Двадцать два года назад завершилась война в Абхазии. Сегодня о тех событиях вспоминает Дмитрий Кипиани – грузинский ветеран, капитан медицинской службы в отставке и кавалер ордена «Вахтанга Горгасали», которым награждаются грузинские военнослужащие, проявившие храбрость и героизм в борьбе за защиту территориальной целостности страны. В интервью тбилисскому корреспонденту «Эха Кавказа» Дмитрий Кипиани рассказал, что до войны работал в отделении реанимации нейрохирургического центра Минздрава Абхазии, а после начала боевых действий практикующий врач-реаниматолог отправился на передовую спасать раненных.
З.М.: Вспомните, как для вас началась война, когда и почему вы решили, что вы должны быть на передовой, может быть, не с оружием в руках, но, тем не менее, на передовой рядом с бойцами?
Д.К.: Дело в том, что на самом деле в стране тогда была гражданская война. Гражданская война шла между (грузинским) национально-освободительным движением, которое к тому времени достигло независимости и выхода из СССР, и партийно-воровской номенклатурой, которая представляла в Советском Союзе власть. Это была именно гражданская война, и то, что она перешла на территорию Абхазии, в принципе, неудивительно, потому что вся Грузия была втянута в эти процессы. Строго говоря, никакого межэтнического конфликта изначально не было. Осенью 92-го года, когда пал город Гагра, там впервые проявились советские войска и (проявилось) участие России очень явно. Город был взят непосредственно российскими военными формированиями. И всем тогда стало ясно, что эта гражданская война фактически превращается в войну России против Грузии, которая в тот момент объявила о своей независимости. В городе Сухуми война для меня началась большим шоком, я в тот момент находился в городе, раздались выстрелы тяжелых пулеметов с танков. Я не знаю, кто тогда куда и в кого стрелял, но это был большой шок.
В Грузии не существовало никакой армии, были какие-то формирования вооруженные, порожденные той гражданской войной, но армии как таковой не было, и когда война пришла в Сухуми, то местное народное ополчение с первых же дней включилось в эти процессы. Конечно, приходили какие-то военные формирования из центральных частей Грузии. Впоследствии народное ополчение было очень формально приведено как бы в форму 23-й мотомеханизированной бригады ВС Грузии. Но отсутствовала какая бы то ни было медицинская служба. Практически половину войны я был волонтером, стараясь помогать ребятам на передовой и в госпиталях. Но была большая очевидная для врача проблема: на передовой, где нужно было оказывать непосредственную помощь, от чего вообще зависело выживание людей, никакой помощи не оказывалось. Это и было причиной, почему я приехал в Тбилиси, пошел в военкомат и пошел добровольцем, получив предписание в штабе ВС о создании медицинской роты «Кобра» в 23-й бригаде. Вот так началась для меня эта война.
З.М.: Вы говорите, что это гражданская война, да, а ведь с той стороны, с абхазской, считают, что эта война была освободительной, за независимость. Почему такой разный взгляд на один и тот же конфликт, как вы считаете?
Д.К.: Я думаю, вам, как журналисту, лучше всех известно, как создается мифология войны. И совершенно не удивительно, что люди, которые правили той стороной, создавали свою мифологию. Учитывая то, что Абхазия в информационном плане и тогда, и сейчас закрытая территория, то можно все что угодно говорить и рассказывать людям, и с течением времени люди, которым рассказывают, и даже те, кто рассказывает, свято верят, что у них была национально-освободительная война. Кроме того, сегодняшнему населению Абхазии нужно во что-то верить.
23-я бригада обороняла свой город. Это был мотив. Практически весь год шла оборона, но от кого мы оборонялись, мы видели практически после каждого боя по тем трупам, которые оставались на той территории. Мы просто видели, чьи трупы у нас оставались, – это была война России против Грузии. С нами воевали россияне, это были кадровые офицеры российской армии, там были какие-то люди, которые называли себя казаками, были те, кого в дальнейшем окрестили мусульманскими экстремистами с Северного Кавказа.
З.М.: Приходилось ли вам помогать раненым с той стороны как врачу? Такие случаи были?
Д.К.: На передовой таких случаев не было, потому что в зоне боевого контакта живых практически не оставалось. Но в тыловых госпиталях, да, были такие случаи, когда мне встречались пленные. Я оказывал им медицинскую помощь, порой приходилось этих людей защищать от лежавших рядом в палатах наших бойцов.
З.М.: То есть были попытки расправы? Самосуда, так скажем.
Д.К.: Ну, что значит расправы, там очень тяжелые эмоции у всех. И когда кто-то случайно узнавал или слышал чуждую речь, эта реакция была понятной.
З.М.: Бывало ли, что вам приходилось откладывать в сторону свои медицинские инструменты и брать в руки оружие?
Д.К.: Да, такие моменты бывали в сентябре (1993-го года). Дело в том, что сентябрь 93-го – это был бой без всяких правил. Нашу бригаду полностью разоружили, дали гарантию, что боевые действия прекратятся и фактически напали на город, у которого не было возможности адекватно защищаться. И там происходили чудовищные вещи, всякое бывало. Но самое страшное у врача на войне – это запах. Кто бывал на бойнях, знает запах бойни. Но там (на войне) другой запах. Кровь, смешанная с человеческими фекалиями, дает очень специфический «аромат». И стоит вот этот запах. А когда приносят трупы, то там еще и запах жареного. Это «аромат», который невозможно ощутить нигде, ни в какой ситуации, кроме как в бою. Это самый яркий негатив.
З.М.: Возвращаясь к событиям осени 93-го года. Вы были в Абхазии до конца, скажите мне, почему, когда грузинские войска покинули Сухуми, они не закрепились где-нибудь на каких-нибудь оборонительных рубежах и не предприняли дополнительных попыток взять город?
Д.К.: Я могу вам сказать за наше подразделение, от которого мало что осталось, но, тем не менее. Мы уходили таким образом, что старались остановиться на каждом таком месте, где можно было бы держать оборону, но что происходило в целом с командованием в то время, было непонятно. Потому что мы не могли найти практически никого. Думаю, центральному руководству Грузии это было не нужно. Это была разыгранная карта, и они ее разыграли до конца. Вся логика тех событий – это была сдача.
М.З.: В целом приходилось ли вам сожалеть о чем-то по поводу той войны, может быть, эпизоды есть такие, которые заставляют вас о чем-то сожалеть?
Д.К.: Десятки тысяч погибших. Вот единственное, о чем я сожалею.
З.М.: Погибших с обеих сторон вы имеете в виду?
Д.К.: Со всех сторон. Какая разница? Мы же все жили вместе. И я сам рос среди абхазов, я каждое лето проводил в абхазской деревне.
З.М.: Ну и годы, они заставляют человека взглянуть на многое другими глазами. Прошло более двадцати лет, какое у вас сформировалось отношение к тем событиям и к той войне?
Д.К.: Война случилась – это факт. И мы были втянуты в эту войну, и их втянули на той стороне. Я думаю, это была, наверное, недальновидность, неопытность всех нас, в то время советских людей. Мы просто не знали, что с нами делают и как нами манипулируют. Никакого другого отношения у меня нет. И еще один момент. Я совершенно точно знаю, что Россия – это мой враг. Я имею в виду страну. Вот, собственно, все, что от той войны осталось. Но чувства законченной войны нет и сегодня, потому что война и на самом деле не закончена. Нет ничего, ни одного документа, которым могла бы закончиться война. Да и внутреннее ощущение такое же. Мы видим, что сегодня происходит на Донбассе. Во время нашей войны не было интернета, не было смартфонов, не было ничего, мы не могли ничего показать, но на Донбассе сегодня происходит то же самое, что тогда происходило в Абхазии. Абхазы – это неотъемлемая часть истории Грузии, истории (грузинской) государственности. Во всяком случае, последнюю тысячу лет. Можем ли мы жить вместе? Я не знаю, я со своими родственниками могу общаться, и между нами нет никакого антагонизма.
З.М.: С родственниками абхазами?
Д.К.: Да, безусловно. У меня их в количественном отношении намного больше, чем родственников из других регионов Грузии. Просто кто-то останется после нас, и все вернется на круги своя. Эта история не нами началась и не нами закончится.
