За последний год в России подростки совершили четыре крупных нападения на сверстников и учителей прямо во время уроков. Керченская трагедия стала первым таким случаем для Крыма.
Днем 17 октября в Керченском политехническом колледже раздался взрыв, а за ним – стрельба. По данным следственного комитета России, студент 4-го курса, 18-летний Владислав Росляков расстреливал из ружья преподавателей и учащихся, а после застрелился и сам. Среди погибших 21 человек, около 50 ранены.
Президент России Владимир Путин упрекнул в негативном влиянии на подростков интернет и события в США. Эксперты заговорили о легком доступе к оружию, жители Крыма упрекнули власти и спецслужбы в недостаточном обеспечении безопасности. Многие считают действия Рослякова терактом, другие же пеняют на психа-одиночку.
Эксперт Киевского научного института судебных экспертиз Юрий Ирхин придерживается первой теории, он уверен: произошедшее в Керчи – теракт. Крым.Реалии говорили с психологом-криминалистом о причинах и следствиях трагедии.
– Российское законодательство определяет терроризм, как "воздействие на принятие решения органами государственной власти" через устрашение населения. То есть террористы должны были выдвинуть требования, но таких Росляков не предъявлял. Почему же вы называете это терроризмом?
– По криминалистической картине всего произошедшего это чистой воды террористический акт. Возможно, российское законодательство так и трактует, но террористическое деяние не обязательно связано с политическим требованиями. Это может быть террористический акт с постановкой личных, индивидуальных требований, желания конкретной личности. Есть формы психических патологий, которые предусматривают террористическое мышление – например, на сектантских, культовых, религиозных почвах. Как классический лозунг "убей неверного" – уничтожать тех, кто не является сторонником определенного культа – это тоже терроризм. Давайте различать два понятия: психолого-криминалистический терроризм как деяние и понятия юридические.
– Есть мнение, что у 18-летнего парня был куратор, который помогал в подготовке и координировал его. Можно ли, проанализировав информацию, говорить об этом уверенно?
Если он тщательно готовил этот акт, маниакально вынашивал эту мысль, если на протяжении некоторого времени он был одержим этой идеей, то конечно, он мог предусмотреть все
– В условиях дефицита информации логично предположить, что, скорее всего, действовал он не один. Слишком сложный криминалистический механизм совершения этого массового убийства и очень много нестыковок. В интернете есть показания очевидцев, которые говорят о двух местах стрельбы – естественно, это вызывает логические суждения о том, что действовал он не один. Я тоже склонен так думать: слишком много потерпевших, слишком большой локус поражения.
Вместе с тем, я не исключаю мысли, что он действовал один. Если он тщательно готовил этот акт, маниакально вынашивал эту мысль, если на протяжении некоторого времени он был одержим этой идеей, то конечно, он мог предусмотреть все: посекундно высчитать хронометраж, спланировать диспозиции и так далее. Потенциально и один человек на это способен, но судя по картине, я сомневаюсь, что он был один.
– Можно ли провести параллели, оценив частоту таких случаев и государственную политику, касаемо гражданского вооружения в России?
Это не массовое поражение сознания, это отдельная, целенаправленная акция
– Я не вижу здесь прямой связи – 18-19 лет или 20-21. Где гарантия того, что такое деяние не способен совершить 22-летний человек? Думаю, это криминогенное мышление определенных граждан. Я склонен думать, что это локальный случай, индивидуальное мышление, я убежден – оно не носит массовый характер. Это не массовое поражение сознания, это отдельная, целенаправленная акция.
От этого я прихожу к выводу, что это терроризм, это не какой-то маниакальный бзик. Если бы бзик, то, вышел бы парень на улицу, совершил пару выстрелов… То есть это не спонтанное деяние, это подготовленность, скорее всего, с репетицией, с отработкой дислокации, с четким планированием.
– В России за последние время подобных случаев в учебных заведениях было больше десяти. Огнестрельные нападения, нападения с холодным оружием. То есть, это может быть уже тенденция?
– Я так не думаю.
– Есть мнение, что именно репортажи в СМИ подталкивают к совершению преступления.
Прямой связи в виде спускового крючка – подросток посмотрел репортаж о нападении и сам пошел повторять – такого не существует
– Да, феномен психологического заражения существует, не зря телевизор называют "зомбо-ящиком", но эффект от него крайне незначителен. Человека, который вынашивал намерения и готовился к этому, репортаж может убедить в правоте его действий. "Да, другие делают и я сделаю то, что задумал, но стеснялся сделать до сих пор". Но прямой связи в виде спускового крючка – подросток посмотрел репортаж о нападении и сам пошел повторять – такого не существует.
Телевидение регулирует поведение общественной массы, но это понимание не должно доводить нас до паранойи, запрета СМИ, отмены благ цивилизации.
– Возможна ли связь с общей информационной политикой в СМИ соседнего государства?
– Да. Информационный накал, навязывание агрессивного мышления и потенциальной готовности к нападению. Si vis pacem, para bellum – "Хочешь мира – готовься к войне". Информационная политика в России направлена как раз на это – будь готов выстрелить первым.
Информационная политика в России направлена как раз на это – будь готов выстрелить первым
Молодое поколение находится в постоянной готовности к тому, что кто-то должен напасть. А это естественным образом повышает агрессивность до уровня паранойи – случайный прохожий может быть воспринят как опасность. То есть с информационной политикой это может быть связанно на прямую.
– Есть понятие "психотип убийцы". На ваш взгляд, можно ли было вычленить Рослякова, упредить преступление?
– Распознать его, конечно, можно было бы, но при одном условии: подвергнуть психологическому исследованию абсолютно все население Керчи. И среди горожан по итогу могло оказаться несколько сотен людей потенциально способных на совершение таких деяний. Но только один из этих нескольких сотен сподвигся на реализацию своих замыслов.
Надо учитывать факт: сколько в мире убийц, столько и психотипов. Поэтому я скептически отношусь к терминам «психологический портрет» и "психотип убийцы".
– То есть рефлексия и анализ таких случаев напрасен? Люди подобных взглядов будут появляться, и мы ничего не сможем с этим сделать?
– Рефлексия не напрасна. Надо предпринимать меры безопасности, контроля и учитывать, что он не обязательно мог совершить это деяние в учебном заведении, это могло произойти в клубе, в магазине… Меры предосторожности – это хорошо, но не стоит доводить их до абсурда как в 30-е годы прошлого столетия в СССР – в каждом подозревать шпиона.
– Что может предпринять ФСБ в ответ на действия в Керчи?
– Я уверен, что ФСБ примет усиленные меры безопасности и профилактику в агентурной среде. У спецслужб должна быть тайная работа, не может общество знать секреты работы спецслужб. Они для этого и нужны – чтобы предотвращать такого рода события, незаметно для людей.
– В аннексированном Крыму мы часто видим детей с оружием в руках – игрушечным, макетами, обезвреженным, тренировочным. Дети используют его в музыкальных постановках, на праздниках, военизированных акциях. Какова вероятность того, что ребенок, которого с детства обучают обращению с оружием, применит его в реальной жизни?
– Нет такой прямой связи между обучением и применением. Я считаю, ребенка нужно обучать обращению с топором, ножом, пилой и пистолетом, можно ружьишком или автоматом...ничего в этом нет. Нужно учить тому где и как это нужно применять и для чего. Ребенок должен усвоить: топор – для дров, а не для головы; нож хорош для нарезки, для метания, но не для ребер. Нужно учить правильно применять оружие.
