Роль борца с неправедной властью и ее обличителя досталась Ходорковскому случайно. В своей предыдущей жизни он не только не думал о «брани против властей», но, напротив, воспринимал власть как силу, которая единственно только и может быть основой его благосостояния. Выйдя из комсомола, ставшего его трамплином в бизнесе, уже следующую властную формацию он и другие представители российского олигархического капитала сделали фактически своей собственностью. Они воспринимали ее главным образом, а то и исключительно как инструмент расширения бизнес-империй, которыми владели. Был ли Ходорковский мягкосердечнее своих коллег, действовал ли он более цивилизованно – не имеет значения, поскольку злодеяние, конечно, может отличаться в оттенках, но только статистически.
Он – такой же типичный представитель разбойничьих 90-х, как и все, кто сколотил состояние в те годы. Это вовсе не означает, что у данной группы имелась какая-то специфическая предрасположенность действовать методами, далекими от всякой гуманности – нет, просто после развала СССР у бизнеса не было и не могло быть никаких правил, эта сфера деятельности являла собой дикие джунгли, выжить в которых шанс имели только самые сильные и беспощадные.
У Ходорковского была чистая, лишенная идеологических пристрастий, любовь к власти, стремление стать ею. Он финансировал одновременно и фракцию «Яблоко» в парламенте, и коммунистов. Его интересовали инструменты влияния, лобби, а не идея. В клинч с Путиным он вошел только потому, что тот решил изменить схему взаимоотношений олигархического капитала и власти не в пользу капитала. Ходорковский как раз был категорически против того, чтобы власть обрела самостоятельность. Во что выродилась путинская схема «равноудаленности», хорошо известно, но тогда никто не знал, чего ожидать от нового президента, и эта формула многим казалась поворотной в направлении от ельцинской плутократии.
Расправа над Ходорковским была неправосудной и являлась неприкрытой и отвратительной местью, она-то как раз и похоронила принцип «равноудаленности» раз и навсегда. С этого момента Ходорковский, у которого были по сфальсифицированным основаниям отняты многомиллиардный бизнес и свобода, стал иконой либерального сообщества в России. Сам сиделец не возражал против розыгрыша этой партии – она являлась своего рода охранной грамотой, в соответствии с которой он признавался народным героем, пострадавшим за идеалы свободы и демократии. Его прошлое с очевидными темными пятнами было объявлено безупречно белым.
Конечно, каждый человек способен переродиться в любое мгновение своей жизни. Почему бы не предположить, что и Михаил Борисович отринул свой опыт и пошел в бой уже с чистым, свободным от всякого греха, сердцем. Увы, в этом случае он должен был бы прилюдно объявить, в чем конкретно считает себя виновным, от чего отказывается и почему решил отныне быть верным рыцарем свободы и достоинства. Однако свое прошлое он не подверг ни критике, ни анализу, оставив его органичной и не подлежащей пересмотру частью своей жизни. Кроме того, его публицистика из-за решетки не дает оснований считать, что он как-то основательно укрепился в новой системе ценностей – то он поддерживал либеральную империю, то советовал опираться на националистов. В целом же сказанное им в условиях несвободы оставляет, по крайней мере у меня, впечатление унылой и средневзвешенной тавтологии про то, что все должно быть хорошо и правильно.
Даже если прошение о помиловании явилось результатом давления, – это все равно был, как мне кажется, принципиальный выбор. В том смысле, что сломался Ходорковский или нет, он поступил в соответствии с давно выработанным и въевшимся в кожу убеждением: власть следует использовать себе во благо, в данном случае во благо своих родителей. И лучше поздно, чем никогда. Как ни странно, такое решение требовало от него изрядного мужества, ведь он пошел против заказа, против «либерального террора», который истерически продолжает требовать от него оставаться бессменным стражником добра, истины и красоты.
До свидания, политзаключенный Ходорковский, здравствуйте, просто Михаил Борисович! Вас ждут мама и папа.
Он – такой же типичный представитель разбойничьих 90-х, как и все, кто сколотил состояние в те годы. Это вовсе не означает, что у данной группы имелась какая-то специфическая предрасположенность действовать методами, далекими от всякой гуманности – нет, просто после развала СССР у бизнеса не было и не могло быть никаких правил, эта сфера деятельности являла собой дикие джунгли, выжить в которых шанс имели только самые сильные и беспощадные.
У Ходорковского была чистая, лишенная идеологических пристрастий, любовь к власти, стремление стать ею. Он финансировал одновременно и фракцию «Яблоко» в парламенте, и коммунистов. Его интересовали инструменты влияния, лобби, а не идея. В клинч с Путиным он вошел только потому, что тот решил изменить схему взаимоотношений олигархического капитала и власти не в пользу капитала. Ходорковский как раз был категорически против того, чтобы власть обрела самостоятельность. Во что выродилась путинская схема «равноудаленности», хорошо известно, но тогда никто не знал, чего ожидать от нового президента, и эта формула многим казалась поворотной в направлении от ельцинской плутократии.
Расправа над Ходорковским была неправосудной и являлась неприкрытой и отвратительной местью, она-то как раз и похоронила принцип «равноудаленности» раз и навсегда. С этого момента Ходорковский, у которого были по сфальсифицированным основаниям отняты многомиллиардный бизнес и свобода, стал иконой либерального сообщества в России. Сам сиделец не возражал против розыгрыша этой партии – она являлась своего рода охранной грамотой, в соответствии с которой он признавался народным героем, пострадавшим за идеалы свободы и демократии. Его прошлое с очевидными темными пятнами было объявлено безупречно белым.
Конечно, каждый человек способен переродиться в любое мгновение своей жизни. Почему бы не предположить, что и Михаил Борисович отринул свой опыт и пошел в бой уже с чистым, свободным от всякого греха, сердцем. Увы, в этом случае он должен был бы прилюдно объявить, в чем конкретно считает себя виновным, от чего отказывается и почему решил отныне быть верным рыцарем свободы и достоинства. Однако свое прошлое он не подверг ни критике, ни анализу, оставив его органичной и не подлежащей пересмотру частью своей жизни. Кроме того, его публицистика из-за решетки не дает оснований считать, что он как-то основательно укрепился в новой системе ценностей – то он поддерживал либеральную империю, то советовал опираться на националистов. В целом же сказанное им в условиях несвободы оставляет, по крайней мере у меня, впечатление унылой и средневзвешенной тавтологии про то, что все должно быть хорошо и правильно.
Даже если прошение о помиловании явилось результатом давления, – это все равно был, как мне кажется, принципиальный выбор. В том смысле, что сломался Ходорковский или нет, он поступил в соответствии с давно выработанным и въевшимся в кожу убеждением: власть следует использовать себе во благо, в данном случае во благо своих родителей. И лучше поздно, чем никогда. Как ни странно, такое решение требовало от него изрядного мужества, ведь он пошел против заказа, против «либерального террора», который истерически продолжает требовать от него оставаться бессменным стражником добра, истины и красоты.
До свидания, политзаключенный Ходорковский, здравствуйте, просто Михаил Борисович! Вас ждут мама и папа.
