Ростислав Павлищев, 20-летний экс-координатор проекта "ОВД-Инфо" в Ростове-на-Дону, в начале декабря стал обвиняемым по административному делу о публичной демонстрации экстремистской символики. Это уже четвертое дело в отношении ростовских активистов за последние четыре месяца.
Как и других, Павлищева будут судить за посты в инстаграме о проектах Алексея Навального, однако в деле бывшего координатора "ОВД-Инфо" есть важное отличие – анонимный донос, в котором некая гражданка Иванова говорит о негативном влиянии активиста на ее сына через социальные сети и просит силовиков разобраться. Судебное заседание по этому делу дважды переносили, теперь оно назначено на 24 декабря. Павлищеву грозит штраф до двух тысяч рублей или арест до 15 суток.
О преследованиях активистов по "анонимкам" и политической борьбе в Ростове-на-Дону Ростислав Павлищев рассказал в интервью Кавказ.Реалии.
– Давайте начнем с вашего дела. Как вы узнали о том, что стали обвиняемым?
– Утром 1 декабря я сходил на стрижку, пришел домой, а у меня телефон разрывается, несколько пропущенных от участкового. Мы периодически с ним связываемся, потому что у меня есть лицензия на оружие и, как к любому владельцу, участковый приходит ко мне проверять условия его хранения. Но он был меньше месяца назад, новому звонку я удивился. Он и сообщил, что на меня завели административное дело: "Пожалуйста, придите для дачи объяснений".
Я понял, что надо сваливать. Созвонился со своим руководством и попросил участкового перенести встречу на вечер пятницы, 3 декабря, а сам взял билет в Москву и улетел. Я понимал, что, скорее всего, "эшники" (сотрудники Центра по противодействию экстремизму. – Прим.) сделали это, чтобы сорвать мне очень важную командировку – я все еще работаю в "ОВД-Инфо", и у меня планировались рабочие встречи. Мне вообще было не вариант садиться в спецприемник.
– Как отреагировал участковый?
– Вместо меня к нему пришел мой адвокат. Участковый удивился, конечно, но предоставил ему некоторые материалы дела, а потом стал писать мне в ватсап, чтобы узнать, когда меня ждать в следующий раз.
На самом деле я не явился еще и потому, что он и повестку прислал мне в ватсап, но она была оформлена не по форме, там не было ни подписи, ничего. А по закону я имею право прислать адвоката.
– Вы вернулись в Ростов почти через две недели и сразу же отправились давать объяснения в полиции. Как там все прошло?
– Достаточно весело. Пока участковый искал какие-то бумажки, мы с адвокатом обсуждали проблемы российского правосудия и правоохранительной системы. Потом нас пригласили в пустой кабинет, и участковый кропотливо заполнял протокол, просто переписывая рапорт из ЦПЭ. Дал мне ручку, перевернул протокол для дачи объяснений и вышел. Я написал два предложения: вину не признаю, никаких экстремистских материалов я не распространял, кроме того, срок давности привлечения меня к ответственности истек.
Я хочу увидеть Россию правовым государством, и чтобы это случилось не после моей смерти, не через 200 лет
Потом мы спустились на улицу, потому что атмосфера в отделе полиции не сильно отличается от камер – привет финансированию МВД. Я не понимаю, как полицейские в этом всем работают, мне было бы противно в таких старых кабинетах и коридорах, ты как будто не сотрудник полиции, а заключенный в камере. В общем, мы устали ждать и сами с адвокатом пошли в суд.
– Вы на суд пришли уже с вещами, готовясь к аресту. Почему? Ведь в основном по этой статье назначают штраф.
– Я не соглашусь. Александру Рябчуку дали штраф – это исключение. Беллу Насибян вначале приговорили к аресту, дважды арест дали журналисту Игорю Хорошилову.
Я же понимаю, что слежка за мной идет давно, даже в университет приходили из Центра "Э", из ФСБ слали письма. Я вместе с коллегами создаю много неудобств силовикам, потому что мы оказываем сопротивление и предоставляем защиту задержанным. Мы неудобные элементы. Естественно, им надо как-то нам ответить. Вряд ли бы они так напрягались, чтобы дать мне штраф в две тысячи рублей – это смешно.
– Как вы думаете, как в вашем деле появился донос? В остальных делах такого не было.
– Мне кажется, [силовики] отрабатывают какие-то новые схемы или они решили воспользоваться наследием предков, анонимными доносами, как в 1937 году. Я уверен на сто процентов, что никакого доноса не было. Согласно материалам дела, [полицейским] якобы поступил вот этот донос от некой гражданки Ивановой, они решили установить личность автора и приехали по адресу, указанному в письме. Это 150-квартирный дом, они там якобы опрашивали жильцов, после чего вернулись в отдел и написали рапорт, что личность автора установить не удалось. Это идиотизм. Я уверен, они сами написали это письмо, сами придумали гражданку Иванову, устроили расследование, "поехали ее искать" и не нашли. По-моему, это как минимум не экологично – столько бумаги и чернил потратили на непонятно что. Нецелевое расходование бюджетных средств (смеется).
Когда у тебя есть какое-то фактическое правонарушение – тебе есть что расследовать. Когда такого нарушения нет, но прицепиться надо, эту ситуацию нужно еще усугубить оценочными суждениями. Полицейский не может эти оценки написать в протокол, соответственно, они пишут донос, в котором сказано, что я ужасный человек, которого нужно оградить от молодежи. В каком-то смысле они еще так снимают с себя ответственность: "У нас было обращение, мы должны его рассмотреть, это инициатива не наша, а ответственной гражданки Ивановой". Если бы они написали такой бред в протоколе от себя, я думаю, даже судья бы рассмеялся. А выдать эти слова за анонимное обращение – тогда вроде и нет ответственного. Возможно, в дальнейшем мы увидим пачку новых анонимных обращений по всей России – как новый метод.
– Ростовская область отличается от других регионов по правоприменению статьи о пропаганде либо публичном демонстрировании запрещенной атрибутики или символики (КоАП РФ Статья 20.3)?
– Общаясь с людьми из других регионов, я вижу эту тенденцию по всей России. Действительно борьба с оппозицией ушла с улиц в сеть. Статья 20.3 одна из наиболее актуальных.
Я открытый человек, свое лицо под маской, балаклавой или забралом я не прячу. Пусть они сами прячутся
Ростов выделяется количеством осужденных, наш Центр "Э" работает в этом смысле более активно. Они с 2017 года наращивали штат сотрудников, увеличивали финансирование, закупали новую технику. Они выросли, а уличная протестная деятельность практически сошла на нет, протест ушел в сеть. Им же надо как-то отрабатывать финансирование, подбивать отчетность, выполнять планы. Я уверен, никто из [силовиков] не хочет лишаться работы, иначе они бы уволились, плюс надо выслуживаться перед начальством. Они точно так же интегрируются к окружающему миру, как и мы все. Подстраиваются под обстоятельства.
– Мне всегда было интересно, как это выглядит – целый отдел в полиции, который специализируется на инстаграме?
– Этот вопрос надо задать силовикам. Возможно, у них уже есть какая-то программа, возможно, просто гуглят через поисковик горячие слова, типа упоминания ФБК или "Умного голосования". Возможно, это делают какие-то кремлеботы. Может, этим занимаются всякого рода провокаторы, которые пишут на всех доносы. Я думаю, что какое-то количество ресурсов и сотрудников на это направлено. Чего далеко ходить – все мои сториз постоянно просматривают одни и те же безымянные аккаунты.
– Почему вы не закроете профиль в таком случае?
– Я открытый человек, свое лицо под маской, балаклавой или забралом я не прячу. Пусть они сами прячутся. Я не боюсь открыто высказывать свое мнение, какой смысл делать это в закрытом аккаунте? Мне нечего скрывать, я говорю публично и не опасаюсь последствий, потому что убежден, что открытость и честность защищает. Публичная огласка всегда идет на пользу, нежели подполье, молчание или бездействие.
– На заседание по вашему делу пришло около 25 человек. Вас удивило, сколько людей готовы вас поддержать?
– Да, это очень радует. Я вижу, что то, что я делаю, не уходит в никуда. Люди это поддерживают, и это хорошая мотивация. Понимаешь, что ты делаешь все правильно.
– Такое количество людей может быть в какой-то мере помощью?
– Да, количество людей, которые приходят в суд, пишут письма политзаключенным, приходят на митинги, дисциплинирует судей и силовиков. Чем больше огласка, тем порядочнее и законнее ведут себя представители власти, это факт. Потому что, когда за человеком и его действиями никто не следит, он чувствует безнаказанность и власть, он начинает творить жесть.
Я уверен, что ростовские ребята Ян Сидоров и Влад Мордасов не сели бы на столько лет, если бы на их суд пришли люди. Уверен, что Анастасии Шевченко дали условный срок из-за широкой общественной поддержки. Если бы не пришел никто, ей бы дали реальный срок.
– Вам 20 лет, это достаточно юный возраст для правозащитника. В чем ваша мотивация?
– Наверно, именно в возрасте. Я достаточно молод, и я хочу пожить в открытой, прекрасной, честной, демократической стране. Я хочу увидеть Россию правовым государством, и чтобы это случилось не после моей смерти, не через 200 лет.
Не хочу бросать людей, которые остаются один на один с системой, когда их задерживают на митингах. Не хочу, чтобы представители власти оставались безнаказанными, чтобы руки их были развязаны. Я понимаю, что если сейчас я не поучаствую в том, чтобы отстоять свободу других людей, то рано или поздно некому будет отстоять мою свободу. Если сейчас не быть вовлеченным, потом вообще ничего уже нельзя будет сделать.
***
По административной статье 20.3 в сентябре текущего года была осуждена ростовская журналистка и помощница депутата в Госдуму от партии "Яблоко" Белла Насибян. Ее задержали на выходе из детского сада, куда она привела сына. Несмотря на то что у девушки на попечении маленький ребенок, суд отправил ее под арест на пять суток. На следующий день это решение удалось обжаловать, арест Насибян заменили штрафом в две тысячи рублей.
Два раза подряд по той же статье был осужден журналист Игорь Хорошилов – оба раза его отправили под арест на 10 суток. Сам кандидат в депутаты Госдумы от "Яблока" Александр Рябчук в ноябре также был приговорен за сториз со случайной фотографией листовки "Умного голосования" к штрафу в две тысячи рублей.
Как выяснил Кавказ.Реалии, статья 20.3 была достаточно "популярна" в судах Ростова еще до признания экстремистским проекта Алексея Навального. К примеру, под эту статью местные силовики подводили использование определенных фильтров для фото, публикацию ролика об истории Второй мировой войны, мультика "Том и Джерри" и надписи на футболках.
