ВЗГЛЯД ИЗ ВАШИНГТОНА--Политическая рокировка в российском правящем тандеме, о необходимости которой так долго говорили эксперты, свершилась. Дмитрий Медведев поведет «Единую Россию» на думские выборы, после чего перейдет на работу главой правительства, а действующий премьер Владимир Путин снова примеривается к президентскому креслу. Какое влияние эти события могут оказать на ситуацию на Северном Кавказе?
На первый взгляд внимание к переменам в высших эшелонах российской власти кажется неправомерным и необоснованным. Как гласит известное арифметическое правило, от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Скорее всего от перемены лиц в тандеме внутриполитический курс в России вряд ли претерпит существенные изменения. И все же формальное укрепление позиций Владимира Путина (в особенности в северокавказском контексте) дает повод для серьезных опасений. Ведь что показала сентябрьская «перемена мест»? Она отчетливо продемонстрировала, что институтов власти в стране нет. Точнее, есть один-единственный институт, имя которому «Путин Владимир Владимирович». И это выглядит даже более «восточным» по духу и по стилю, чем в государствах Южного Кавказа. В той же Армении президент и премьер-министр не менялись местами, а в Азербайджане полумонархическая процедура номинации преемника проводилась в течение почти девяти лет, а не одного партсъезда. В Грузии, где перспектива «путинизации» высока, этот процесс был хотя бы обставлен конституционными поправками, то есть формально-юридической процедурой, а не одними лишь закулисными переговорами.
О чем это говорит? Это говорит о том, что никаких других механизмов номинации кандидатов на пост главы государства (кроме личного кастинга) в государстве Российском не существует. Парламент давно стал департаментом голосования администрации, региональные руководители назначаются сверху и по определению никого, кроме послушных «организаторов подсчетов», выдвинуть не могут. Партий нет, есть клиентелы. Но в наиболее выпуклой форме этот архаичный стиль доминирует на Северном Кавказе. Для Путина этот регион имеет особое значение. Легитимность его первого срока (и в меньшей мере второго) была обеспечена именно его выступлениями на кавказском направлении. Старый новый президент действительно сумел временно купировать метастазы сепаратизма по всему Кавказу и придать уверенности стране, ее гражданам, уставшим от постхасавюртовского беспредела. Однако тогда же Путин не смог провести разграничительные линии между необходимым применением силы и управлением страной в целом. Многие обоснованные обстоятельствами «горячего лета 99-го» приемы «кризисного менеджмента» были некритически перенесены им на другие сферы (СМИ, бизнес, внутренняя и внешняя политика). В результате, ни Кавказ не стал ближе к России, ни Россия не превратилась в более эффективное и стабильное государство. Вместо укрепления институтов власти Путин пошел по пути укрепления личных уний с кавказскими региональными руководителями. Целые республики были отданы на откуп внешне лояльным кланам, от которых требовалось только обеспечение «правильных» результатов голосования на выборах. Таким образом, вместо укрепления страны, она была фундаментально ослаблена.
Преференции региональным властителям, с одной стороны, способствовали стагнации и гибели и без того слабого регионального гражданского общества. Кстати говоря, сообщества людей, крайне заинтересованного в ослаблении местнических тенденций и республиканской замкнутости. Это же привело к схлопыванию светской оппозиции. Где теперь некогда сильные организации КПФР (особенно в Дагестане), «Яблоко»? Одна сплошная «Единая Россия». Только в реальности единство РФ и ее кавказского региона за последние годы не стало более сильным. С другой стороны, без цивилизованных общественных и политических альтернатив протестные ниши оказались заняты радикальными исламистами, использующими террористические методы борьбы. Понятное дело, ответственность за это несет не только Путин и его соратник по тандему. Северный Кавказ сегодня во многом повторяет ту эволюцию, которую недавно прошли Ближний Восток, Северная Африка, Средняя Азия. И если даже завтра управление Северным Кавказом станет не в пример нынешнему эффективным, стопроцентной гарантии стабилизации никто не даст. Однако улучшение управления и отдельным регионом, и Россией в целом снизит риски и разблокирует многие идеологические, экономические и социально-политические завалы.
Но фокус в том, что «коньком» Путина является стабильность, понимаемая как консервация административно-бюрократического рынка. На этом рынке для друзей – все, а для врагов - закон. И пока ВВП формально занимал вторую позицию в тандеме, теоретически был шанс на медленное эволюционное исправление архаичной системы. После 24 сентября такие шансы улетучиваются. Конечно же, никакой северокавказской стратегии у «нового Путина» нет и быть не может. Стратегия может появиться либо в условиях публичной политики и открытых дискуссий, либо авторитарного государства, нацеленного на проект национальной модернизации. В наши дни в России нет ни того, ни другого. Сегодняшний авторитаризм решает задачи маркетизации силовых структур и приватизации власти номенклатурой, но никак не модернизации экономики и общества. Поэтому не следует искать архаику на Северном Кавказе. Она успешно внедряется там с помощью центральной власти. Какая бы персона ее ни олицетворяла.
На первый взгляд внимание к переменам в высших эшелонах российской власти кажется неправомерным и необоснованным. Как гласит известное арифметическое правило, от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Скорее всего от перемены лиц в тандеме внутриполитический курс в России вряд ли претерпит существенные изменения. И все же формальное укрепление позиций Владимира Путина (в особенности в северокавказском контексте) дает повод для серьезных опасений. Ведь что показала сентябрьская «перемена мест»? Она отчетливо продемонстрировала, что институтов власти в стране нет. Точнее, есть один-единственный институт, имя которому «Путин Владимир Владимирович». И это выглядит даже более «восточным» по духу и по стилю, чем в государствах Южного Кавказа. В той же Армении президент и премьер-министр не менялись местами, а в Азербайджане полумонархическая процедура номинации преемника проводилась в течение почти девяти лет, а не одного партсъезда. В Грузии, где перспектива «путинизации» высока, этот процесс был хотя бы обставлен конституционными поправками, то есть формально-юридической процедурой, а не одними лишь закулисными переговорами.
Слушать
О чем это говорит? Это говорит о том, что никаких других механизмов номинации кандидатов на пост главы государства (кроме личного кастинга) в государстве Российском не существует. Парламент давно стал департаментом голосования администрации, региональные руководители назначаются сверху и по определению никого, кроме послушных «организаторов подсчетов», выдвинуть не могут. Партий нет, есть клиентелы. Но в наиболее выпуклой форме этот архаичный стиль доминирует на Северном Кавказе. Для Путина этот регион имеет особое значение. Легитимность его первого срока (и в меньшей мере второго) была обеспечена именно его выступлениями на кавказском направлении. Старый новый президент действительно сумел временно купировать метастазы сепаратизма по всему Кавказу и придать уверенности стране, ее гражданам, уставшим от постхасавюртовского беспредела. Однако тогда же Путин не смог провести разграничительные линии между необходимым применением силы и управлением страной в целом. Многие обоснованные обстоятельствами «горячего лета 99-го» приемы «кризисного менеджмента» были некритически перенесены им на другие сферы (СМИ, бизнес, внутренняя и внешняя политика). В результате, ни Кавказ не стал ближе к России, ни Россия не превратилась в более эффективное и стабильное государство. Вместо укрепления институтов власти Путин пошел по пути укрепления личных уний с кавказскими региональными руководителями. Целые республики были отданы на откуп внешне лояльным кланам, от которых требовалось только обеспечение «правильных» результатов голосования на выборах. Таким образом, вместо укрепления страны, она была фундаментально ослаблена.
Преференции региональным властителям, с одной стороны, способствовали стагнации и гибели и без того слабого регионального гражданского общества. Кстати говоря, сообщества людей, крайне заинтересованного в ослаблении местнических тенденций и республиканской замкнутости. Это же привело к схлопыванию светской оппозиции. Где теперь некогда сильные организации КПФР (особенно в Дагестане), «Яблоко»? Одна сплошная «Единая Россия». Только в реальности единство РФ и ее кавказского региона за последние годы не стало более сильным. С другой стороны, без цивилизованных общественных и политических альтернатив протестные ниши оказались заняты радикальными исламистами, использующими террористические методы борьбы. Понятное дело, ответственность за это несет не только Путин и его соратник по тандему. Северный Кавказ сегодня во многом повторяет ту эволюцию, которую недавно прошли Ближний Восток, Северная Африка, Средняя Азия. И если даже завтра управление Северным Кавказом станет не в пример нынешнему эффективным, стопроцентной гарантии стабилизации никто не даст. Однако улучшение управления и отдельным регионом, и Россией в целом снизит риски и разблокирует многие идеологические, экономические и социально-политические завалы.
Но фокус в том, что «коньком» Путина является стабильность, понимаемая как консервация административно-бюрократического рынка. На этом рынке для друзей – все, а для врагов - закон. И пока ВВП формально занимал вторую позицию в тандеме, теоретически был шанс на медленное эволюционное исправление архаичной системы. После 24 сентября такие шансы улетучиваются. Конечно же, никакой северокавказской стратегии у «нового Путина» нет и быть не может. Стратегия может появиться либо в условиях публичной политики и открытых дискуссий, либо авторитарного государства, нацеленного на проект национальной модернизации. В наши дни в России нет ни того, ни другого. Сегодняшний авторитаризм решает задачи маркетизации силовых структур и приватизации власти номенклатурой, но никак не модернизации экономики и общества. Поэтому не следует искать архаику на Северном Кавказе. Она успешно внедряется там с помощью центральной власти. Какая бы персона ее ни олицетворяла.
