ВЗГЛЯД ИЗ ВАШИНГТОНА---9 июля 2011 года в мире на одно независимое государство стало больше. В этот день вступил в силу суверенный статус Южного Судана. Политолог Сергей Маркедонов пытается разобраться в том, какое влияние это событие может оказать на непризнанные образования постсоветского Кавказа и этнополитические конфликты в этом регионе.
На первый взгляд, в самоопределении нового африканского государства трудно найти нечто общее с ситуацией в Абхазии, Южной Осетии и Нагорном Карабахе. В отличие от Грузии и Азербайджана, отказывающихся даже обсуждать возможность признания своих бывших автономий, Южный Судан признала по итогам прошедшего в нем референдума бывшая метрополия, а параллельно с ней и ведущие государства современного мира - США, Великобритания, страны Евросоюза. Уже сегодня с Южным Суданом готовы работать по широкому спектру вопросов международные организации, включая в первую очередь ООН. В любом случае это не будет делом одной страны или узкой группы стран.
Однако вопросы признания или непризнания не ограничиваются только лишь юридической казуистикой. Без политических и социально-психологических контекстов проблемы самоопределения и сецессии невозможно адекватно понять. И, анализируя эти контексты в случае с Южным Суданом, обнаруживаешь гораздо больше общих сюжетов с Южной Осетией, Абхазией или Нагорным Карабахом. И там, в Африке, и здесь, на Кавказе, в основе проблемы одно и то же - определение лояльности и идентичности. Точнее сказать, попытки метрополий силой навязать лояльность и идентичность, и, как следствие, - негативная реакция окраин на эту политику, стремление отделиться, найти себе могущественных внешних покровителей, социально-культурную опору извне.
В свое время выдающийся французский историк и писатель Эрнест Ренан определил нацию как «ежедневный плебисцит». И итоги этого плебисцита в головах и в сердцах граждан намного важнее, чем формальное голосование, которое было организовано с помощью международных институтов в Африке, и которое вряд ли будет организовано на Южном Кавказе. По крайней мере, в ближайшей перспективе. Между тем без выигрыша «ежедневного плебисцита» никакие «гуманитарные интервенции», антисепаратистские или контртеррористические операции не могут увенчаться стопроцентным успехом.
В случае с Южным Суданом мировое сообщество находит основания для того, чтобы поддержать отделение одной части от единого целого, полагая, что издержки единства непомерно велики. И с политической, и с общечеловеческой точки зрения. В случае же с Абхазией или Южной Осетией говорится о том, что для государственности нет никаких оснований. Как будто бы в Южном Судане до 2011 года имелись традиции укорененной государственности и институтов власти и управления! И как будто бы после 2011 года внешняя помощь сможет заполнить все имеющиеся прорехи в государственном строительстве.
Таким образом, влияние южно-суданского самоопределения для кавказского региона уже сегодня становится очевидным. Во-первых, это разговоры о «двойных стандартах», допускаемых ведущими державами мира. Во-вторых, это дискуссии об очередном прецеденте. Тем паче, что меньше чем за 10 лет их накопилось в мировой практике уже немало: Черногория, Косово, Южный Судан. Все уникальны, все не похожи друг на друга. Но результат-то один и тот же - отделение и институционализация нового суверенитета. Таким образом, Южный Судан становится политическим и риторическим инструментом элит частично признанных и непризнанных образований постсоветского пространства. Уже сегодня он введен в оборот. В какой-то степени на кавказских просторах он уже зажил своей собственной жизнью. И нет никаких оснований полагать, что из этого оборота он будет в ближайшее время выведен.
Впрочем, самоопределение Южного Судана имеет не только кавказского адресата. Оно поднимает серьезные вопросы перед мировым сообществом. С каждым днем становится все сложнее делать вид, что международное право, сформированное победителями во Второй мировой войне в Ялте, Потсдаме и в Хельсинки продолжает существовать лишь с поправками на «уникальный случай» в Косово. Очевидно, что принципы территориальной целостности, что называется, в рабочем порядке вытесняются правом наций на самоопределение. Между тем ни Запад, ни Россия, ни другие центры силы к этому не готовы. Не считать же готовностью использование признания как инструмента для решения тактических задач!
Но, пожалуй, самый главный урок, который можно извлечь из анализа такого явления, как этнополитическое самоопределение, заключается в том, что в разрешении затяжных конфликтов (порождением которых и стали непризнанные государства разной степени зрелости и эффективности) жесткая схема (либо поощрение сецессии, либо ее подавление) неприемлема. В любом случае, без выработки гибких правил игры, разделяемых ведущими мировыми игроками, проблемы самоопределения и непризнанные государства в Африке ли, на Кавказе ли еще долго будут оставаться источниками нестабильности.
На первый взгляд, в самоопределении нового африканского государства трудно найти нечто общее с ситуацией в Абхазии, Южной Осетии и Нагорном Карабахе. В отличие от Грузии и Азербайджана, отказывающихся даже обсуждать возможность признания своих бывших автономий, Южный Судан признала по итогам прошедшего в нем референдума бывшая метрополия, а параллельно с ней и ведущие государства современного мира - США, Великобритания, страны Евросоюза. Уже сегодня с Южным Суданом готовы работать по широкому спектру вопросов международные организации, включая в первую очередь ООН. В любом случае это не будет делом одной страны или узкой группы стран.
Однако вопросы признания или непризнания не ограничиваются только лишь юридической казуистикой. Без политических и социально-психологических контекстов проблемы самоопределения и сецессии невозможно адекватно понять. И, анализируя эти контексты в случае с Южным Суданом, обнаруживаешь гораздо больше общих сюжетов с Южной Осетией, Абхазией или Нагорным Карабахом. И там, в Африке, и здесь, на Кавказе, в основе проблемы одно и то же - определение лояльности и идентичности. Точнее сказать, попытки метрополий силой навязать лояльность и идентичность, и, как следствие, - негативная реакция окраин на эту политику, стремление отделиться, найти себе могущественных внешних покровителей, социально-культурную опору извне.
В свое время выдающийся французский историк и писатель Эрнест Ренан определил нацию как «ежедневный плебисцит». И итоги этого плебисцита в головах и в сердцах граждан намного важнее, чем формальное голосование, которое было организовано с помощью международных институтов в Африке, и которое вряд ли будет организовано на Южном Кавказе. По крайней мере, в ближайшей перспективе. Между тем без выигрыша «ежедневного плебисцита» никакие «гуманитарные интервенции», антисепаратистские или контртеррористические операции не могут увенчаться стопроцентным успехом.
Слушать
В случае с Южным Суданом мировое сообщество находит основания для того, чтобы поддержать отделение одной части от единого целого, полагая, что издержки единства непомерно велики. И с политической, и с общечеловеческой точки зрения. В случае же с Абхазией или Южной Осетией говорится о том, что для государственности нет никаких оснований. Как будто бы в Южном Судане до 2011 года имелись традиции укорененной государственности и институтов власти и управления! И как будто бы после 2011 года внешняя помощь сможет заполнить все имеющиеся прорехи в государственном строительстве.
Таким образом, влияние южно-суданского самоопределения для кавказского региона уже сегодня становится очевидным. Во-первых, это разговоры о «двойных стандартах», допускаемых ведущими державами мира. Во-вторых, это дискуссии об очередном прецеденте. Тем паче, что меньше чем за 10 лет их накопилось в мировой практике уже немало: Черногория, Косово, Южный Судан. Все уникальны, все не похожи друг на друга. Но результат-то один и тот же - отделение и институционализация нового суверенитета. Таким образом, Южный Судан становится политическим и риторическим инструментом элит частично признанных и непризнанных образований постсоветского пространства. Уже сегодня он введен в оборот. В какой-то степени на кавказских просторах он уже зажил своей собственной жизнью. И нет никаких оснований полагать, что из этого оборота он будет в ближайшее время выведен.
Впрочем, самоопределение Южного Судана имеет не только кавказского адресата. Оно поднимает серьезные вопросы перед мировым сообществом. С каждым днем становится все сложнее делать вид, что международное право, сформированное победителями во Второй мировой войне в Ялте, Потсдаме и в Хельсинки продолжает существовать лишь с поправками на «уникальный случай» в Косово. Очевидно, что принципы территориальной целостности, что называется, в рабочем порядке вытесняются правом наций на самоопределение. Между тем ни Запад, ни Россия, ни другие центры силы к этому не готовы. Не считать же готовностью использование признания как инструмента для решения тактических задач!
Но, пожалуй, самый главный урок, который можно извлечь из анализа такого явления, как этнополитическое самоопределение, заключается в том, что в разрешении затяжных конфликтов (порождением которых и стали непризнанные государства разной степени зрелости и эффективности) жесткая схема (либо поощрение сецессии, либо ее подавление) неприемлема. В любом случае, без выработки гибких правил игры, разделяемых ведущими мировыми игроками, проблемы самоопределения и непризнанные государства в Африке ли, на Кавказе ли еще долго будут оставаться источниками нестабильности.
