20 мая сход жителей чеченского села Кенхи осудил односельчанина Рамазана Джалалдинова. Селяне заверили президента Путина, что никто из них не разделяет одиозного мнения их необразованного земляка о Рамзане Кадырове, которое он высказал в обращении Путину ранее. Джаладинов, как сказано в обращении к президенту, всю жизнь живет вразрез с интересами своих односельчан. И, конечно, он стал послушной марионеткой в руках западных спецслужб, ведущих грязную информационную войну против России. 455 подписей – практически весь списочный состав села. Отчет о мероприятии увидела по республиканскому телевидению вся Чечня. Заодно седой старец из Дагестана вспомнил, как 15 лет назад Джалалдинов украл у него отару овец, а человек, которого долгое время считали в Чечне правозащитником, рассказал, как тот выжил из села учителей, и список разоблачителей был длинным.
В общем, никаких новаций, все аналогии настолько нарочиты, что говорить о них как-то даже и нелепо. Кадыров обезоружил критиков, Чечня отстояла право считаться территорией, на которой возможно все. Наверное, 20 мая никто не запомнит как день смены вех и перехода количества в качество, а напрасно. 20 мая был дан окончательный ответ последним оптимистам.
Здесь есть несколько понятных искушений, и надо быть крайне осмотрительным. Соблазн услышать в тезисах сельского схода пресловутое «расстрелять, как бешеных собак» понятен и простителен, но одинаковые следствия отнюдь не всегда указывают на единство причин. Другое время, другие люди – и другой жанр.
После убийства Бориса Немцова могло показаться, что Кадыров становится для Москвы проблемой. Кто-то даже всерьез сообщал, что иерарх был взбешен, что стрельба под его окнами без его ведома стала вызовом, который он не простит. Расследованием, яростным и бессмысленным, Кремль аранжировал решение пары вполне конкретных задач. Первая и главная стадия проекта «Кадыров» подходила к концу, фаворит сделал свое дело, ставки надо было безболезненно понижать, а тут как раз подвернулся случай. Кремль вообще неплох в умении решать боковые задачи.
Словом, речь шла лишь о перезаключении контракта, которое легковерную часть гражданского общества повергло во вредные ожидания. Оправданные ровно в той степени, в которой Кадыров действительно создавал Кремлю некоторые трудности. Ошибка таилась в несколько идеалистическом представлении о том, что стиль любимого наместника и в самом деле может вызвать у царя желание поморщиться.
Никаких поводов для таких подозрений он, между тем, никогда не давал. Но жанр обманчив, хоть имя им легион – сгинувшим мечтателям, верившим, что горец с трубкой просто не знает, что творят его опричники. Но тот, по крайней мере, знал, что и зачем делает. Нынешняя ситуация проще – в этом знании нет столь навязчивой необходимости. С чего будет морщиться командир части, на территории которой в открытую торгуют водкой и анашой, если в казарме кто-то повесится или до смерти забьют салагу? Командир, конечно, пожурит сержанта, но они с ним – одной крови, и проблема командира не в сержанте, а в том, как помочь тому прикопать труп, а если не получится, то с убедительностью сельского схода рассказать возмущенному обществу, как жаль беднягу, несколько раз случайно упавшего на штык, и, конечно, ответственный за технику безопасности примерно наказан.
Систему отношений «командир-сержант» не следует путать с известными моделями 30-х годов прошлого века, под которые она иногда смело рядится. В чем-то для ее бенефициаров она даже эффективнее и гибче. Она не требует ни идеи, ни даже жесткой организационной вертикали: есть система заинтересованностей и система посыльных – к кому-то врача, к кому-то Адама Делимханова, которому, что Кенхи, что Вена…
В чем-то эта модель устойчивее тех, в которые камуфлируется – как горы крепче Колизея, как все природно-инстинктивное крепче рукотворно-продуманного. Организаторы Кенхи нащупывают стиль мероприятия рефлекторно, они – ведомы. Режим у них получается сам собой, как следствие их особого душевного и интеллектуального устройства, к созиданию не способного, но живучего, как все простейшие, которым не надо заботиться о том, чтобы выглядеть сложнее. На любые сложности есть деньги, телевизор и Адам Делимханов – так теперь звучит новая российская триада, а все, что было в старой, – для романтиков. Не нужны идеи, даже самые жуткие, – есть инстинкты; не нужно считать на ход вперед – любой стратегический расчет есть форма самоограничения; не нужны объективные причины – достаточно следствий, которые сами становятся формой общественного устройства. Кенхи – торжество стиля, эта модель долго нащупывалась, но теперь она обрела энциклопедически очерченную точность. Не то чтобы на других азимутах большой страны она была в диковинку, просто там как-то не рекламировали крайности с той бесшабашностью, с которой это может позволить себе Рамзан Кадыров. Никакой экзотики. Просто авангард. Кенхи – наш.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
