За день до президентских выборов Грузии Михаил Саакашвили подписал свой последний указ в качестве главы государства. Покидая свой пост, он присвоил звание Национального героя Звиаду Гамсахурдиа. Какую символическую нагрузку несет этот шаг? И в какой мере наследие Гамсахурдиа сохраняет свою актуальность в отношениях Грузии с Абхазией, Южной Осетией и Россией?
Для политика обращение к историческому прошлому не является самоцелью. Это делается не ради прояснения каких-то фактов. История помогает заострить внимание на актуальных процессах, подкрепить авторитетом минувших лет сегодняшние действия.
И совсем не случайно, мотивируя свое решение, третий президент Грузии жестко противопоставил Гамсахурдиа большинству грузинского народа. Вот в каком свете увиделась борьба неистового Звиада Михаилу Саакашвили в канун его ухода с грузинского политического Олимпа: "Тогда, когда почти ни один грузин не думал о свободе своей страны, когда среди нас было большинство конформистов, Звиад Гамсахурдиа был светочем национальной идеи".
За десятилетний период своего правления Саакашвили привык позиционировать себя не столько как демократ или либерал, сколько как преобразователь действительности, как политик, готовый ломать традиции и устоявшиеся статус-кво. Даже там и тогда, когда это рискованно и опасно. Не только для него лично, но и для страны в целом. И при этом Саакашвили был искренне уверен в том, что ему и кругу особо посвященных людей правильный выход известен куда лучше, чем якобы инертному большинству. Чего стоит хотя бы его политика по "разморозке" двух конфликтов в Южной Осетии и Абхазии, начавшаяся с банального отрицания существовавшей на тот момент правовой базы (Дагомысские соглашения 1992 года и Московские соглашения 1994 года).
Но ведь практически с того же начинал и первый президент независимой Грузии. В то время когда Гамсахурдиа еще не был главой государства, но уже стал видным оратором на митингах и рассматривался как лидер национального движения, он также стремился к тотальной ревизии советских политико-правовых реалий. При этом акцент делался не на необходимости движения от персонифицированной власти в сторону создания работающих управленческих институтов, а на ликвидации такого наследия советских лет, как автономный статус Южной Осетии. Именно с Гамсахурдиа стало политической традицией говорить о югоосетинской проблеме как сюжете несложном в отличие от Абхазии.
Тогда же все проблемы в отношениях с автономиями стали рассматривать не столько как вопросы грузинского национального строительства, сколько как внешнеполитический сюжет. Фактор России, который, конечно же, был и остается существенным, излишне гиперболизировался. И по-прежнему рассматривается как определяющий. Послушай иных грузинских политиков и покажется, что, забудь Россия про Абхазию и Южную Осетию, и территориальная целостность их страны восстановится за день или максимум два.
И хотя первый президент Грузии не усидел в своем кресле и одного года, идеи, озвученные им тогда, до сих пор оказывают свое воздействие на политику официального Тбилиси. Тот же Михаил Саакашвили в 2004 году посчитал, что Южная Осетия не будет таким уж непреодолимым препятствием. Он искренне поверил в то, что его амбиции получат карт-бланш со стороны Запада, а Россию, как игрока, можно не рассматривать всерьез. И внутри Грузии, и извне многие, включая и жестких критиков политики Путина и Кремля, пытались доказать, что реальная картина мира намного сложнее, она многоцветна. Но рациональные аргументы не были приняты в расчет. И, как и у Звиада Гамсахурдиа, у Саакашвили получилась своя война и своя провальная югоосетинская политика. И это притом, что и в начале 1990-х, и к 2004 году шансов на реинтеграцию Южной Осетии было намного больше, чем на возвращение Абхазии.
И первый, и третий президенты Грузии позиционировали себя как антисоветчики. Гамсахурдиа просто не успел открыть музеев или выставок, посвященных оккупации. Саакашвили в этом плане сделал многое. Но оба грузинских лидера в своем стремлении "прогнуть под себя изменчивый мир" действовали зачастую с большевистской прямотой. Если реальность не укладывается в наши представления, тем хуже для реальности. Рациональные аргументы и сомнения – удел слабаков и маловеров. И если есть те, кто сомневается в "цене вопроса" того или иного действия по их рецептам, то это "совки", конформисты, которым просто далеко до "национальных светочей".
После 27 октября в Грузии будет не просто другой президент, но и другая политическая система. Появляется шанс на то, что дискурс прагматизма и рациональности придет на смену вере в быстрое чудо с помощью одного человека. Впрочем, и у российских политиков есть возможность поучиться не на своих, а на чужих ошибках. Особенно тем, кто в пылу полемики сегодня кричит о "России для русских", отмене национальных автономий и выбрасывает лозунг "Хватит кормить Кавказ!"
Для политика обращение к историческому прошлому не является самоцелью. Это делается не ради прояснения каких-то фактов. История помогает заострить внимание на актуальных процессах, подкрепить авторитетом минувших лет сегодняшние действия.
И совсем не случайно, мотивируя свое решение, третий президент Грузии жестко противопоставил Гамсахурдиа большинству грузинского народа. Вот в каком свете увиделась борьба неистового Звиада Михаилу Саакашвили в канун его ухода с грузинского политического Олимпа: "Тогда, когда почти ни один грузин не думал о свободе своей страны, когда среди нас было большинство конформистов, Звиад Гамсахурдиа был светочем национальной идеи".
За десятилетний период своего правления Саакашвили привык позиционировать себя не столько как демократ или либерал, сколько как преобразователь действительности, как политик, готовый ломать традиции и устоявшиеся статус-кво. Даже там и тогда, когда это рискованно и опасно. Не только для него лично, но и для страны в целом. И при этом Саакашвили был искренне уверен в том, что ему и кругу особо посвященных людей правильный выход известен куда лучше, чем якобы инертному большинству. Чего стоит хотя бы его политика по "разморозке" двух конфликтов в Южной Осетии и Абхазии, начавшаяся с банального отрицания существовавшей на тот момент правовой базы (Дагомысские соглашения 1992 года и Московские соглашения 1994 года).
Но ведь практически с того же начинал и первый президент независимой Грузии. В то время когда Гамсахурдиа еще не был главой государства, но уже стал видным оратором на митингах и рассматривался как лидер национального движения, он также стремился к тотальной ревизии советских политико-правовых реалий. При этом акцент делался не на необходимости движения от персонифицированной власти в сторону создания работающих управленческих институтов, а на ликвидации такого наследия советских лет, как автономный статус Южной Осетии. Именно с Гамсахурдиа стало политической традицией говорить о югоосетинской проблеме как сюжете несложном в отличие от Абхазии.
Тогда же все проблемы в отношениях с автономиями стали рассматривать не столько как вопросы грузинского национального строительства, сколько как внешнеполитический сюжет. Фактор России, который, конечно же, был и остается существенным, излишне гиперболизировался. И по-прежнему рассматривается как определяющий. Послушай иных грузинских политиков и покажется, что, забудь Россия про Абхазию и Южную Осетию, и территориальная целостность их страны восстановится за день или максимум два.
И хотя первый президент Грузии не усидел в своем кресле и одного года, идеи, озвученные им тогда, до сих пор оказывают свое воздействие на политику официального Тбилиси. Тот же Михаил Саакашвили в 2004 году посчитал, что Южная Осетия не будет таким уж непреодолимым препятствием. Он искренне поверил в то, что его амбиции получат карт-бланш со стороны Запада, а Россию, как игрока, можно не рассматривать всерьез. И внутри Грузии, и извне многие, включая и жестких критиков политики Путина и Кремля, пытались доказать, что реальная картина мира намного сложнее, она многоцветна. Но рациональные аргументы не были приняты в расчет. И, как и у Звиада Гамсахурдиа, у Саакашвили получилась своя война и своя провальная югоосетинская политика. И это притом, что и в начале 1990-х, и к 2004 году шансов на реинтеграцию Южной Осетии было намного больше, чем на возвращение Абхазии.
И первый, и третий президенты Грузии позиционировали себя как антисоветчики. Гамсахурдиа просто не успел открыть музеев или выставок, посвященных оккупации. Саакашвили в этом плане сделал многое. Но оба грузинских лидера в своем стремлении "прогнуть под себя изменчивый мир" действовали зачастую с большевистской прямотой. Если реальность не укладывается в наши представления, тем хуже для реальности. Рациональные аргументы и сомнения – удел слабаков и маловеров. И если есть те, кто сомневается в "цене вопроса" того или иного действия по их рецептам, то это "совки", конформисты, которым просто далеко до "национальных светочей".
После 27 октября в Грузии будет не просто другой президент, но и другая политическая система. Появляется шанс на то, что дискурс прагматизма и рациональности придет на смену вере в быстрое чудо с помощью одного человека. Впрочем, и у российских политиков есть возможность поучиться не на своих, а на чужих ошибках. Особенно тем, кто в пылу полемики сегодня кричит о "России для русских", отмене национальных автономий и выбрасывает лозунг "Хватит кормить Кавказ!"
