Это интервью можно прочитать и на чеченском языке
На дагестанскую журналистку, основательницу правозащитного проекта "Марем" Светлану Анохину возбудили уголовное дело по статье о "дискредитации" российской армии. Причиной стали ее антивоенные посты в инстаграме. Максимальное наказание по этой статье – до пяти лет лишения свободы.
За несколько лет работы волонтерская группа "Марем" помогла десяткам жительниц Северного Кавказа спастись от насилия, с которым те столкнулись в своих семьях. Кроме этого, Анохина возглавляет сайт о положении кавказских женщин – "Даптар".
В интервью редакции Кавказ.Реалии Светлана Анохина рассказала о том, чем ей грозит уголовное преследование, о последствиях женского протеста против мобилизации в Дагестане и о том, изменилось ли на фоне войны общество в республике.
– Новость об уголовном деле вас удивила?
– Известие не стало пренеприятнейшим, оно оказалось вполне ожидаемым. Еще в августе 2021 года на меня составили справку как на потенциального "иностранного агента", но в список по какой-то причине не внесли.
Для всех, кто позволяет себе писать "в этих ваших интернетах" о войне с Украиной что-либо, расходящееся с кремлевской пропагандой, угроза уголовного преследования стала абсолютно реальной. И это я тоже прекрасно понимала. Единственное – беспокоюсь за пожилую маму, к которой силовики уже наведывались в прошлом году, расспрашивая про мой аккаунт в инстаграме.
– Почему дело возбудили только сейчас?
– Наверное, это вопрос внутреннего раздолбайства в МВД. Видимо, для какой-то отчетности новое политическое дело потребовалось именно сейчас. Чтобы было не меньше, чем у других.
На самом деле у полиции на меня достаточно информации, и ведомство имеет на меня зуб – не стоит забывать, что жалобу на нападение силовиков на наш шелтер в Махачкале (тогда была похищена дочь приближенного главы Чечни Халимат Тарамова, кадыровцам помогали дагестанские силовики. – Прим. ред.) коммуницировал Европейский суд по правам человека. Раньше как активистка группы "Город наш" я действовала на нервы махачкалинской полиции, проводя пикеты и митинги против вырубки парков и застройки скверов. И это помимо помощи кавказским женщинам, которых родственники пытаются вернуть в семьи с помощью силовиков. До сих пор время от времени звонят полицейские, по-доброму спрашивая: "К нам тут заявление о пропаже девушки поступило, не у вас она?"
Полиция прекрасно понимает, что я никуда не делась, хоть физически я и не в России, но не прекратила деятельность. И уголовное дело стало ответом на это.
– Оно помешает правозащитной работе?
– Вряд ли, потому что я могу работать из любого уголка мира. В Дагестане все знают, как заводятся такие дела и что к абсолютно любому могут прийти, подбросить патроны и состряпать на него материал. Обыденная вещь в республике, я искренне удивлялась, почему они так не сделали со мной.
Сейчас, насколько я понимаю, возбуждение дела о "фейках" никак не влияет на партнеров проекта "Марем" и волонтеров, но наше государство настолько обезумевшее и людоедское, что завтра все может измениться. Если статус обвиняемой как-то помешает деятельности "Марем", создаст опасность для команды, то я просто уйду с руководящего поста.
– Как в целом события 2022 года повлияли на "Марем"?
Практики чеченских, дагестанских, ингушских силовиков продолжают распространяться метастазами на всю Россию
– Именно на проекте война отразилась в меньшей степени. С теми, конечно, поправками, что она повлияла на все общество и на нас, как его часть. Стало сложнее. Стало страшнее. Например, недавно прочла, что систему распознавания лиц по уличным камерам видеонаблюдения "Безопасный город" будут использовать для отлова призывников. Раньше ее применяли для задержания наших беглянок. Так что практики чеченских, дагестанских, ингушских силовиков продолжают распространяться метастазами на всю Россию.
А в работе "Марем" ничего не изменилось. Продолжаем принимать заявительниц, заявок поступает столько же, как и раньше. С начала 2023 года провели шесть эвакуаций из региона и страны в целом, это не считая юридической помощи и консультаций.
– Существует стереотип, что в Дагестане поддерживают Путина более массово, чем в других регионах. Согласны с этим?
– Нет, это совсем не пропутинский регион. Хотя я была удивлена малым сопротивлением в республике в начале войны. Потому что люди, все время к месту и не месту говорившие о Кавказской войне и о русских как об оккупантах (такое неоднократно я слышала и в свой адрес), по логике должны активнее выступать против нападения Кремля на другой народ. Этого не произошло. Зато с мобилизацией начались массовые выступления, прежде всего, очень значимый для меня женский протест.
– Выход женщин в центр Махачкалы был ожидаемым?
– Для меня – да. Женщина на Северном Кавказе не выходит протестовать за себя и свои права, но делает это за братьев, мужей, отцов, сыновей. После сентябрьских народных сходов я общалась с их участницами, очень немногие собеседницы были против войны как таковой. Подавляющее большинство вышли исключительно за своих мужчин. Они протестовали не за то, чтобы Россия не убивала других, просто не хотели, чтобы на этой войне убивали их родных.
– Тот протест завершился сотнями административных и уголовных дел, но ничего не изменил.
– Такие акции никогда не заканчиваются победой, если их не поддержать серьезной внешней или внутренней силой. Разве можно представить, что в отдельно взятой республике отменят рекрутинг на войну? Нет, конечно. Российская власть сочла бы это проявлением слабости, слушать народ она не привыкла. Участницам тех выступлений было важно показать несогласие. Вряд ли кто-то из них полагал, что добьется отмены мобилизации.
Разве можно представить, что в отдельно взятой республике отменят рекрутинг на войну?
В качестве альтернативы приведу в пример коллег из дагестанской газеты "Черновик", которые каждый понедельник более трех лет выходят на пикеты в поддержку журналиста Абдулмумина Гаджиева. Их задерживают, везут в отдел полиции, мешают, но они системно продолжают протестовать. Не знаю ни одной подобной истории в других регионах России.
– Как в 2022 году, по вашим ощущениям, изменилось российское общество? Что с ним произошло?
– Ой, это очень глобальный и безграничный вопрос. Лично я чувствую огромную тоску и сопереживаю тем, кто сейчас в России. Когда думаю о них, от бессилия и невозможности помочь охватывает удушье. Но еще большее внимания привлечено к Украине, там сейчас моя дочка, я 14 лет прожила во Львове.
Когда мои друзья украинцы пишут слова поддержки и успокаивают, вообще хочется удавиться от чувства вины перед ними за свою страну. Потому что подбадривают: "Не переживай, все нормально, сегодня немного бомбили…" Девочка из Харькова пишет, что спит в коридоре квартиры с собакой и попугаем, которого ей оставила на сохранение соседка. Если спать в комнате, во время "прилета" может посечь осколками разбитых окон и кусками стены. Когда читаю такое, забываю обо всех неудобствах эмиграции и о том, что происходит в России. Мне сложно отвечать украинским друзьям, сложно найти правильные слова.
– Верите ли, что будущем наши народы смогут смотреть друг на друга не через прицел автоматов?
Старшие братья и отцы полагают, что имеют право регулировать жизнь сестер и дочерей
– Единственная просьба украинцев к россиянам, она была еще до войны: "Від…сь від нас" (в значении "отстаньте от нас". – Прим. ред.). Перестаньте называть нас братским народом, навязывать свое родство. Здесь полная параллель с историями проекта "Марем", когда на основании навязанного родства старшие братья и отцы полагают, что имеют право регулировать жизнь сестер и дочерей, вбивать им свое представление о нормах жизни. Нужно просто отстать, дать жить так, как хочет сам человек. Или сама страна.
– Вернемся к уголовному делу о "фейках". Лично вам оно может испортить жизнь?
– У меня нет вида на жительство в других странах, которые могли бы защитить от российской системы. В Армении есть прецеденты, когда людей задерживали по возбужденным дома уголовным делам. Будут ли так поступать грузинские власти – непонятно.
Я не склонна рефлексировать насчет этой опасности. Если она будет реальной, возможно, придется уехать из Грузии, хотя я живу здесь с лета 2021-го и хотела бы остаться.
Раньше такие внутренние переживания и страхи можно было изливать в соцсетях, сейчас стыдно: на фоне того, что моя родина делает с Украиной, все это такая мелочь. Но обсуждать это нужно. Собираемся небольшими группками релокантов и с округлившимися от тоски и ужаса глазами говорим друг в друга.
- Случай Анохиной стал очередным политическим преследованием журналистов на юге и Северном Кавказе. Так, уже три уголовных дела о "фейках" в прошлом году возбуждено на журналистку из Ингушетии Изабеллу Евлоеву, аналогичное дело завели на эмигрировавшего из страны ростовского журналиста Сергея Резника, также расследуется дело о "дискредитации" армии в Элисте – его фигурантом стал главред издания "Современная Калмыкия" Валерий Бадмаев.
- Ранее в интервью сайту Кавказ.Реалии Светлана Анохина рассказала о том, как "Марем" помогает жертвам домашнего насилия на Северном Кавказе.
- В конце октября на границе с Грузией на 11 часов задержали четырех сестер из Дагестана, которые бежали от домашнего насилия. По заявлению правозащитников, девушек избивали, в детстве они подверглись женскому обрезанию, а недавно одну из них родители решили выдать замуж за двоюродного брата. Летом они покинули регион с помощью правозащитников и сбежали от семьи.
- Уроженка Дагестана Патимат Идрисова рассказала, что подверглась домашнему насилию, принудительному лечению, а также была похищена родственниками. С помощью правозащитников ей удалось бежать из страны и сменить имя.
- Свою историю рассказала сбежавшая после побоев в семье и насильственного "лечения" от бисексуальности Аминат Лорсанова. В 2021 году была похищена Халимат Тарамова, которая перед побегом также заявила о побоях и угрозах в семье.
Форум