Многие жители села Никольского в Волновахском районе Донецкой области стремились в Россию еще до аннексии Крыма и начала войны в Донбассе. Этому способствовал основатель местного Свято-Успенского Николо-Васильевского монастыря отец Зосима. До своей смерти в 2002 году он говорил, что между Россией и Украиной будет война, и призывал в случае конфликта между Москвой и Киевом слушать только патриарха Московского.
Сегодня в Никольском живут 42 человека и около двадцати монахов. Большая часть домов в селе разрушена. Многие жители погибли после того, как российская армия начала полномасштабное наступление, а выживших не раз грабили заключенные-контрактники. Вокруг остались мины и сгоревшая военная техника. Несмотря на это, паломники продолжают приезжать в монастырь, пишет проект «Окно» и Радио Свобода.
«Меняю пленного на мешок кукурузы»
Группа паломников въезжает на блокпост перед селом Владимировка, в нескольких километрах от Никольского. Военный с красной повязкой на рукаве долго рассматривает документы.
– Цель въезда?
– Паломничество.
Через боковые окна машины видны сгоревшие деревья. Во Владимировке на дома кто-то нанёс надписи: «Фашизм не пройдёт – Донбасс не пропустит», «Меняю пленного х***а [украинца] на мешок кукурузы» и даже стихотворение:
Зеленский Вова?
Наши деды дошли до Берлина,
Мы дойдём пока до Львова.
На горизонте впереди появляются купола. По правую сторону – церковь Николая Чудотворца, она находится в нежилой части деревни. Там все сравняли с землей: у домов нет крыш, а от кирпичных строений остались максимум две стены, и те поврежденные.
На дорогах стоят военные – грузят при помощи кранов на тягачи сгоревшие танки с буквами Z.
– Тут колонну сожгли, что ли? – спрашивает один из паломников у стоящего с дробовиком парня в темных очках, с бритым круглым лицом, в бронежилете, надетом на футболку.
– Нет, из разных мест привезли, скоро увезем, – отвечает он и делает два шага в сторону от спрашивающего, давая понять, что разговор окончен.
Дорога до монастыря широкая, а обочина опасная – как раз проводится разминирование. Сапер иногда поднимает голову, когда мимо проезжают грузовики. Тому, у которого на лобовом стекле написано 200, он долго смотрит вслед.
Сапер шагает по клумбам, его прибор постоянно пищит.
– Мина – это когда писк сплошной, почти непрерывный. А тут просто железо есть, – поясняет он и просит отойти.
Напротив входа в монастырь небольшой мемориал: крест с надписью «Воинам-освободителям», пластиковые цветы, разбитая каска и осколки от снарядов. У главного храма из четырех целым остался только один купол, а земля вокруг заминирована. Ходить можно только по дорожкам, предупреждает водитель. Он говорит, что основатель монастыря Зосима, чью могилу обязательно посещают паломники, считал, что «безбожные» украинцы попробуют раскопать его могилу, и поэтому потребовал похоронить его на глубине четыре метра, а не два, как это делают обычно.
– А зачем им это могло бы понадобиться?
– Ну, мало ли там сатанистов, – дает сомнительный ответ водитель.
Три золотых купола основного храма разрушены во время российского наступления, а вот могила Зосимы цела. Над ней возведено кирпичное сооружение с куполом, ныне несколько раз простреленное. На лужайках раньше росли ели. Сейчас лужайки перепаханы снарядами, а ели сгорели.
В последнее лето до войны зелень внутри и вокруг монастыря подчеркивала зеленые крыши его строений. Сейчас нет ни крыш, ни части строений, ни уж тем более деревьев.
«Тут по дорогам снаряды летят, а люди едут»
Местная монахиня показывает нижний этаж, где живут работники монастыря. Формально это тоже храм, только нижний. Богослужение в этот день пройдет в верхнем храме, так как сегодня пока не стреляли.
– Недавно к нам с Крыма приезжали. Тут по дорогам снаряды летят, а люди едут. Вот виноград привезли, – рассказывает монахиня.
На подвязках у кроватей, даже на иконах висит этот виноград.
– Возьми веточку, - протягивает она целлофановый пакет из своих запасов, – он, правда, сельдереем пахнет, я его вместе с сельдереем хранила.
Верхний храм почти не потерял своих настенных росписей, хотя на самих стенах видны несколько дыр от снарядов. Пока идет служба, в соседних полях взрывают найденные в окрестностях боеприпасы.
– Ой, ну они так взрывают, не дай бог так взрывать. Они взрывали на той стороне села – три дома еще сгорело, – рассказывает местная жительница Нина Владимировна (здесь и далее имена местных жителей изменены из соображений безопасности).
Пушилин, это падла. Его все ребята называют нехорошими словами
Ее дочь с супругом живут в Макеевке, но свой дом покидать она не хочет.
– Мой зять брал Иловайск и Саур-Могилу (военные операции пророссийских сепаратистов в Донбассе при поддержке регулярных российских войск в 2014 году – Ред.). Если бы сейчас был Захарченко, ничего бы такого не было. А сейчас этот Пушилин, это падла. Его все ребята называют нехорошими словами. Это его работа, что убили Захарченко, – утверждает она.
Дочка вместе с мужем переехали в Макеевку. Зять жив, но больше не может воевать.
– Они на «Урале» ехали, и лопнуло колесо. Они съехали в кювет. Кто руку сломал, кто ногу, а он позвонок. Зимой и летом теперь ходит в корсете. Сейчас работает, возит товары, – говорит Нина Владимировна.
«Гнев Божий приближается стремительно»
Пожилые местные жительницы ходят на богослужение каждую неделю. Но в сам монастырь почти каждый день – за водой. Монастырь – единственное место, где есть генератор и можно подключить электронасос. Сейчас воду иногда привозят ещё и волонтеры или удается съездить в соседнюю Владимировку. В монастыре набрать воду дают «утром до 11 или до 12. И вечером немного», рассказывает Зинаида Ивановна.
Иногда приезжает автолавка.
– Но я там не покупаю, – говорит Зинаида Ивановна. – Лучше до Владимировки доехать, хотя оттуда много не унесешь.
Монастырь существует с 1998 года, а его основатель – местная легенда. Схиархимандрит Зосима (в миру Иван Сокур) родился 3 сентября 1944 года в Свердловской области, учился в Ленинградской духовной семинарии. В 1975 году был пострижен в монахи с именем Савватий. В 1986 году игумен Савватий был назначен настоятелем в Свято-Васильевский храм в селе Никольское, а в 1998 году там же в основал Успенскую Николо-Васильевскую обитель. В 1990 году был возведен в сан архимандрита, а в 1992 году пострижен в схиму с именем Зосима.
Умер он в 2002 году. В своём завещании он писал, что в случае разлада между Россией и Украиной монастырь должен перейти в лоно Московского патриархата. «В случае отхода Украины от Москвы, какая бы ни была автокефалия – беззаконная или «законная», автоматически прерывается связь с Митрополитом Киевским», – так писал Зосима на радость российским пропагандистам.
Теперь прокремлёвские СМИ выпускают материалы о том, что старец якобы предсказал «СВО» и борьбу России с НАТО. «Гнев Божий – война – приближается стремительно, и никуда мы не денемся. Как бы мы ни кричали о мире… Мы сами уже гнев Божий приближаем. На наши главы упадёт эта огненная чаша гнева Божия, беда будет», – цитируют Зосиму «Донские огни».
Прямых цитат о НАТО не существует, но, как это часто бывает, есть свидетели, которые всё видели и слышали. Об этом якобы говорил насельник Свято-Успенского Николо-Васильевского монастыря иеромонах Феофан, вспоминая свой опыт общения со старцем. Сначала американцы, по его словам, будут бомбить Донецк, а со временем и Киев.
На наши главы упадёт эта огненная чаша гнева Божия, беда будет
Как утверждал телеканал «Царьград», по предсказаниям Зосимы «победа над неонацистским режимом» произойдёт на третью Пасху от начала «спецоперации», то есть 5 мая 2024 года. Не сбылось.
РИА «Новости» в репортаже из монастыря рассказывали, что ВСУ из Угледара прицельно бьют по священникам, в том числе из пулеметов и снайперских винтовок: «А ведь ни военных, ни других силовиков в обители нет. И ВСУ это прекрасно известно». До Угледара, однако, больше пяти километров по прямой, многовато для прицельной стрельбы по людям.
«У меня руки по плечи в крови»
В самой обители военные есть даже сейчас, снуют вдоль заборов, с оружием заходят на территорию монастыря. А до захвата Угледара они квартировались буквально через дорогу от него. Местные жители вспоминают, что прятались даже в школе.
– Там, где храм разрушенный, кто-то живет?
– Нет, никого там нет. Недавно на школу бросили боеприпас, там солдаты сидели. Сейчас нет и их, – рассказывает Зинаида Ивановна.
Первое воспоминание о российских солдатах – кражи.
– Мой сосед Лёня один жил, и его выгнали. Пошел утром к соседям чай пить. Военные заселились, он пришел, а ему говорят: иди отсюда. Всё. Я ему говорю, давай вместе пошли разбираться, а он: нет, пристрелят.
Позже Зинаида Ивановна пыталась забрать хотя бы трудовую книжку Лёни. Он к тому моменту уже уехал в Россию и рассчитывал на прибавку к пенсии за трудовой стаж.
– Пришла, а не пускают – орут, ругаются солдаты, наши же, – говорит она, имея в виду под «нашими» российских военных.
– Среди всех есть уроды, – отвечает ей Нина Владимировна.
Все, что было в доме Лёни – бензопилу, бензокосилку, микроволновку – украли.
– А у меня украли велосипед. Мне дети подарили на день рождения. Из гаража увели, – говорит Нина Владимировна. – 36-я бригада (мотострелковая бригада, в состав которой включали заключенных. Эта бригада брала Угледар – ред.). Ой, я даже за тюремщиков (так она называет завербованных на войну заключенных) не хочу разговаривать, – добавляет она.
Мне приказывали, и я багром людей под бревна толкал, мне ничего не страшно
Елизавета Федоровна была в школе учителем 40 лет. Все местные сорванцы прошли через ее обучение. Потом выросли, вступили в ополчение или российскую армию и уже стали по-другому разговаривать с учительницей – с позиции силы.
– Был у нас такой Лешка. Всем вроде помогал, кому картошку чистил, кому забор поправил. А вступил в армию и говном оказался. Дважды тикал отсюда. Первый раз поймали на блокпосту, сюда же вернулся. Ко всем добрый. А потом у меня кто-то в дом стрелял. Пуля прошла через спальню, в шкафу застряла. Я привожу военных. Они говорят: «Это покушение». Через несколько дней приходит Лёшка и говорит: «Двоих уже нету, третьего ищем». А он сам в 36-й бригаде был, там тюремщики, да и сам он сидел. Я ему говорю: «Ты вот этим всем занимаешься, но я вижу, что на душе у тебя чернота, страшная чернота». И он стал меня пугать: «Вы знаете, у меня руки не по локоть, у меня по плечи они в крови. Мне приказывали, и я багром людей под бревна толкал, мне ничего не страшно».
У Нины Владимировны тоже однажды забрались в дом, уже после истории с велосипедом.
– Забрали-то по мелочи. Ничего и так не было. Сладкое забрали, – вспоминает она и снова не хочет говорить про «тюремщиков».
Те из военных, кто реально пытался помочь, очень быстро перевелись. Были отправлены в штурм, утверждают местные жители.
– Хотели взять надо мной шефство. Я говорю: какое шефство, у меня руки-ноги есть. Они мне денег хотели дать, я тоже отказалась. Я на Рождество всегда делю кутью, и вот два года кутья у меня без фруктов, а тут они мне мандарины принесли. Отлично, говорю, братцы, приходите, будем вечерять. А их больше нету. Нету и нету, нету и нету. Я у пацанов, что возле меня живут, спрашиваю: ребята, а где они? «Штурмовики?», я говорю: да. Ну, все. А я потом этот пакет с мандаринами открываю, а там в маленький такой квадратик сложены пять тысяч. Вот надо было обдурить бабу! И они, эти 5 тысяч, у меня, я их не трогаю. Куда я, туда и эти 5 тысяч. Пять пацанов, 5 тысяч, – говорит Елизавета Федоровна.
«Ой, страсти, ужас»
– Отсюда много уехало народу?
– Все уехали. 40 человек, нет, 42 осталось. 33 человека погибли плюс церковные. Негде жить. Вот у племянника взорвали сарай, он уехал, – говорит Зинаида Ивановна.
– Меня дочка хотела забрать. Я говорю: я не поеду. Мне чего, я в подвале была два дня всего. И то, когда стекла летели, – добавляет Нина Владимировна.
– А сейчас стреляют?
– Вчера и сегодня не было прилетов. Позавчера в полдесятого, без десяти, в десять – летит, в ту сторону (в сторону подконтрольной Украине территории. – ред). Потом обратно возвращают (ответный огонь – ред.). Все звенит. Телевизор включаем, слышно даже через телевизор, – рассказывает Зинаида Ивановна.
Несмотря на то, что линия фронта здесь практически не двигается, женщины думают, что ВСУ «сдыхают», хотя и бьют все глубже по России.
– Летают, летают. Ой, страсти, ужас. Сейчас про Россию слышим вообще, в Краснодарском крае, у меня там дети, через них летают. Дочка мне говорит: «Мам, эти дроны через нас летают и бахают». Когда первый раз на Россию, на Белгород начали кидать, я сказала, что это всё. Раз в Россию влезли, теперь пойдет, понравилось. Но ведь сдыхают уже, так решили везде отбомбиться. Но ничего, скоро будет победа, мы все так думаем, а сколько людей поляжет ещё, – говорит Зинаида Ивановна.
Везде вокруг монастыря лежат гильзы, осколки, шрапнель, хвостовики мин. По дороге бредет женщина в голубом халате. Предлагаем ей донести пакет до дома, и по дороге она успевает поругать Пушилина, помянуть Захарченко и посетовать на отсутствие воды: «В Донецке нет, а тут откуда возьмется?».
Cкоро будет победа, мы все так думаем, а сколько людей поляжет еще
Дом Ирины слегка покосился, а крыша из профнастила пробита в районе крыльца.
– Моя соседка, вот тут, справа, она за Украину, – говорит Ирина, понижая голос. – У нас в Донецкой [области] много таких.
В этот момент выходит та самая соседка. Даже не смотрит в сторону рядом стоящих людей, только под ноги. Проходит мимо и идет дальше.
– С другой стороны, чего мы хотим? – продолжает размышлять вслух Ирина. – Я 36 лет проработала на шахте. А мне пенсию назначили 20 тысяч. Это в России. Я пришла разбираться, а мне так тихонько сказали: «Ты хотела в Россию – вот это Россия».
