хорошие. Это же тоже интересно. А почему зубы были хорошие? Потому что, когда они перемалывали зерно каменными жерновами, каменная пыль попадала в муку. В основном погребения были 30-40-50-летних мужчин и женщин, и у всех зубы были хорошие, ни у кого кариеса не было. Женщины были одеты и украшены, как в Европе, мы находили бусины, мозаичные украшения из Александрии египетской.
Вооружены были наши мужчины первоклассным оружием. В Цебельде были найдены мечи из дамасской стали, самые древние на территории бывшего СССР. Мне удалось с помощью графического анализа их выявить. Так что ваш вопрос очень интересен. Это желание поиска, желание узнать, что же было характерно для наших предков, чем мы отличаемся, а чем мы интегрируемся в общемировую культуру. Многие вещи из найденных здесь могли бы украсить любой музей мира.
Д.П.: За годы работы у вас, наверное, были находки и достижения. Расскажите о них, пожалуйста.
О.Б.: У меня есть большое открытие, я могу им гордиться, и больше мне ничего и не надо. Я являюсь первооткрывателем дамасских мечей на территории бывшего СССР, самых ранних, III-IV веков.
До меня в России, в Советском Союзе, было известно всего два меча: один из Гробино, другой из Кисталиса (это в районе советской Прибалтики, в районе Финляндии). Один меч был IV века, а второй – VIII века. А у нас в Абхазии, причем в разных районах, не только в Цебельде, но и в Бзыбской Абхазии, в Ачандаре, в Эшере, были найдены мечи из дамасской стали, и я их датировал с помощью металлографического анализа в Москве – это III-IV века. Из десяти мечей, которые я тогда привез, пять оказались вершиной ручного кузнечного творчества, их изготовили с помощью кузнечной ковки, это настоящие дамасские мечи. Они являются большой редкостью. Это дало мне возможность сделать вывод, что древние абхазские воины были вооружены такими мечами, которые разрубали любую сталь, за такой меч могли отдать полцарства, любимую жену, и вообще он равносилен был стоимости отборного слона. Он мог служить нескольким поколениям. О нем слагали поэмы, их воспевали. Такие мечи были найдены у нас. А в Эшере были найдены бракованные мечи, что говорит о том, что была сделана попытка производить их на месте. Вот это очень важно, потому что позволяет говорить, что и здесь их могли делать.
Д.П.: А эти мечи были такие же хорошие, как оригинальные?
О.Б.: Вы знаете, внешне они были покрыты коррозией, ржавчиной. Когда я брал их, я даже не знал, что это мечи.
Я освоил металлографический анализ, на это ушло несколько месяцев в Москве. И мне потом дали возможность самому проводить эти исследования. И вот я взял меч, как положено, над ним работал три дня, довел поверхность до «зеркала» – ни одной царапины не должно быть на срезе. Потом протравил азотной кислотой… Вдруг на зеркальной поверхности рисунок появился. Я подумал, что я что-то не то сделал, побежал к своему руководителю лаборатории. Говорю ему: «Борис Александрович, я что-то не то сделал?» Он говорит: «Олег, это же дамасская сталь!» И он позвал всю лабораторию, потому что они только на фотографиях такое видели. А там рисунок в виде цветка, в виде розы. Это самый сложный рисунок. Я привез тогда десять мечей, на них был рисунок линейный, угловой, двойной угловой. Всего четыре рисунка в мире известны, все эти четыре рисунка были найдены у нас в Абхазии!
Вот что я сделал. И можно уже уходить в мир иной, больше ничего можно не делать.
Также у меня есть работы, посвященные ремесленному производству, гончарному производству. В металле я изучил, как производили железо, начиная с VIII века до н.э. до XV века н.э. На фоне этого промежутка времени я рассмотрел всю историю Абхазии на одном только виде ремесла.
Помимо этого я раскапывал разные памятники: замок Баграта, крепость Ачапара. В Цебельде я участвовал в экспедиции в качестве заместителя начальника, а руководителем был Юрий Николаевич (Воронов). 15 лет мы вместе раскапывали этот комплекс. 500 погребений наших предков апсилов через наши руки прошло. И храмы раскапывали: Симона Канонита, храм в Арасадзыхе, в Бедии раскопки вели, в Мокве.
Д.П.: И у меня последний вопрос: вы могли бы охарактеризовать, что сейчас с археологией в Абхазии происходит?
О.Б.: В археологии у нас происходит вот что: во-первых, мало кадров не только в археологии, но и в истории и вообще везде, и даже в руководстве нашей республики. Это, конечно, результаты войны. В развитии кадров у нас есть прореха, которая соответствует 20 годам. У нас за это время умерли специалисты, большие известные ученые, а молодые не появились. Перспектива появилась только сейчас, последние три-четыре года. Сейчас я могу назвать троих молодых ребят: один – Кобахия, он уже у нас работает, Инал Адлейба еще учится и Тарашь Хутаба. Я работал и до войны в абхазском университете, и после войны вот таких студентов не встречал. Значит, у нас появится поколение, которое может сменить нас. Вот это самое главное, я на это надеюсь.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
