Вечером 5 марта в Музее Москвы откроется историко-просветительская выставка "Город как учебник истории. Места репрессий в Москве". Таких мест сейчас насчитывается около 70, и с каждым годом исследователи находят новые адреса. Впрочем, у всех на слуху только Дом на набережной, тут уж роман Юрия Трифонова и его экранизация помогли.
А многие ли, к примеру, помнят, что больше похожее на сквер Братское кладбище на Соколе (парковые скамейки и даже детская площадка) — это не только могилы героев Первой мировой войны, но также — тайные захоронения жертв сталинского террора? Сразу за оградой кладбища — троллейбусное кольцо, чуть подальше — вход в метро. Место оживленное. Вполне может быть, что здесь садится на общественный транспорт некая пожилая женщина, чтобы приехать с портретом Сталина на митинг КПРФ.Или, скажем, другой пассажир — это бритоголовый малый, тоскующий по "сильной руке". И невдомек им, что всего в нескольких метрах лежат в земле черепа с дыркой от пули, и совсем не исключено, это прах отца одной и прадеда другого. Не знают, и знать не хотят.
Новая экспозиция в Музее Москвы, охватывающая период с 20-х по 50-е годы прошлого столетия, подготовлена Международным Мемориалом. Церемония открытия выставки начнется с чтения актерами Театра.dос воспоминаний свидетелей прощания с Иосифом Сталиным. Такие тексты собраны создателями волонтерского проекта 05/03/53, лаконичное название которого — это дата смерти диктатора. Среди прочих, здесь есть воспоминания филолога Мариэтты Чудаковой. Я обратились к ней с просьбой рассказать подробнее о том дне, когда она шла в тесной толпе к гробу вождя:
— Я точно помню, что гроб был выставлен в Колонном зале уже в первый день, когда в 6 утра объявили о смерти. Так что, я была там в первый день.
Как все тогдашние школьники, я верила, что Сталин — потрясающий деятель.
Почему я пошла? Я была девятиклассница, утром отец разбудил меня этим сообщением. Через два часа ко мне прибежали мои заплаканные подруги со словами: "Что делать?" Я говорю: "Ну, что ж, поедем в Колонный зал". И мы туда тронулись. Я должна пояснить ситуацию. Отец мой был участником войны, добровольцем ушел на нее. Всю войну провоевал рядовым: московское сражение целиком, Сталинград целиком, Курская дуга целиком. Потом по призыву на войну ушел брат, он 1925 года рождения. И я не знала о том, что знали мои старшие родственники. А они знали, что мой дед, бывший царский офицер, был арестован в 1937 году. Отцу сообщили, что его отец приговорен к 10 годам без права переписки. И мой отец, как коммунист, до 1956 года верил своей партии.
Если бы я, например, знала хотя бы, что что-то произошло с моим дедом, я, может быть, по-другому бы на все смотрела. Однако я совершенно, как все тогдашние школьники, верила, что Сталин — потрясающий деятель. Потому я, собственно, туда и пошла.
Когда я пришла домой, меня встретили как восставшую из гроба покойницу, потому что старшие братья вернулись со словами, что там Ходынка
Получилось так, что в Колонный зал я попала одна из всей нашей большой семьи. После меня пошли два моих брата — уже ничего не вышло. Они вернулись, уже шла Ходынка. А мы вовремя побежали. Стало быть, вышли мы на какой-то станции метро и поняли, что с конца этой очереди нам не достояться. Мы, как москвички, сообразили, как быть. Поехали на Тверскую (тогдашнюю станцию Горького). Надо сказать, тогда все дворы были открыты, все были проходными. Мы нашли один такой двор и добрались до дома, который выходит на Пушкинскую улицу тогдашнюю, метров за 200 до Колонного зала. Дверь, как все двери парадные, выходившая на Пушкинскую, была закрыта. Мы залезли на окно на лестничной клетке, открыли окно, вылезли на козырек над подъездом и, набравшись духу, втроем спрыгнули в сугроб. Таким образом, и вошли в очередь.
Очередь шла настолько безмолвно, безучастно, что ли, ко всему на свете, что нам никто даже слова не сказал, вроде "куда вы лезете". Абсолютно гробовая тишина была. Я не могла долго выдержать эту тишину и обратилась к идущему с нами дядьке с вопросом, который сама оценила только спустя годы: "Скажите, пожалуйста, а как вы думаете, кто теперь будет вместо товарища Сталина? Товарищ Молотов?" Этот бедный дядька чуть в обморок не упал от моего вопроса! Никто не мог, конечно, тогда эти вопросы ни задавать, ни отвечать на них. "Не знаю, девочка!"
Помню, очень сильное впечатление произвело то, что я увидела в Колонном зале. Гроб был такой приподнятый. Очень старое лицо, в оспинах. Это все было хорошо видно, его не гримировали, видимо. Волосы рыжеватые с сединой.
Ну, обошли вокруг и двинулись искать какой-то вход в метро. И единственный вход, куда мы могли пойти, это тогдашнее метро "Кировская", а теперь "Чистые пруды". Когда мы туда подходили, огромная толпа пыталась войти, и уже слышались истошные крики. Но мы все-таки каким-то образом вошли и поехали до Сокольников домой.
Когда я пришла домой, меня встретили как восставшую из гроба покойницу, потому что старшие, намного старше меня братья вернулись со словами, что там Ходынка, и меня уже похоронили. А мы просто успели вовремя выбраться оттуда. В последующие два-три дня все время приходили сообщения, что в одном соседнем дворе мальчик погиб, в другом подросток погиб.
В связи с похоронами Сталина я всегда вспоминаю поэму "Труба" Германа Плисецкого, замечательную строчку: "Отцы стоят навытяжку в кальсонах...". Ну, мой отец был не в кальсонах, но в 6 утра по звуку нашего радио меня разбудил, сказав трагическим голосом: "Вставай! Сталин умер!".
Я не знал, что Сталин знает
Я добавлю кое-что про 1956 год, что является заключением этого сюжета. Повторяю, мой отец считал, что ему партия правильно сказала, что его отец приговорен к 10 годам без права переписки, что он где-то в лагере. И вот 1956 год, я была на втором курсе, нам прочитали доклад Хрущева, и также прочитали у отца в Министерстве рыбной промышленности. Мой отец был, конечно, русский интеллигент, кончил русскую классическую гимназию, а потом Тимирязевку. И он был дагестанец, очень смуглый. В тот вечер вернулся домой бледный как смерть и сказал потрясающие слова. Я сидела ни жива и ни мертва, только впитывала, что он сказал. Помню наизусть каждое слово: "Я не знал, что Сталин знает". То есть он считал, что это трагические ошибки. Он никогда не верил, что мой дед в чем-то виноват, но считал, что это трагические ошибки, о которых Сталин не знает. Это потрясающе! Мой отец глупым человеком не был. Потом помолчал и добавил: " Я не понимаю... Я не понимаю, как те, кто знали, не убили его!" Еще помолчал несколько секунд и сказал веско: "Если бы я знал, я пожертвовал бы всем и убил бы его!" И я знаю, что мой отец даром слов не бросал, он не тот был человек. И я на его стороне!
Он так и умер, не зная про смерть своего отца. Я только после его смерти, уже будучи членом Президентского совета, выписала из Махачкалы следственное дело моего деда и прочитала, что он в 1937 году был арестован, а через три месяца расстрелян. Следственное дело в своем духе было потрясающим! Мой дед не признал ничего! Все отрицал. А что его пытали в Дагестане, в этом у меня нет сомнений. И на каждом листе внизу твердым почерком роспись — его фамилия, — говорит Мариэтта Чудакова.
Выставка "Город как учебник истории. Места репрессий в Москве" — уличная. Это, по словам куратора культурных программ Международного Мемориала Александры Поливановой, не случайно:
В каком-то смысле весь город — памятник жертвам политических репрессий
— Эту выставку мы подготовили для того, чтобы она взаимодействовала с прохожими. Это специальный формат. Выставка первый раз была открыта в Москве 29 октября 2014 года, около Соловецкого камня, в рамках акции "Возвращение имен". Она была такая линейная, длинная выставка, вытянутая, в середине сквера, так что можно было с двух сторон ее осматривать. Потом мы договорились, что она переедет на полтора месяца во двор Музея Москвы. А там двор совсем другой формы, и архитектор Сергей Ситар разработал новое решение, с учетом заданного пространства — она уже стоит такой звездой.
Выставка подготовлена в "Мемориале" в рамках семинара "Москва. Места памяти, география террора". Мы исследуем отношения государства и советского человека в пространстве города. То есть мы изучаем эти отношения и наносим их на карту современного горожанина. Очень важно, чтобы это было не только в интернете, не только в виде бумажных буклетов, которые мы тоже делаем, мы делаем такие маленькие путеводители — можно самим гулять по Москве и смотреть, читать наши комментарии, разглядывать старые фотографии. Но для нас очень важно, чтобы это было действительно в пространстве сегодняшнем, чтобы современные горожане чувствовали связь Москвы 21-го века и Москвы 30-50-х годов.
Кроме того, мы водим экскурсии по местам репрессий в Москве. Ходим по конкретным улицам, смотрим на эти аутентичные дома или, по крайней мере, на то, что от них осталось, или на место, где они раньше стояли, если домов совсем не осталось. Все для того, чтобы почувствовать эту физическую связь, когда город предстает как некоторый памятник. Сейчас много говорят про планы установить памятник жертвам политических репрессий, а у нас в каком-то смысле весь город — памятник жертвам политических репрессий. Все эти улицы, дома жилые и ведомственные дома, разные учреждения.
— Каково содержание выставки, что увидит человек, который придет во двор музея?
— Выставка — это 12 лайт-боксов, в каждом таком боксе с подсветкой есть фотография, есть короткая справка, и есть какое-то свидетельство. Оно либо из очень яркого документа, либо из мемуара, связанного именно с этим местом. Мы разделили выставку на три блока. Первый блок — это места принятия решений, то есть места, где принимались решения о репрессиях. Я имею в виду партийные органы, правительственные органы и, главное, конечно, органы спецслужб: НКВД и Военная коллегия Верховного суда.
Второй блок — это места заключений, то есть тюрьмы, подведомственные НКВД, и обыкновенные тюрьмы. Новинская, например, тюрьма, старая, которой больше уже не существует. Она стояла на месте здания СЭВ, где Новый Арбат переходит в Кутузовский проспект.
Далее — концлагеря 20-х годов, которые во многом находились на территории монастырей. То есть большевики, придя в Москву, открыли здесь множество концлагерей. Закрывая монастыри, туда отправляли заключенных. Это Рождественский монастырь, который стал Рождественским концлагерем, Ивановский монастырь, который стал Ивановским концлагерем, Семеновский, Покровский. В общем, их было много в Москве, порядка 15.
Третий смысловой блок — это места расстрелов и массовых захоронений.
— Они есть непосредственно в черте города?
— Да. Самые массовые места захоронений находятся в Бутове, — Бутовский полигон, полигон "Коммунарка" и Донское кладбище. Кроме того, еще есть захоронения застреленных на Ваганьковском и Калитниковском кладбище. Еще есть какие-то места.
— И это были безымянные захоронения?
— Да-да. Вот на Донском некоторые атрибутированы, но, в принципе, все это называется — могилы невостребованных прахов, — сообщает Александра Поливанова
