Семь лет назад – 26 августа 2008 года Россия признала независимость Южной Осетии и Абхазии. После этого у Москвы надолго испортились отношения с Западом. Могла ли Россия обойтись без признания этих республик?
Член научного совета Московского центра Карнеги Алексей Малашенко считает, что в 2008 году Россия могла обойтись без признания независимости Абхазии и Южной Осетии. Более того, считает эксперт, это решение было неожиданным для самого российского руководства. Оно не было заранее запланировано, поскольку в самый канун признания, когда обсуждался вопрос о статусе Абхазии и Южной Осетии, мало кто из тех, кто сидел в Кремле или на Старой площади, предполагал, что они станут суверенными республиками:
«С точки зрения людей, которые, скажем так, работают не в Карнеги, было мнение, что лучше бы этого не делать. Признав эти республики, Россия ничего не получала, а только связывала себе руки. Если бы этого не случилось, Абхазия и Южная Осетия остались бы неким инструментом давления на Тбилиси. Как только республики были признаны, этот инструмент был вырван из рук России, точнее, она сама его отдала».
По мнению Алексея Малашенко, признание независимости Южной Осетии и Абхазии, аннексия Крыма, участие России в конфликте на Донбассе – все эти события связаны между собой:
«Эти события, безусловно, связаны двумя моментами. Первый – в российской политике сохраняется тенденция воссоздания полностью подконтрольного России пространства, вплоть до присоединения, как в случае с Крымом. Второй момент – это то, что некоторые политические решения принимаются все-таки минимум на 50% эмоционально. Все разговоры, что аннексия Крыма была запланирована давно, не более чем спекуляции. При принятии решений и по Украине, и по Грузии имело место еще такое важное чувство, как личная обида. Очень много спонтанного, личного. И еще есть такое хорошее слово – импровизация. Импровизировать хорошо в театре, но не в политике. Это ничего хорошего не приносит».
Политолог Сергей Маркедонов, напротив, убежден, что российское военное вмешательство в конфликт 2008 года было неизбежно и произошло бы при любом лидере России. Если посмотреть на 90-е годы, то и тогда Москва реагировала в соответствии со своими возможностями и ресурсами. Можно вспомнить подписание Дагомысских соглашений по Южной Осетии в 1992 году, Московских – по Абхазии в 1994-м, военное вмешательство во внутригрузинский гражданский конфликт силами Черноморского флота в 1993 году. И в этом смысле, считает Сергей Маркедонов, политика Путина возникла не на пустом месте – и первое, и второе руководство России рассматривало постсоветское пространство, в том числе и Южный Кавказ, как сферу особых интересов. Потому жесткая реакция на попытку переформатировать конфликт без участия России последовала бы в любом случае, говорит Сергей Маркедонов:
«Не надо забывать, что конфликт 2008 года имел четырехлетнюю предысторию. С 2004 года предпринимались регулярные попытки разморозки конфликта, то есть изменения его формата через интернационализацию, где роль России не была бы ключевой и эксклюзивной. Вот что такое разморозка. Россия не с первой минуты ввязалась в этот бой. В августе 2004 года реакция России была сдержанной, мягкой, а в августе 2008 года – более жесткой. То, что реакция была бы, неважно, кто обитал в Кремле, мне более или менее понятно. Что касается признания независимости 26 августа, – это последствие самой реакции. Ее можно было сделать тоньше».
По мнению Сергея Маркедонова, например, можно было ввести войска, договориться с Южной Осетией, придумать формат, не нарушающий Беловежских соглашений. Почему решили иначе, говорит политолог, станет ясно, когда откроют секретные архивы. А до тех пор все рассуждения на эту тему носят спекулятивный характер. И все же, говорит Сергей Маркедонов, даже из открытых источников очевидно, что Москва не спешила с признанием независимости республик и не стремилась к этому:
«Когда были подписаны соглашения Саркози-Медведев, в них изначально был пункт о международной дискуссии по поводу признания Южной Осетии и Абхазии. Мне кажется, что Москва была готова этим удовлетвориться – тем, что статус этих территорий является предметом дискуссий, что не предполагает автоматического признания территориальной целостности Грузии. Но проблема в том, что дальше план Медведева-Саркози стал приобретать разные интерпретации: в одном варианте эти дискуссии были, а в другом их не было. И боязнь того, что будет некий вакуум вокруг этой ситуации, что международные дискуссии не будут поддержаны и будет политическое давление на Москву, – все это подстегнуло Кремль к признанию».
Предположим, что признания бы не было, рассуждает Сергей Маркедонов. Но при этом войска, которые вошли в Южную Осетию и Абхазию, скорее всего, там бы и остались. Изменился бы после этого характер взаимоотношений России с республиками? Безусловно. Если до 2008 года Москва играла роль миротворца, то после августовской войны она четко признала одну сторону правой, а другую – виноватой. По факту уже это меняло статус России. Поэтому, считает Сергей Маркедонов, ошибаются те политологи, которые говорят, что, не признав независимости Южной Осетии и Абхазии, Россия избежала бы международного давления, обвинений в оккупации и сопутствующих этому проблем.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
