Блогер и фотограф-фрилансер из Москвы Павел Огородников специализируется на съемке заброшенных мест – ездит и по России, и за границу. В его инстаграме 49 тысяч подписчиков.
В сентябре он в компании с двумя друзьями за неделю проехал более 1200 километров по Колыме. Их маршрут пролегал через заброшенные поселки и лагеря ГУЛАГа. Тред об этой поездке в твиттере набрал 278 тысяч просмотров – больше, чем о других путешествиях блогера.
Огородников сейчас реже ездит за границу и больше снимает в России. Говорит, что и у его аудитории все больший интерес вызывает история своей страны, а не заброшенные замки Европы. О поездке по "золотому кольцу" Колымы Павел Огородников рассказал корреспонденту сайта Сибирь.Реалии.
– Вы поехали на Колыму после известного фильма Юрия Дудя, он вас вдохновил?
– Нас все в этом подозревают, и доказать обратное невозможно, но у нас идея поездки на Колыму появилась четыре года назад. Ее первым высказал один из моих спутников – Саша. Он тогда выбирал, куда поехать: в Рио-де-Жанейро или Магадан – по цене это было приблизительно одинаково. Я ему тогда посоветовал ехать в Рио. Он долго колебался, но в итоге так и сделал. Минувшей зимой мы уже всерьез обсуждали поездку, и тут как раз появился фильм Дудя. После этого мы уже решили, что точно поедем.
– Почему именно Колыма?
– Я много путешествую по России, как-то проехал от Москвы до Владивостока за полтора месяца, заезжал по пути в разные города, снимал. Это интереснее, чем ездить за границу. Со временем понимаешь, что нужно интересоваться, чем живет твоя страна. На Колыме была цель – съемка заброшенных городов и лагерей ГУЛАГа.
– Почему вас интересует именно тема репрессий?
– Я считаю, что тему репрессий стараются замалчивать. В принципе, она никогда не звучала особенно громко. Если об этом мало говорят в школе, в государственных СМИ, на телевидении, нужно брать на себя просветительскую роль – рассказывать самим о том, что нужно помнить. Мне 23 года, и в моем окружении люди о репрессиях знают. Возможно, тут работает поговорка: скажи мне кто твой друг... Круг общения же во многом по мировоззрению складывается. Но есть и статистика о том, что люди от 20 до 30 лет знают о репрессиях, о ГУЛАГе минимум. И последнее время чаще стали транслироваться просталинские какие-то взгляды – о том, что не все было так плохо, как рассказывают антисталинисты. И это страшно.
– А почему, как вы думаете, Сталин сегодня снова так популярен у россиян?
– Люди старшего поколения родились в СССР, их так воспитали, и у многих это уже не искоренить. А молодежь, я думаю, поддается государственной пропаганде. Я недавно случайно увидел в телевизоре документальный фильм про Микояна (Анастас Микоян – советский партийный и государственный деятель, в 1937 году возглавил репрессии в Армянской ССР. – Прим. С.Р.), и там рассказывается, какой он был "белый и пушистый", как он страну поднимал. И даже как он старался бороться с репрессиями. Но ничего не говорилось о том, что Микоян собственноручно подписывал расстрельные списки.
– Ваша семья пострадала в сталинскую эпоху?
– Мой прадед по линии дедушки был чистокровным евреем, и его семью выселили в Еврейскую автономную область. Поэтому мой дедушка родился там. Спустя буквально пару месяцев семье как-то удалось переехать в Кострому. А по линии бабушки прадед был коммунистом, прошел войну. Эту часть семьи репрессии никак не коснулись. Да и в целом повезло – им не выпали ни аресты, ни лагеря. В этом смысле у меня нет связи с Колымой, но после треда меня благодарили люди и рассказывали, что их родственники сидели на Колыме – был отклик людей, история которых связана с этим местом.
Ночевка в заброшенном домике
– Какое впечатление на вас произвела Колыма, как там живут люди?
– Люди живут там очень сложно – начиная от погоды, когда восемь месяцев зима и очень короткое лето. Цены намного выше – обычная банка сметаны стоит за 200 рублей. И с инфраструктурой все печально – я такого не видел ни в Центральной России, ни в Сибири, ни на Дальнем Востоке. Один момент меня поразил – отсутствие электричества. В гостинице в поселке Сусуман не было электричества, и нам даже не обещали, что его дадут. Включили ночью – когда мы уже спать легли. А в гостинице поселка Устьев-Омчук электричества не было в принципе, хотя в соседних домах окна горели. Меня это поразило, мне казалось, что электричество – это минимум удобств, который должен быть у всех. Но его не было. Мне кажется, что у региона огромнейший туристический потенциал. Колыма может сделать своей фишкой заброшенные города, гулаговские лагеря. Ведь водят же экскурсии в Чернобыль и Припять.
– Какое впечатление на вас произвели эти брошенные города и поселки?
– Наша компания специализируется на съемках заброшенных объектов – хоть в России, хоть в Европе. Там замки, католические церкви заброшенные – таких объектов тоже полно. Но на Колыме это наиболее масштабно, там заброшенными стоят целые поселки городского типа, тот же Кадыкчан – в нем жило 13 тысяч человек. У него типичная для Колымы история. Закрывается градообразующее предприятие, и поселок умирает. В Кадыкчане была угольная шахта. На ней произошел взрыв, и ее не стали восстанавливать. Не знаю почему – на Кузбассе постоянно что-то взрывается, там восстанавливают шахты и продолжают добычу. В этой истории складывается ощущение, что искали повод, чтобы закрыть…
– Что вы почувствовали, снимая этот город-призрак, Кадыкчан?
– Если набрать в поисковике заброшенные города мира, Кадыкчан входит в первую десятку. Здесь были две школы, кинотеатр, магазины, дом культуры, поликлиника, площадь с памятником Ленину, жилые дома. Что я чувствовал там? Ничего, наверное. Я много путешествовал по заброшенным местам, поэтому стараюсь абстрагироваться от боли, которую все это несет, и только снимаю визуальный контент, чтобы эту боль могли почувствовать другие люди. Конечно, это тяжело – смотреть на умерший город.
Сейчас там никого нет. Я встретил только одного человека – якута. Он там обустроил себе одну из квартир – забил окна, поставил печку-буржуйку. Со своей командой из двух-трех человек он пилит металл. Его собирают, загружают в фуру на 30 тонн и гонят в Магадан за 700 километров. Там продают по 9,5 рублей за килограмм. Когда нет другой работы – то будешь и этим заниматься. Он такой добрый был, рад, что кто-то заехал, пригласил нас к обеду. Но мы отказались, потому что сами в машине готовили. Было приятно с ним поговорить.
– Расскажите о дороге к лагерю "Бутугычаг", что там увидели?
– Что касается лагерей ГУЛАГа, я перед поездкой связался с Музеем истории ГУЛАГа – это один из лучших музеев Москвы, я считаю, – по содержанию и тому, как преподносится материал. Мы попросили информационную поддержку, и нам с радостью помогли. Мы знали, что до лагеря от основной дороги 15 километров. Первые семь километров можно проехать на грузовике вроде "Урала", но у нас был джип "Тойота" и мы на нем одолели только один километр. Машину пришлось оставить и дальше идти по колее, оставленной редкими "Уралами".
Этот отрезок упирается в обогатительную фабрику, где обогащали добываемый здесь уран. Она "фонит" – здесь уровень радиации превышает норму в 10 раз – это 70–80 микрорентген в час. В музее нам объяснили, что если не задерживаться, то это не страшно. Внутрь фабрики мы не заходили.
Дальше пришлось подниматься по руслу реки в долину, где расположен сам лагерь, бараки. Связи там нет, и чтобы найти нужное направление, мы запускали коптер. Спустя четыре часа дошли до первых бараков. Это был очень сложный маршрут. И это был самый жаркий день в поездке, а мы захватили только одну бутылку воды – на троих. Пить из рек там нельзя – они радиоактивные. Еще одна опасность – это медведи и росомахи. Мы громко разговаривали и свистели на всякий случай – местные жители рассказывали, что этих зверей встретить очень легко. Мы не столкнулись – повезло.
– Какое впечатление на вас произвело это место?
– Здесь как раз было новое ощущение… Любое место можно разложить на визуальную и контекстную составляющую. Визуально это место – неинтересное. Домики, сложенные из местного камня, валяются какие-то металлические детали, ковш, шпала, колючая проволока, банки от консервов… Я много видел заброшенных мест в мире и визуально сказал бы, что это – ничто. Но зная историю места, то, что там происходило, начинаешь смотреть на это по-другому.
Там люди умирали, как на конвейере. Очень быстро. Земля там пропитана болью и смертью. И долина, где расположен лагерь, называется Долина смерти. Это производит очень сильное впечатление. Я в какой-то момент даже перестал снимать, потому что слушал звенящую тишину этого места. То есть контекст намного сильнее, чем визуал… И там же гибли не только заключенные, но и охранники. Нам рассказали, что там есть кладбище охранников, где на памятниках написано что-то вроде "погиб при исполнении воинского долга". У нас не хватило времени и сил разыскать это место. И еще одно – там есть барак усиленного режима, в котором свалены в кучу ботинки заключенных. Обычно ее сравнивают с композицией в Освенциме – там тоже есть гора из обуви погибших.
Там я подумал, что только русский человек может прочувствовать все то, что там есть. Если не чувствовать какую-то родственную связь с этой землей, с этой историей – сложно пережить такие же чувства только от вида рассыпающихся бараков без крыши и брошенных поселков. В аэропорту Магадана мы видели иностранцев, мне было интересно узнать, что они там увидели, но оказалось, что это испанцы, а по-английски они не говорили.
Колыма – то место, куда нужно привозить молодежь, которая "топит" за Сталина, и показывать, рассказывать там, как это все было. А оно было реально – а не кто-то придумал про репрессии и лагеря. Для меня это одна из самых сильных поездок по ощущениям. Было реально больно смотреть. Но если больно, то не значит, что об этом надо молчать, как это у на сейчас происходит в стране.
– Вы были в других лагерях ГУЛАГа?
– В этой поездке мы были в лагере "Омчак" и тюрьме "Талая" – она не была частью ГУЛАГа. Когда ее построили, Сталин умер, и репрессии завершились. Она стала просто тюрьмой, но строили ее по типовому проекту сталинских лагерей. А закрыли недавно – в 2005 году.
Лагерь "Омчак" строился для добычи золота – его там нашли в 1941 году. В двух двухэтажных корпусах содержалось около трех тысяч заключенных.
– Вы москвич, что вы думаете о недавних протестах? Видите какие-то параллели с тем миром, в который окунулись в поездке по Колыме?
– Я сам был участником мирных шествий, которые проходили летом в Москве. Как президент Путин сказал пару лет назад: "У нас не 37-й год, и черный воронок за тобой не приедет". Пару лет назад, может быть, и не было 37-го года. А сейчас уже нет такого ощущения – что воронок не приедет. И параллели с тем временем возникают. В первую очередь, это несоответствие содеянного и наказания за это. В лагерях подавляющее большинство людей сидело по надуманным или минимальным поводам. Сейчас за минимальные проступки в ГУЛАГ не отправляют, но наказывают несоразмерно. Не скажу, что уже есть такая тенденция, но не хотелось, чтобы она повторилась.
– Это возможно – на ваш взгляд?
– Мне кажется – нет, потому что в те времена не было такой гласности, не было таких средств связи, как сейчас. Сейчас через интернет мгновенно разлетается любая информация. Даже про пытки в колонии, хотя пытавшие были уверены, что никто не узнает. Одно видео в интернете – и все уже все знают. Думаю, такую систему, как ГУЛАГ, построить нельзя – поскольку о такой попытке станет сразу известно.
– Собираетесь еще поехать на Колыму?
– Я бы в "Бутугычаге" еще побывал. Лучше бы подготовился и сходил туда с ночевкой, чтобы все подробно отснять. И в "Днепровский" лагерь бы съездил. Мы туда не успели в этот раз. Кроме того, там живут хорошие люди, с которыми я познакомился в том числе через Музей истории ГУЛАГа, с ними хотелось бы еще повстречаться. Один из них Андрей – дизайнер из единственного в Магадане книжного издательства. Он родился на Колыме. Мы ему говорим: "Почему не уезжаешь? Ты же профессионал, можешь в любом крупном городе устроиться". Тенденция уезжать из Магадана на материк, как там говорят, – она есть. Он отвечает: "Я здесь родился и хочу поднимать Колыму". Наверное, он понимает, что рано или поздно ему придется уехать, но сейчас у него есть этот энтузиазм.
Были люди, которые, мне кажется, не очень хотят работать. Так в гостинице, где не было электричества, – она была заперта, поскольку не было постояльцев. На входе висел листок с номером телефона. Я позвонил, пришла женщина, и она очень была недовольна тем, что мы приехали и ей приходится нами заниматься. И мужик, который нам в аренду автомобиль сдавал. Мы просили его продлить аренду на сутки, а он отказывался от денег и требовал вернуть машину раньше. Никакой клиентоориентированности. Видимо, это свойство монополистов.
– Какие там дороги?
– От Магадана асфальт только на 100 километров, а дальше 2000 километров до Якутска – гравийная дорога. Мы проехали по ней 1100 – сделали кольцо и вернулись в Магадан. Разворот в Кадыкчане сделали – это называется "золотое кольцо Колымы". Трасса сложная. Мы ехали со скоростью максимум 80 км в час. В трудных местах – по 40–50 км в час. Если быстрее – можно уйти в занос и разбиться. Вдоль трассы множество памятников погибшим водителям. Покрышки легко проколоть – вся трасса ими усыпана. Я когда местным на это посетовал, мне объяснили, что покрышки приносят пользу – если у кого-то машина ломается на трассе, то люди выкапывают из снега покрышки и жгут. Когда кончаются старые покрышки – жгут покрышки на своем автомобиле, а потом и саму машину. Когда речь идет о выживании – все идет в ход. Летом машины по трассе ходят чаще, а зимой может быть перерыв в несколько часов. Мобильной связи нет. Зато все по первой просьбе останавливаются – с этим там не шутят. Перед поездкой я больше всего беспокоился именно о дороге. Чем дальше от Магадана, тем дороже бензин. Самый дорогой обошелся нам по 75 рублей за литр.
– А сколько стоила вся поездка?
– По 40 тысяч рублей, включая очень дешевые авиабилеты – по 25 тысяч, обычно они по 50–60 тысяч – из Москвы. Мы очень неприхотливые, для нас важны только съемки. Мне после колымского треда писали: "Я вдохновился и тоже поеду на Колыму". Мне это ужасно нравится. Так было с Байкалом. Казалось бы, все озеро снимают, но один читатель написал – поеду. Было приятно, что именно мои фото вдохновили человека на путешествие.
