В 1917 году вследствие развала Российской империи на Северном Кавказе появилось множество новых политиков и религиозных деятелей. Одним из них был видный общественный и религиозный деятель Дагестана и Северного Кавказа Нажмудин Гоцинский. В мае 1917 года на I съезде горских народов во Владикавказе он был избран муфтием Северного Кавказа и Дагестана, а через несколько лет организовал антисоветское восстание в горах Дагестана и Чечни.

Майрбек Вачагаев обсуждает с историком Хаджи-Мурадом Доного в новом выпуске подкаста "Хроника Кавказа" вопросы, связанные с деятельностью Нажмудина Гоцинского.

– Прежде чем начать, может быть, расскажете коротко о жизни Нажмудина Гоцинского?

– Нажмудин Гоцинский – интереснейшая личность в истории Северного Кавказа. Он родом из небольшого высокогорного аварского селения Гоцо, которое и на сегодняшний день такое же маленькое и по размерам, и по численности населения. Его отец был видным человеком в Дагестане. В период войны он был наибом у Шамиля, причем очень авторитетным. Звали его Доного Мухаммад. После окончания Кавказской войны на Северо-Восточном Кавказе он поступил на службу, впрочем, разделяя участь других наибов Шамиля, которые после окончания Кавказской войны кто сразу, а кто через несколько лет поступили также и стали наибами Дагестанской области (новообразованной административной единицы Российской империи. – Прим. ред.).

Он был состоятельным человеком, и это помогало его сыновьям Абдулатипу Гаджи и Нажмудину приобретать книги и совершать поездки за границу. Благодаря отцу они получили прекрасное образование.

А мать их по национальности была кумычкой. Они сочетались браком еще до Кавказской войны. Вот в такой интернациональной семье жил Нажмудин – муфтий, имам и авторитетнейший человек, один из тех немногих, что остались в нашей памяти как трагические персонажи истории.

– Вы только что сказали "имам". Как правильно всё-таки называть Гоцинского? Шейх или имам Гоцинский? Вы как человек, написавший о нём большую книгу, очень серьёзную и по-моему единственную, должны знать об этом наверняка.

– Я хочу поведать небольшую предысторию. В детстве Гоцинский очень хотел походить на имама Шамиля. Даже в детских играх он воображал себя им, а остальные его товарищи были наибами.

Его желание походить на имама Шамиля прошло через всю жизнь. И конечно же, когда он стал взрослым человеком, он видел будущее Дагестана (после 1917 года) и всего Северного Кавказа как теократического государства и стремился к тому, чтобы стать имамом, сочетающим в себе как духовную, так и светскую власть.

Однако политическая жизнь внесла коррективы, и в 1917 году его избрали муфтием Северного Кавказа и Дагестана. Среди его ближайших сподвижников был Узун-хаджи, считавший, что Гоцинский непременно должен быть имамом.

Его и избрали имамом на так называемом Андийском съезде, но всего на два дня, потому что он сам согласился на звание муфтия. Интересно, что со временем в советских газетах его называли не иначе как имам Гоцинский по инерции. И по сей день так называют – "имам Гоцинский". Это какое-то устоявшееся выражение. Но правильнее с точки зрения исторической науки – муфтий Северного Кавказа и Дагестана.

– В советской историографии Нажмудин Гоцинский – отрицательный персонаж. Его показывают как ленивого, толстого человека, желающего укрепить своё богатство. Насколько это соответствует действительности?

– Есть такое устоявшееся мнение, что на уме у Гоцинского были только его бараны, его богатство и только ради сохранения денег он занимался и политической деятельностью, и общественной, и религиозной.

Но Гоцинский был ярым противником большевиков. Для него они были врагом номер один. Конечно же, сторона противника показывала Гоцинского в комическом или нелепом виде. Это отработанная позиция. Он был грузным человеком, поэтому его и представляли на карикатурах в таком виде, комментировали его неуёмный аппетит. Он представлялся именно таким – ленивым и толстым. Сопротивление ему, малое или большое, но до 1925 года было. Большевики прилагали массу усилий путем подкупа современников, кляуз, созыва религиозных съездов, чтобы заклеймить его как врага народа и религии. В 1917–1921 гг. он потерял все. Он не заламывал руки и понимал, что не одинок в этом. Такое происходит.

Но озвученный вами стереотип долго существовал и продолжает существовать сейчас даже в исследованиях современных историков, которые идут на поводу советской агитации.

Наша задача всё-таки выправлять ситуацию аргументированно – показывать его слабые стороны и сильные, которых, я думаю, тоже немало. Путем поисков и исследований я разобрался – это драматическая личность и очень интересная. В мой адрес было много колкостей, мол, я его хвалю. Но хвалить можно, если есть за что. Неаргументированно хвалить – не стоит.

– Если мы сейчас вернёмся к Узун-Хаджи, то почему он и Гоцинский не смогли найти общий язык? В чём была проблема?

– Это трагедия, трагедия людей, которым дали возможность построить своё государство после 17-го года и которые по-разному представляли, как надо его строить. Речь же не только об Узун-Хаджи и Нажмудине Гоцинском. Там было много ярких личностей на Северном Кавказе – интеллигенция, религиозные лидеры, общественные деятели.

Конечно же, они начинали вдвоём, и Узун-Хаджи понимал, что не обладает, как Гоцинский, таким багажом знаний, материальным состоянием, что тоже немаловажно, и харизмой, которая должна быть у лидера. Хотя он тоже был своеобразным лидером, он понимал, что имамом достоин быть не он, а Гоцинский, в этом стоит отдать ему должное.

Гоцинский же был в меру амбициозный, он понимал и видел изменения новой эпохи.

С развалом романовского дома на Кавказе появилось немало людей с высшим техническим и юридическим образованием. Здесь была большая плеяда офицеров. Конечно, Гоцинский все это понимал. Он хотел быть имамом, но для этого не было никаких предпосылок.

Он был в плену истории Имамата Кавказа, истории Шамиля. Он предполагал, что может такое построить, но этот поезд уже ушел.

Он был не так консервативен, как Узун-Хаджи. Он соглашался на имамство, как проповедовал Узун-Хаджи, но, когда оппоненты говорили, что он имамом не должен быть, с этим соглашался. Может быть, это мягкость характера? Возможно! Поэтому произошли две осечки в 17-м году, потом на Андийском съезде, потом опять на съезде во Владикавказе. И Узун-Хаджи увидел, что его указания выполняются не так, как он ожидал, и решил отойти – попытался возглавить свое государство – эмират Узун-Хаджи на территории Чечни со столицей в Ведено. В итоге между ними произошла размолвка, не принесшая пользы ни одному, ни другому.

В свою очередь интеллигенция мечтала о другом государстве, офицерский корпус – о частичном возвращении царской эпохи. Такая размолвка трагически сказалась на дальнейшей судьбе Северо-Кавказской республики.

– У Узун-Хаджи язык был очень колкий. Ему приписывается фраза про Гоцинского "Я хотел сделать его имамом, а он стал иваном". Ее авторство подтверждено?

– Это стереотип и клише, навешанные на Нажмудина из-за упомянутой размолвки. Я не встречал этой фразы, записанной документально, ни разу. Узун-Хаджи умер в 1920 году, и на следующий год была годовщина его смерти. Эта дата была освещена в газетах. Писали, что резали баранов, организовали поминки, как принято в горских селениях. А кто был их инициатором? Новая советская власть. Она представила его как героя, борца против деникинцев, против белогвардейцев.

Всё это было в пику здравствующему Нажмудину Гоцинскому. Это была такая методика – возвеличить память одного и унизить другого.

– Изучая жизнь Гоцинского, удалось ли вам заполучить документы, досье? Было ли в вашем распоряжении его личное дело?

– Мне в руки попадали только выписки из него. Там были несколько листов с протоколами допросов, с именами. Мне удалось их опубликовать в журнале "Ахульго". Этот специализированный номер был полностью посвящен Нажмудину Гоцинскому и произвел фурор среди любителей истории. В архивы чекистов нелегко пробраться. Я не держал в руках его личное дело. Возможно, оно и сохранилось, просто очень глубоко спрятано и не выдается.

– Я помню материал, опубликованный в "Ахульго". Там было фото, на котором Гоцинский сидит в окружении следователей на допросе после своего ареста. Эта фотография из того самого досье?

– Там было две фотографии, сделанных на фоне чекистов, которые вели дело и были участниками судебного процесса. Я обнаружил их в дагестанском архиве. Они уникальные и представляют Нажмудина Гоцинского не в роли покоренного и захваченного человека, а как личность, достойно смотрящую в объектив, в объектив истории, и я опубликовал эти фото в журнале. Но они не из его личного дела. Я просто удивляюсь, как они сохранились.

– Есть у вас какие-то данные о том, что Гоцинский встречался в Турции с султаном или с какими-то религиозными деятелями?

– Несмотря на то что книга и так получилась объёмной, мне много над чем еще нужно работать и в первую очередь над его путешествиями.

До Нажмудина в Турции побывал его брат Абдулатип Гаджи, который, не спросив разрешения у военного губернатора, самовольно отправился в хадж. Тогда паломникам надо было брать разрешение, а он со своим родственником в хадж отправился самовольно. Путешествовал несколько месяцев, произвёл впечатление на общество просвещенных алимов Стамбула, с ним встречались большие ученые, Шейх-уль-ислам в том числе. Они были очарованы его арабским произношением, его поэзией.

Он был прекрасным поэтом и оставил яркий след в памяти турков, религиозных и политических деятелей при дворе султана. Он купил там массу книг – материальное положение позволяло ему это делать. Обогащённый и встречами, и знаниями, он вернулся в Дагестан, где тут же был арестован и посажен в тюрьму, а затем отправлен в ссылку в Курскую губернию, в село Обоянь, где и умер.

Пока он сидел в тюрьме, он продолжал работать, писать, сочинять касыды – стихи религиозного содержания. Когда Нажмудин приходил его навещать, он давал ему свои труды, чтобы тот посмотрел их, подкорректировал и вынес свое решение.

О чем это говорит? Абдулатип в своем младшем брате видел специалиста по поэзии. Он писал на классическом арабском языке в основном, больше, чем на родном аварском. Его прекрасные стихи публиковались даже в семидесятые годы прошлого столетия в Дамаске. Ими зачитывались и восхищались. И не случайно Абдулатип давал ее подкорректировать младшему брату.

Когда Нажмудин отправился в Турцию, то проехался по следам своего старшего брата, посещал многих из тех, что знали Абдулатипа. Поэтому и существует история о том, что Нажмудин просил благословения султана, чтобы он назначил его имамом. А султан ему ответил: "Еще не время, но постарайтесь".

Здесь прослеживается та же линия турецких султанов, что и в отношении имама Шамиля. Тогда Стамбул тоже обещал помощь, моральную поддержку – отправлял орденские знаки, знамена, фирманы, но не смог ничего сделать. Здесь история повторилась.

Не знаю, возможно, в турецких архивах, в журнале посещений покоев турецкого султана можно что-то найти, но пока нам приходится руководствоваться воспоминаниями современников. Тем не менее его определенно знали в Турции, его имя было известно так же, как имя его брата.

– Как сложились отношения Гоцинского и Саида Бея Шамиля на фоне развернувшегося восстания?

– Их взаимоотношения были своеобразные. В них сыграл роль характер Нажмудина, который видел только себя лидером антисоветского восстания 1920–21 годов.

Приезд внука имама Шамиля произвел фурор среди населения. Его встречали, сопровождали. Но отношения Гоцинского с ним были прохладными, несмотря на то, что они оба выступали против общего врага, что в дальнейшем повернулось против них обоих.

– Во время пленения Гоцинский показал себя зрелым политиком, духовным лицом. Сдаваясь врагу, он беспокоился о тех, кто пострадал от того, что ему помогал.

– После восстания 1920–1921 годов Нажмудин скрывался в районах между Чечней и Дагестаном. У него было много последователей, они его укрывали и предупреждали. Период с 1921 по 1925 годы был очень тяжелым. Не обошлось и без предательства в его последнем убежище. Были взяты в плен несколько чеченцев, его последователей. Узнав об этом, Нажмудин, будучи окружен, потребовал освободить ни в чем не повинных людей взамен на то, что он сдастся.

Советы пошли на это, они шли на всё, лишь бы только заполучить его в свои руки. В итоге он вышел к красноармейцам достойно, попал в руки большевиков, которые не замедлили вывезти его подальше за пределы Кавказа, где состоялся суд, приговоривший его к смертной казни.

– Считается, что во время пленения он, обращаясь к предателям, сказал: "С вами я буду говорить в день страшного суда". Насколько это соответствует истине?

– Такая фраза была, я думаю. Она отвечает его характеру. И он, видимо, знал, кто есть кто.

– Как сложилась судьба его семьи?

– Он потерял практически всё: и своё материальное состояние, и членов семьи. Семья была большая – сын и четыре дочери. В 1920 году был схвачен его несовершеннолетний сын Ахмед. При этом в деле указано, что у него подсудный возраст, так как тюремный врач определил ему столько лет, сколько надо было для суда. Ахмеда расстреляли. В 1937 году начались гонения на двух старших дочерей Гоцинского, которых также расстреляли.

Были и еще две дочери, которые "растворились".

– Почему Нажмудин Гоцинский до сих пор не реабилитирован? Что нужно для реабилитации сегодня?

– У меня есть своё мнение на этот счет. Будучи ещё молодым, в 90-х, я предпринимал попытку его реабилитации от лица общественной организации, а до меня этим занимался родственник Гоцинского. Ему это не удалось, не удалось и мне. Я получил прямой отказ, что он реабилитации не подлежит. Дело в том, что жертвы политических репрессий относятся к 30-м годам. А Нажмудина Гоцинского не репрессировали, его судил трибунал. Там другая статья. Он по сей день остаётся врагом народа.

Понятно, что Гоцинский не мог быть реабилитирован той властью, против которой он сражался. Но сейчас этой власти уже нет. Та страна ушла в историю. Мы уже живём в другой стране, в другие времена. Может, те законы уже не легитимны?

Но не надо его реабилитировать. Пусть он остаётся борцом против этой страны. Единственное, что хотелось бы, – увидеть его документы, его дело. Но если человек не реабилитирован, то они не выдаются. Именно с этой позиции – ознакомиться с документами – мне хотелось бы его реабилитации.

***

Изучение истории Гражданской войны требует к себе особого отношения, а изучение драматических страниц истории должно основываться только на достоверных источниках, исключая при этом оценки идеологического характера. Биографии таких людей, как Нажмудин Гоцинский, позволяют понять лучше время и события, происходившие в тот нелегкий для страны период.

Рекомендуемая литература по теме подкаста: Доного Х. М. Нажмудин Гоцинский. Махачкала: ДГПУ, 2011.

Подписывайтесь на подкаст "Кавказская хроника с Вачагаевым" на сайте Кавказ.Реалии.

Слушайте нас на GOOGLE подкасты – YANDEX MUSIC – YOUTUBE

Приложение Кавказ.Реалии для вашего смартфона

Установить

Кавказ.Реалии в Телеграме

Читать