ВЗГЛЯД ИЗ ВАШИНГТОНА---Нынешний год богат историческими юбилеями. 19 августа исполнилось 20 лет со дня создания Государственного комитета по чрезвычайному положению, приобретшему мировую известность благодаря аббревиатуре ГКЧП. Впоследствии это событие одни назовут путчем и попыткой реакционной части партийно-советской номенклатуры повернуть историю вспять, другие - отчаянной попыткой сохранения единого союзного государства. А третьи найдут в тех августовских днях много поводов для сарказма в связи с неуклюжей пресс-конференцией неудавшихся «спасителей Отечества» и многократно повторенной в течение трех дней трансляцией балета «Лебединое озеро». В какой мере события августа 1991 года повлияли на этнополитическую ситуацию на Большом Кавказе? Об этом - политолог Сергей Маркедонов.
О трех августовских днях 1991 года (в особенности в канун их двадцатой годовщины) пишут много и охотно. Однако нельзя не заметить, что большая часть выступлений на эту тему сводится к двум основным вопросам: «Что было бы, если бы действия ГКЧП увенчались успехом?» и «Какую альтернативу представляла собой та часть руководства СССР, которая вознамерилась сохранить единое государство без его президента?» Между тем оба этих вопроса нельзя признать хотя бы в минимальной степени удовлетворительными. Внимательный анализ биографий и действий путчистов в три августовских дня говорит о том, что никакой содержательной альтернативы Горбачеву они не представляли.
Люди, которые следовали в фарватере его политики, поддерживали и горячо одобряли ее, а если и критиковали, то в рамках конфликта лучшего с хорошим. Это та команда, которая была ответственна и за Баку, и за Тбилиси, и за карабахские события. Которая не смогла ни в одном из случаев найти эффективных союзников в процессе противодействия этническому национализму, набиравшему стремительный вес. Впрочем, все поиски таких союзников сводились к номенклатурным кабинетам. Гумбаридзе вместо Патиашвили, Везиров вместо Багирова, а потом Муталибов вместо Везирова, Арутюнян вместо Демирчяна. Только после новых кадровых решений у союзного руководства вдруг неожиданно «открывались глаза» по поводу националистических прозрений их вчерашних протеже. И было чему удивляться. Ведь управленцы, для которых все мировоззрение ограничивалось рычащим словом «порядок», в действительности не знали своего собственного общества. Иначе смогли бы разобраться, что к 1991 году этнический национализм давно уже разрушил в национальных республиках противоречия между диссидентами и коммунистической номенклатурой, остававшейся таковой лишь по форме, но не по содержанию. Вспомним совместный поход на Цхинвали диссидента Гамсахурдиа и первого секретаря грузинского ЦК Гумбаридзе осенью 1989 года, портреты Гейдара Алиева в кабинетах лидера Народного фронта «демократа» Эльчибея, лыхненский сход, где в едином порыве представители абхазского обкома партии объединялись с теми, кого еще вчера клеймили в «буржуазном национализме». Таким образом, их затея «обновить СССР» была обречена, ибо для ее реализации у членов ГКЧП не было ни идеологических, ни экономических, ни военных ресурсов (процесс раздела армии и МВД по национальным квартирам был уже запущен). Но самое главное, у них не было легитимности, которая давала бы им право на насилие. На то насилие, которое общество готово было бы принять как тяжелую, но неизбежную цену за стабильность. Этот урок, кстати, неплохо бы проштудировать сегодняшним постсоветским политикам в кавказских государствах. Что называется от Путина до Саакашвили.
Между тем для тогда еще советского Кавказа три августовских дня дали многое. Невнятность позиции грузинского руководства во главе со Звиадом Гамсахурдиа по поводу ГКЧП стоила ему президентского поста. Ведь именно август 1991 года спровоцировал массовые выступления против первого всенародно избранного президента грузинского государства. Впрочем, свержение Гамсахурдиа не было только фактом в его карьере. Оно имело далеко идущие последствия. Во-первых, именно с него началась традиция нелегитимной преемственности, не сломанная до сих пор. Во-вторых, раскол внутри грузинского общества, начавшийся тогда, выдвинул на первое место проблему Абхазии. Маленькая победоносная война стала рассматриваться Эдуардом Шеварднадзе, вернувшимся в Грузию, как ресурс для преодоления сепаратистской болезни. Лекарство, увы, оказалось намного хуже болезни, которая даже в 2011 году с трудом поддается лечению. К сожалению, урок Грузии оказался не впрок российскому руководству, которое с той же легкостью попыталось применить абхазский рецепт в Чечне. С результатами ненамного лучшими, чем были и есть у Тбилиси.
Переходя к России, надо отметить, что август 1991 года оказался для нее зарифмован с «чеченским вопросом». Отразив попытки коммунистической реставрации, российское руководство столкнулось с сепаратистским вызовом, который оно не осознавало и не чувствовало (более того, даже заигрывало с ним в конъюнктурных целях). В результате не смогло избежать провалов и трагических ошибок. А ведь тогда, 20 лет назад, харизматический Джохар Дудаев многим в Москве казался рыцарем без страха и упрека, едва ли не воплощением демократических ценностей. Август 1991-го научил (правда, слишком поздно), что вызовы свободе и демократии могут исходить не только от государственной власти, но и от общественной стихии, замешанной на этническом национализме. Однако именно в августе начал формироваться порочный стиль российского управления Северным Кавказом. Суть его состоит в том, что, если власть не понимает сути проблемы, не готова к ее решению, она отдает ее либо на волю стихии, как это было в Чечне в 1991-1994 гг., либо реагирует запоздало и неумело (пример - декабрь 1994 года), либо передает группе «доверенных лиц» (смотри опыт с Кадыровым). А ведь 20 лет назад Москва искренне считала Дудаева «доверенным человеком»!
Три дня в августе отправили недвусмысленные сигналы в Баку, Ереван и Степанакерт: мнение Москвы, как союзного центра уже ничего не значит, надо бороться за победу своей «правды». Эскалация военной фазы конфликта началась именно с этого времени. Отсюда и серия односторонних действий (восстановление преемственности с «первой Азербайджанской Республикой», провозглашение независимости НКР, отмена нагорно-карабахской автономии) ради одной единственной цели - обеспечение не компромисса, а полное поражение противника.
И последнее (по порядку, но не по важности). Три дня в августе 1991 года стали последним актом советской драмы. После провала ГКЧП центробежные тенденции стали безальтернативными повсюду, включая и Россию. На смену СССР приходили новые национальные государства, которые в своей политике унаследовали слишком много от своего прародителя. Впрочем, это уже другая большая история.
О трех августовских днях 1991 года (в особенности в канун их двадцатой годовщины) пишут много и охотно. Однако нельзя не заметить, что большая часть выступлений на эту тему сводится к двум основным вопросам: «Что было бы, если бы действия ГКЧП увенчались успехом?» и «Какую альтернативу представляла собой та часть руководства СССР, которая вознамерилась сохранить единое государство без его президента?» Между тем оба этих вопроса нельзя признать хотя бы в минимальной степени удовлетворительными. Внимательный анализ биографий и действий путчистов в три августовских дня говорит о том, что никакой содержательной альтернативы Горбачеву они не представляли.
Слушать
Люди, которые следовали в фарватере его политики, поддерживали и горячо одобряли ее, а если и критиковали, то в рамках конфликта лучшего с хорошим. Это та команда, которая была ответственна и за Баку, и за Тбилиси, и за карабахские события. Которая не смогла ни в одном из случаев найти эффективных союзников в процессе противодействия этническому национализму, набиравшему стремительный вес. Впрочем, все поиски таких союзников сводились к номенклатурным кабинетам. Гумбаридзе вместо Патиашвили, Везиров вместо Багирова, а потом Муталибов вместо Везирова, Арутюнян вместо Демирчяна. Только после новых кадровых решений у союзного руководства вдруг неожиданно «открывались глаза» по поводу националистических прозрений их вчерашних протеже. И было чему удивляться. Ведь управленцы, для которых все мировоззрение ограничивалось рычащим словом «порядок», в действительности не знали своего собственного общества. Иначе смогли бы разобраться, что к 1991 году этнический национализм давно уже разрушил в национальных республиках противоречия между диссидентами и коммунистической номенклатурой, остававшейся таковой лишь по форме, но не по содержанию. Вспомним совместный поход на Цхинвали диссидента Гамсахурдиа и первого секретаря грузинского ЦК Гумбаридзе осенью 1989 года, портреты Гейдара Алиева в кабинетах лидера Народного фронта «демократа» Эльчибея, лыхненский сход, где в едином порыве представители абхазского обкома партии объединялись с теми, кого еще вчера клеймили в «буржуазном национализме». Таким образом, их затея «обновить СССР» была обречена, ибо для ее реализации у членов ГКЧП не было ни идеологических, ни экономических, ни военных ресурсов (процесс раздела армии и МВД по национальным квартирам был уже запущен). Но самое главное, у них не было легитимности, которая давала бы им право на насилие. На то насилие, которое общество готово было бы принять как тяжелую, но неизбежную цену за стабильность. Этот урок, кстати, неплохо бы проштудировать сегодняшним постсоветским политикам в кавказских государствах. Что называется от Путина до Саакашвили.
Между тем для тогда еще советского Кавказа три августовских дня дали многое. Невнятность позиции грузинского руководства во главе со Звиадом Гамсахурдиа по поводу ГКЧП стоила ему президентского поста. Ведь именно август 1991 года спровоцировал массовые выступления против первого всенародно избранного президента грузинского государства. Впрочем, свержение Гамсахурдиа не было только фактом в его карьере. Оно имело далеко идущие последствия. Во-первых, именно с него началась традиция нелегитимной преемственности, не сломанная до сих пор. Во-вторых, раскол внутри грузинского общества, начавшийся тогда, выдвинул на первое место проблему Абхазии. Маленькая победоносная война стала рассматриваться Эдуардом Шеварднадзе, вернувшимся в Грузию, как ресурс для преодоления сепаратистской болезни. Лекарство, увы, оказалось намного хуже болезни, которая даже в 2011 году с трудом поддается лечению. К сожалению, урок Грузии оказался не впрок российскому руководству, которое с той же легкостью попыталось применить абхазский рецепт в Чечне. С результатами ненамного лучшими, чем были и есть у Тбилиси.
Переходя к России, надо отметить, что август 1991 года оказался для нее зарифмован с «чеченским вопросом». Отразив попытки коммунистической реставрации, российское руководство столкнулось с сепаратистским вызовом, который оно не осознавало и не чувствовало (более того, даже заигрывало с ним в конъюнктурных целях). В результате не смогло избежать провалов и трагических ошибок. А ведь тогда, 20 лет назад, харизматический Джохар Дудаев многим в Москве казался рыцарем без страха и упрека, едва ли не воплощением демократических ценностей. Август 1991-го научил (правда, слишком поздно), что вызовы свободе и демократии могут исходить не только от государственной власти, но и от общественной стихии, замешанной на этническом национализме. Однако именно в августе начал формироваться порочный стиль российского управления Северным Кавказом. Суть его состоит в том, что, если власть не понимает сути проблемы, не готова к ее решению, она отдает ее либо на волю стихии, как это было в Чечне в 1991-1994 гг., либо реагирует запоздало и неумело (пример - декабрь 1994 года), либо передает группе «доверенных лиц» (смотри опыт с Кадыровым). А ведь 20 лет назад Москва искренне считала Дудаева «доверенным человеком»!
Три дня в августе отправили недвусмысленные сигналы в Баку, Ереван и Степанакерт: мнение Москвы, как союзного центра уже ничего не значит, надо бороться за победу своей «правды». Эскалация военной фазы конфликта началась именно с этого времени. Отсюда и серия односторонних действий (восстановление преемственности с «первой Азербайджанской Республикой», провозглашение независимости НКР, отмена нагорно-карабахской автономии) ради одной единственной цели - обеспечение не компромисса, а полное поражение противника.
И последнее (по порядку, но не по важности). Три дня в августе 1991 года стали последним актом советской драмы. После провала ГКЧП центробежные тенденции стали безальтернативными повсюду, включая и Россию. На смену СССР приходили новые национальные государства, которые в своей политике унаследовали слишком много от своего прародителя. Впрочем, это уже другая большая история.
