С дагестанцем, прибывшем после долгих мытарств из радикальной организации "Исламское государство", наш корреспондент встретился в одном из городов-милионников Украины. Он в очках, с короткой бородой, на вид лет тридцать с небольшим, говорит по-русски без акцента. Такому легко затеряться в толпе. У него есть небольшой опыт общения с журналистами, исключительно с представителями западных изданий. Условием нашей встречи было сохранение инкогнито – из соображений безопасности. В России сейчас возбуждено дело о финансировании терроризма против его брата: лишь за то, что выслал ему долг в Сирию, по его словам. Теперь усилия родственников сосредоточены на помощи брату. Бывший житель Махачкалы рассказал "Кавказ.Реалии" зачем уехал в Сирию и почему вернулся оттуда.
– Чем ты занимался до отъезда в Сирию?
– Я жил в Махачкале, потом в Москву уехал. В Москве религиозным человеком не был. Хорошо зарабатывал, были друзья среди местных. Был совершенно далек от религии. Занимался оформлением выставок, а до этого много лет проработал в ай-ти сфере. В то же время я поддерживал тех, кто воевал на Кавказе, переживал за них. Читал сайт "Кавказцентр", следил за новостями. И в какой-то момент статью прочитал по поводу молитвы. Она заставила задуматься. Там именно про молитву, что наказание будет очень страшным, в аду будет невесело. Я испугался за свое будущее. И начал молиться, все развлечения постепенно оставил.
– Твоя семья соблюдающая?
– Нет, в семье никто не молился. Отец сидел в тюрьме и когда вышел - начал молиться. Постепенно вся семья стала читать намаз. Потом я приехал в Москву и оставил. Но затем вернулся к намазу. Москва стала тяготить. Московский образ жизни не нравился. Оставил работу, приехал в Махачкалу, женился там и обратно не стал возвращаться. Сама работа в Москве, если некоторые моменты обойти, то можно было работать. В Махачкале, на Кавказе, особо не заработаешь. Там воруют. Либо молодежь, далекая от религии, идет в армию служить, потом или в милицию, или в охрану, в прокуратуру, отучиться на юрфаке. Это большая такая прослойка среди молодежи. Я не закончил. Я учился в Д ГУ (Дагестанском государственном университете), на математическом факультете. Потом оставил, разонравилась математика. В школе любил, а высшая математика не так привлекательна. Когда вернулся на Кавказ, там уже не работал, были денежные запасы. Я стал больше читать, интересоваться тем, что происходит на Кавказе. К тому моменту началось движение в Сирии. Я считал, что люди, которые там воевали, вышли на джихад. Сейчас у меня позиция совсем другая, нежели тогда.
– А почему у тебя такой интерес вызывало то, что происходило за тысячи километров, в то время как в Дагестане спецслужбы похищают и убивают людей?
– Тогда у меня были друзья с общими интересами, пару человек. Хотели присоединиться, помогать тем, кто воевал на Кавказе. Но спецслужбы российские эффективно работают. Мы искали возможность связаться с теми, кто воевал на Кавказе, но не нашли. Решили, что нельзя сидеть, надо что-то делать. Если не можем у себя – поедем в Сирию. Я думаю, что многие так и рассуждали. Я ехал не обязательно воевать. Я был заряжен идеей поехать и помогать.
– Когда ты уехал в Сирию?
– Это был 2013 год. Я в армии не служил и спортом не занимался, физподготовки нет. Поэтому не было у меня цели именно взять автомат и воевать. Я не задумывался конкретно. Думал – приеду, а там видно будет. Вначале мой друг уехал туда, с ним был еще его брат, потом, когда я документы сделал, вслед за ними поехал. Проблем не было, как туда зайти. Граница чисто символическая на тот момент была. Если деньги есть, то это проходной двор. Можно было утром зайти, а вечером выйти. Там были люди, которые там воевали, а раненые или те, кто устал, возвращались в Турцию к семьям, отдохнуть на неделю-другую, потом обратно. Были некоторые, у которых семьи жили в Турции и ребята, которые воевали, в отпуск к ним возвращались. Были такие, которые вместе с семьями приезжали.
– Чем ты занимался после приезда в Сирию?
– Заезжали через границу, а дальше в Алеппо. Там новобранцев набирали и формировали группу, куда я попал. Обучение на тот момент все должны были проходить. Это тренировочный лагерь. Когда мы приехали, начинался Рамадан. Неделю мы в тренировочном лагере бегали. Тогда жара очень сильная была. Боевые действия там были всегда. В пригороде, где мы жили, недалеко там были алавиты. Тогда не было Исламского государства. В одном городе разные группы базировались, которые воевали против Башара Асада и его войск. Там, где мы жили, мог самолет летать и мог бомбить. Бомбы, ракеты, бочки ( со взрывчаткой – "Кавказ.Реалии") кидали. Война задолго до моего приезда началась. На тот момент была территория Башара Асада и территория всех остальных.
– Где вы жили? Как снабжались?
– Если свободный дом был, то его занимали и там жили. Между собой никаких стычек, конфликтов не бывало. Как-то снабжались, но нам подробности не рассказывали. Я не вникал, неинтересно было. Да и если бы я стал спрашивать, может сказали бы - кто-то там помогает. Кто-то приезжал с большой сумой денег и отдавал их в общую казну. Захотел - ребят одел, захотел - семьям выделил, захотел – оружие купил... Строгого учета средств не было.
– Когда ты решил, что присоединишься к ИГИЛ?
– В начале 2014 года, в первых числах января началась уже внутренняя война между боевиками. На одной стороне ИГИЛ, на другой все остальные. Часть зашла в ИГИЛ, часть осталась: демократы, исламизированые сирийские группы они начали войну … В тот момент мы были в окружении, потому что на тот момент уже числились в ИГИЛ. Нападали на игиловцев, били, в плен взяли. Из нашей группы человек десять в плен взяли. Они через пару недель сбежали оттуда. Когда напали, это произошло одновременно по всей территории Сирии, во всех городах. ИГИЛ как-то удалось отбиться. В конце 2013-го года были разговоры, что надо вместе объединяться, а не состоять в маленьких группах. Надо чтобы одна сила была. На тот момент самые крупные группировки, которые к исламу себя причисляли, это были ИГИЛ и "Джабхат аль Нусра". Многие решали либо туда идти, либо туда. Маленькие группы объединялись, но были и противники объединения. Очень много мелких групп объединялись и по большей части присоединялись к ИГИЛ.
– Что стало решающим, когда ты решал к кому присоединиться?
– Главным критерием было – у кого какая цель. Задавали вопросы: чего хотите, к чему стремитесь, что сделали? Среди нас были знающие ребята, тот же вопрос и в "Джабхат аль Нусра" задавали, их шейхам. Одни сказали - мы будем устанавливать шариат, это наша цель. Это и было определяющим фактором. Поэтому многие туда и шли. Остальные говорили: вот освободим земли, и народ местный сам будет решать. Понятно, почему часть туда ушла. На тот момент ИГИЛ еще не был халифатом.
– Ты признал Багдади халифом?
– Я его признал амиром. Мы видели, что есть Исламское Государство. Раз амир там Багдади, то он наш амир. Вот так. Лично увидеть его дело непростое, я его никогда не встречал, не видел.
– Весь мир обошли видео с жестокими казнями в ИГИЛ. Ты видел что-то подобное?
– Да, это не секрет, были казни, были пытки. Казни были, если шпиона реально поймали, я говорю про проверенную информацию. Если ловили прелюбодеев - их закидывали. Это не противоречит никак шариату, с этим я не буду никак спорить. Кому-то кисть отсекали за воровство. За курение палки давали. Ловили шпионов – их казнили как врагов. Были шариатские суды. На тот момент я их считал таковыми. Сейчас я их не считаю шариатскими. И Доуля ("Государство" (араб.), имеется ввиду ИГИЛ – "Кавказ.Реалии") не является исламским государством, как бы оно себя не называло. Сейчас я говорю о той позиции, на которой был тогда.
– Шариат предусматривает смертную казнь. Но в государстве для этого есть палач. А из той информации, которую распространяют об ИГИЛ, складывается впечатление, что там чуть ли не конкуренция за право казнить. У этих людей, которые хотят убивать связанных, у них все в порядке с психикой? Ты с ними сталкивался?
– Вы же видели видеоролики, чего рассказывать. Есть люди, которые взрывали, которые живьем закапывали, которых топили, которых шнуром обматывали, а потом взрывали – голова отлетала. Все было, чего здесь еще рассказывать. Нет, я не общался с такими, территория большая, я даже не знаю, кто они такие и где они находились, те люди, которые этим занимаются, я рядовой человек. В видеоролике приводили доводы, что это дозволено, допустим этого пилота иорданского, они же сожгли его. Сказали: он бросал бомбы, люди сгорали, точно таким же методом его убивают. Я не знаю, может это обосновано, а может – нет. С другой стороны они говорят, что врага надо устрашать и приводят случаи из жизни сподвижников и аят из Корана. По факту я видел, что когда был такой подъем, когда мы эффективно и стремительно расширяли границы, забирали территорию Асада, я видел, что это устрашение результат приносило. Алавиты боялись в руки к нам попасться, предпочитали себя подрывать, чем попасться живыми. Это было. И когда аэропорт Табка, активная фаза боевых действий началась, дожимали, алавиты по рации говорили, ребята перехват делали, слышали "пусть нам Башар самолет пришлет, а то мы не хотим, чтоб наши головы резали". И в тот момент, когда еще в тюрьме сидел (см. ниже об пребывании интервьюируемого в тюрьме ИГИЛ – "Кавказ.Реалии"), много приходило алавитов асадовских, они десятками оставляли позиции и приходили. Там Доуля призывала добровольно переходить на ее сторону.
– Почему ты решил уехать оттуда?
– Они (ИГИЛ – "Кавказ.Реалии") турецкий народ считают мусульманами. Они весь сирийский народ считают мусульманами. Только потому, что народ живет в Турции, Сирии. Я вынес им такфир ( обвинил в неверии – "Кавказ.Реалии") и понял, что мне нужно оттуда уходить. Я понял, что мне нужно еще самому много изучать. Познать истину из основ религии, чтобы не умереть в невежестве. Там риск умереть есть, и я хотел оттуда выйти как можно скорее. Это было очень сложно и в конечном итоге меня поймали и бросили в тюрьму. Через 4 месяца выпустили, а через месяц мне удалось их перехитрить, я убежал. Отец был основной причиной. Отец дорогу пытался мне найти, проводников, организовать все это дело. Да, они узнали от кого-то. У меня еще были друзья, несколько человек. Мы в Ираке были, когда приняли решение, что надо уходить. Переехали в Сирию, потому что через Сирию дорога. А в Сирии со старыми знакомыми встретились. Они искали людей, через кого можно найти проводника, мы тоже искали. Я с отцом вышел на связь. Он свои каналы стал подключать. В той группе был подставной человек, который нас сдал впоследствии. Они хотели, прежде чем выйти оттуда, что-нибудь сделать. Как на Кавказе делают, диверсию. Из-за этого впоследствии их казнили. Мой друг тоже с ними был и я ему говорил, что не надо этого делать. Первая цель - надо выйти оттуда. Потом разобраться в религии. Может, у нас еще есть какие-то изъяны, а мы не знаем. Не удалось его убедить. И когда мы в тюрьму попали, то следователи все выявили. Их всех казнили, моего друга в том числе. Я понял, что на одном из допросов меня спасла фраза, когда я обмолвился, что нужно уходить, а не делать что-то. Следователь сказал: "Мы это проверим". А через какое-то время я услышал, что их казнили. Женам письма официальные отправили, чтобы траур держали.
– Тебя пытали?
Пытки там есть, отрицать не буду. Меня на допросе пару раз приложили. Это ерунда. Грубо, жестко разговаривали. Меня не пытали, может, потому, что я и не скрывал ничего. Признался, что, да, я вам такфир выношу. И вам, и Багдади, и всему вашему государству, я хотел уйти, сбежать. Ну, они интерес быстро потеряли.
– Как ты бежал?
– Я обманул их. Они мне устроили два урока с шейхом, на вопросы отвечал. Сказал, да, я признаюсь, был неправ, сделал таубу (покаялся – "Кавказ.Реалии") Это было в первый месяц. Потом еще 3 месяца там просидел и меня отпустили. В принудительном порядке меня назначили в джамаат в Дайр-эз-Заур. Под конвоем туда отправили. Со мной еще было трое парней из той группы, которую казнили, а против них никаких доказательств не нашлось. И тоже они признались, покаялись. Тех троих отправляли границу охранять. Мне удалось избежать этого. Я сказал, что с ними, но на самом деле продолжал выносить такфир им. И я знал, что мне нельзя воевать, потому что это будет куфр (неверие – "Кавказ.Реалии") с моей стороны. Мне еще повезло, что у меня была травма во время аварии автомобиля, в котором я ехал, кость сместилась, были вывихи, у меня не очень хорошо работает рука. Мне сделали рентген, который подтвердил это. И под предлогом, что мне надо лечиться, я и ушел.
– Давно ли ты в Украине и чем здесь занимаешься?
– Я долгое время был в Турции. Жил в Стамбуле. В принципе нравилось. Но там началось ужесточение, облавы. Всех подряд начали крутить, депортировать, судить. Сейчас там еще хуже, чем тогда, когда я уехал из Турции. Четыре месяца был в Стамбуле. Потом здесь (в Украине – "Кавказ.Реалии") полгода прожил. Потом я в Грузию уезжал на несколько месяцев. Здесь я почти год уже. Ничем не занимаюсь. Здесь у меня, к сожалению, такое положение, что с документами проблема. И я не могу официально устроиться и чем-то заняться. В мечеть не хожу, чтобы не попадаться лишний раз на глаза. Там тоже всякие попадаются, не обязательно провокаторы, но всякие сторонники Доули и Имарата (Имарат Кавказ – "Кавказ.Реалии"). Чтобы правоохранительным органам не попасться, чтобы они мной не заинтересовались. Не могу ничего делать. Сижу дома, уделяю время своей религии, изучаю.
– Планируешь уехать?
– Честно говоря, даже не знаю. Наверное, хотел бы уехать. Может быть, в арабскую страну. Более серьезно заняться изучением арабского языка. Может быть, в Европу. Если бы здесь легальный статус получил, документы, мог бы и здесь остаться. Здесь сам народ мне нравится. Здесь и в России корни одни и те же у людей, но ментальность разная. Мне здесь комфортнее.
– А что мешает работать, кроме проблем с документами?
– Можно было бы, но есть некоторые моменты, которые мешают в религиозном плане. Очень много программ (компьютерных – "Кавказ.Реалии"), которые надо устанавливать, сегодня имеют лицензионное соглашение. А с этим нельзя соглашаться, потому что в соглашении есть пункт, который противоречит основе ислама - при спорных вопросах обращаться в украинский суд. А этого нельзя делать. Это означало бы, что я ставлю его наравне с шариатом.
Уже после того, как диктофон был выключен, собеседник тихо сказал: "Надеюсь, вы понимаете, что самый нежелательный для меня вариант – оказаться в Дагестане. Там таких как я, находят в лесу с простреленной головой. Ну, или с переломанными конечностями можно получить лет двадцать".
