ВЗГЛЯД ИЗ ВАШИНГТОНА---Снятие грузинского «барьера» на пути России в ВТО противопоставило позицию Москвы подходам Абхазии и Южной Осетии. Насколько серьезны данные противоречия? И какие конкретные ошибки актуализировали эти расхождения сейчас?
Вся история вокруг российско-грузинских переговоров по ВТО, в общем-то, никакой Америки не открыла. Противоречия между Россией с одной стороны и Абхазией с Южной Осетией с другой существовали всегда. И они никуда не исчезнут и после обретения РФ долгожданного статуса члена Всемирной торговой организации.
Сами эти противоречия обусловлены, в первую очередь, различными масштабами участников кавказской геополитики. Если для Абхазии и Южной Осетии всего три вопроса, такие как национальное самоопределение, Грузия и российско-грузинские отношения фактически описывают всю их политическую повестку дня, то для России круг приоритетных вопросов намного шире. Как следствие, разные оценки и перспектив признания (вспомним, сколь долго этот вопрос разводил Сухуми и Москву по разные стороны), и экономического, а также военного проникновения российских интересов в Абхазию и в Южную Осетию, споры по поводу имущественных и финансовых проблем. Добавим к этому и такой сюжет, как национальный эгоизм, присущий как малым, так и большим игрокам.
В условиях, когда «чеченский вопрос» был главным вызовом единству и целостности России, Москва была готова объявлять блокаду Абхазии и совместно с Грузией продвигать эту инициативу на уровне глав государств СНГ. Как только грузинское поведение стало угрожать российским интересам на Большом Кавказе, Москва увидела в Сухуми и в Цхинвали стратегических партнеров, с которыми необходимо эффективно кооперироваться. А разве власти Южной Осетии всегда блюли российский финансовый интерес в процессе восстановления разрушенной республики? Или абхазские власти были последовательными защитниками имущественных прав граждан РФ на своей территории? Таким образом, история с ВТО лишь подтвердила тот факт, что даже патрон и клиент - это не одно целое, и их интересы и приоритеты могут не совпадать. Главное в этой ситуации - лишь грамотные конструктивные шаги по минимизации издержек и достижению компромиссных взаимовыгодных решений.
Вот с этим как раз все выглядело далеко не идеально. Начнем с того, что Россия, как это нередко бывало ранее в аналогичных ситуациях, проиграла информационное пространство. Как говорят боксеры, за явным преимуществом. Грузинские политики и дипломаты смогли найти свою интерпретацию прогресса на двусторонних переговорах, в то время как их российские коллеги ограничились молчанием. Что произошло в итоге? Грузинская сторона, изобразив свою готовность к компромиссу как победу, смогла в очередной раз преподнести статус Абхазии и Южной Осетии как марионеток. В самом деле, раз с их позициями Кремль не считается, не принимает их негативную реакцию на размещение международных наблюдателей, значит, их не стоит рассматривать всерьез. Значит, все дело в Москве, у которой находятся ключи к двум конфликтам. Надави на нее, и долгожданный контроль над мятежными республиками будет достигнут. Надо ли говорить, что разговорчивость Тбилиси на фоне молчания Москвы заронила немало сомнений в искренности российской политики в Абхазии и в Южной Осетии.
К сожалению, Кремль не может вполне осознать вещи, которые, что называется, лежит на поверхности. Чем меньше он будет проявлять публичный респект по отношению к Сухуми и к Цхинвали, тем меньше у него будет возможностей для успешного продвижения собственной линии на Южном Кавказе. Ведь если такого уважения нет, значит, имеет место банальная оккупация. А раз так, то какой смысл «втягивать Абхазию», учитывать ее интерес. В противном же случае есть возможность акцентировать внимание на этнополитическом самоопределении двух бывших автономий, воспринимающих российскую защиту как важный элемент политической идентичности, с которым можно не соглашаться, но надо считаться. И в данном случае даже публичное признание расхождений с союзниками может сработать в плюс, а не в минус. И для собственно динамики двусторонних отношений между Москвой и непризнанными образованиями, и для формирования общего геополитического кавказского контекста. В первом случае можно было бы избежать ненужных фобий и страхов со стороны союзников, а во втором усложнить восприятие Грузии и российской кавказской политики в целом.
Вся история вокруг российско-грузинских переговоров по ВТО, в общем-то, никакой Америки не открыла. Противоречия между Россией с одной стороны и Абхазией с Южной Осетией с другой существовали всегда. И они никуда не исчезнут и после обретения РФ долгожданного статуса члена Всемирной торговой организации.
Сами эти противоречия обусловлены, в первую очередь, различными масштабами участников кавказской геополитики. Если для Абхазии и Южной Осетии всего три вопроса, такие как национальное самоопределение, Грузия и российско-грузинские отношения фактически описывают всю их политическую повестку дня, то для России круг приоритетных вопросов намного шире. Как следствие, разные оценки и перспектив признания (вспомним, сколь долго этот вопрос разводил Сухуми и Москву по разные стороны), и экономического, а также военного проникновения российских интересов в Абхазию и в Южную Осетию, споры по поводу имущественных и финансовых проблем. Добавим к этому и такой сюжет, как национальный эгоизм, присущий как малым, так и большим игрокам.
Слушать
В условиях, когда «чеченский вопрос» был главным вызовом единству и целостности России, Москва была готова объявлять блокаду Абхазии и совместно с Грузией продвигать эту инициативу на уровне глав государств СНГ. Как только грузинское поведение стало угрожать российским интересам на Большом Кавказе, Москва увидела в Сухуми и в Цхинвали стратегических партнеров, с которыми необходимо эффективно кооперироваться. А разве власти Южной Осетии всегда блюли российский финансовый интерес в процессе восстановления разрушенной республики? Или абхазские власти были последовательными защитниками имущественных прав граждан РФ на своей территории? Таким образом, история с ВТО лишь подтвердила тот факт, что даже патрон и клиент - это не одно целое, и их интересы и приоритеты могут не совпадать. Главное в этой ситуации - лишь грамотные конструктивные шаги по минимизации издержек и достижению компромиссных взаимовыгодных решений.
Вот с этим как раз все выглядело далеко не идеально. Начнем с того, что Россия, как это нередко бывало ранее в аналогичных ситуациях, проиграла информационное пространство. Как говорят боксеры, за явным преимуществом. Грузинские политики и дипломаты смогли найти свою интерпретацию прогресса на двусторонних переговорах, в то время как их российские коллеги ограничились молчанием. Что произошло в итоге? Грузинская сторона, изобразив свою готовность к компромиссу как победу, смогла в очередной раз преподнести статус Абхазии и Южной Осетии как марионеток. В самом деле, раз с их позициями Кремль не считается, не принимает их негативную реакцию на размещение международных наблюдателей, значит, их не стоит рассматривать всерьез. Значит, все дело в Москве, у которой находятся ключи к двум конфликтам. Надави на нее, и долгожданный контроль над мятежными республиками будет достигнут. Надо ли говорить, что разговорчивость Тбилиси на фоне молчания Москвы заронила немало сомнений в искренности российской политики в Абхазии и в Южной Осетии.
К сожалению, Кремль не может вполне осознать вещи, которые, что называется, лежит на поверхности. Чем меньше он будет проявлять публичный респект по отношению к Сухуми и к Цхинвали, тем меньше у него будет возможностей для успешного продвижения собственной линии на Южном Кавказе. Ведь если такого уважения нет, значит, имеет место банальная оккупация. А раз так, то какой смысл «втягивать Абхазию», учитывать ее интерес. В противном же случае есть возможность акцентировать внимание на этнополитическом самоопределении двух бывших автономий, воспринимающих российскую защиту как важный элемент политической идентичности, с которым можно не соглашаться, но надо считаться. И в данном случае даже публичное признание расхождений с союзниками может сработать в плюс, а не в минус. И для собственно динамики двусторонних отношений между Москвой и непризнанными образованиями, и для формирования общего геополитического кавказского контекста. В первом случае можно было бы избежать ненужных фобий и страхов со стороны союзников, а во втором усложнить восприятие Грузии и российской кавказской политики в целом.
