Редакция Кавказ.Реалии открывает серию публикаций об актуальных и исторических проблемах кавказского региона. Это интервью с историками, этнографами, другими исследователями. Взаимоотношения народов, их непростое прошлое, трансформация традиций и обычаев, изменение гражданских институтов – эти и другие темы корреспонденты сайта Кавказ.Реалии будут обсуждать с экспертами.
Наш первый собеседник – Георгий Анчабадзе, доктор исторических наук, заслуженный профессор тбилисского Государственного университета Ильи. Мы поговорили с ним о том, как складывались взаимоотношения народов Грузии и Северного Кавказа.
– Георгий Зурабович, прежде чем начать беседу об исторических взаимоотношениях Грузии с народами Северного Кавказа, думаю, целесообразно прояснить системный вопрос: можно ли в историческом плане говорить о Северном Кавказе как едином феномене с общими ценностями и общей идентичностью, имея в виду этнические, культурные, языковые и религиозные различия?
– Разумеется, можно говорить! Северный Кавказ – это единая историко-культурная область. Как и весь Кавказ в целом. Причем к народам Северного Кавказа, на мой взгляд, особенно тяготеют в культурно-ментальном плане абхазы и грузинские горцы.
В ХХ веке идеи национализма, проникшие с запада Европы, усилили отчуждение между кавказскими народами, но общая история, система ценностей и этических воззрений, социальные связи оказались более прочными, чем можно было представить с учётом порой сложных взаимоотношений народов на различных исторических этапах развития. Но эти сложности, полагаю, не имели системного характера в плане общей идентичности.
Очень важно, что социальная структура обществ была схожей. Этот феномен до сих пор не изучен так, как он того заслуживает: скажем, в Кабарде, даже в условиях отсутствия государственности в общепринятом смысле, существовала политическая система, в которой интегрировались северные осетины, балкарцы, карачаевцы, абазины, частично вайнахи. Под сюзеренитетом кабардинских князей знать этих народов интегрировалась в единый аристократический класс, не утрачивая при этом собственных национальных черт. Этот политический организм был разрушен на раннем этапе Кавказской войны, в начале XIX века.
Нагляднейший пример этого феномена – Дагестан. В Дагестане раньше, чем где-либо на Северном Кавказе возникли первые государственные образования (IV–VI вв.). В течение веков “Страна гор” была единой страной, несмотря на этноязыковые различия её многочисленных народов. В Средние века этнический фактор не имел определяющего значения. В условиях Северного Кавказа в гораздо большей степени определяющим фактором следует считать систему ценностей. В первую очередь этику. Даже язык не играл решающей роли. Было время, когда “политическим языком” (то есть языком межнационального общения) для народов Дагестана были языки общетюркский (условно употребляю этот термин) и аварский (Болмац – “язык войска”). При этом общим языком письменной культуры после распространения ислама стал арабский. С начала ХХ столетия функцию языка межнационального общения (как и всюду на Кавказе) выполняет русский язык.
– Насколько глубинным было взаимопроникновение и взаимное обогащение культур Грузии и Северного Кавказа?
– Взаимное влияние Грузии и Северного Кавказа всегда было заметным. Систематические отношения населения современной Грузии с народами Северного Кавказа берут начало в глубокой древности. Уже в античный период возникли понятия “Кавказ” и “кавказцы”. Так, греческий географ Страбон на рубеже нашей эры писал об обитателях кавказских нагорий: “Все они говорят на разных языках, так как живут врозь и замкнуто в силу своей гордости и дикости. Но все они… кавказцы”.
Подобные представления легли в основу т. н. генеалогической схемы Леонтия Мровели – грузинского епископа, писателя и историка XI века. Согласно его воззрениям, армяне, грузины и племена, населявшие территории современного Азербайджана и Северного Кавказа, имели одно происхождение и общего прародителя, соотнесенного, по тогдашней традиции, с одним из библейских патриархов – Тогармой (груз. Таргамос).
– Очень важный индикатор – мифология и эпос. Можно ли здесь говорить об аналогиях, свидетельствующих о тесной связи в течение даже не веков, а тысячелетий?
– Рассмотрим такой известный пример, как грузинский миф об Амирани. Это архетип греческого Прометея. Многие учёные убеждены, что инспиратором мифа о Прометее стало именно кавказское предание о герое-богоборце, прикованном к горе. Так, подобный сюжет присутствует в абхазском мифе об Абрскиле, заточённом в пещере за неподчинение богу; в адыгских нартских сказаниях мы видим, что тхамада (предводитель) нартов Насрен-Жаче был прикован злым божеством к вершине Эльбруса. Типологически близок к этим версиям армянский миф о Мгере, заточенном в Ванской скале.
Приобщение народов Северного Кавказа к исламу создало известный барьер между ними и христианской Грузией
В течение веков грузинская культура (в том числе грузинская письменность и богослужение на грузинском языке) активно проникала на Северный Кавказ. Это явление особенно заметно в XI–XII и начале XIII веков, в эпоху расцвета Грузинского царства, являвшегося, по словам академика Николая Бердзенишвили, “центром кавказских феодальных взаимоотношений”. Однако культурное взаимодействие было обоюдным. По словам другого известного грузинского историка, Симона Джанашиа, “в культурной циркуляции дофеодальной и феодальной Грузии в немалой степени присутствовала и энергия других кавказских народов, в том числе абхазов и черкесов”.
– Какую роль Северный Кавказ играл в становлении грузинской государственности? Известно, что Давид IV Багратион (строитель) пригласил печенегов (половцев), которые внесли огромный вклад в решающую битву при Дидгори в 1121 году. Также известно, что его внучка – царица Тамара – вышла замуж за осетинского царевича Давида Сослана. Именно он был предводителем грузинского войска в ходе решающих битв того времени, в результате которых Грузия достигла пика своего могущества.
– Действительно, Северный Кавказ, несмотря на спорадические столкновения, в политическом плане являлся для Грузии довольно надежным тылом, откуда она черпала вспомогательные военные силы, принимавшие участие в борьбе грузинского народа с иноземными завоевателями. Многочисленные свидетельства об этом, охватывающие более чем двухтысячелетний период истории, начиная с последних веков до нашей эры, содержатся в грузинских и иноязычных письменных памятниках. Причём я бы говорил не о “наёмничестве”, а именно о союзничестве северокавказских народов с Грузией.
То, что участие кавказских горцев в военных мероприятиях грузинских царей следует квалифицировать скорее как дружественный союз, чем как простое наемничество, подтверждает, например, восхитительное и уважительное описание встречи в Тбилиси кабардинского войска, прибывшего по вызову царя Ираклия II в 1751 году.
Приобщение народов Северного Кавказа к исламу (особенно с XV в.) создало известный барьер между ними и христианской Грузией, но эта перемена не имела решающего характера. Источники по-прежнему сообщают об участии кавказских горцев в военных предприятиях грузинских царей.
Наглядный пример – Давид Сослан. В тот исторический период (XII–XIII вв.) аланский фактор в истории Грузии очень важен. Они активно участвовали в военных мероприятиях Грузии. Поэтому династический союз Тамары и Сослана Давида имел вполне системные основания. Характерно, что и мать царицы Тамары, царевна Бурдухан, являлась дочерью аланского правителя.
– Непростым наследием в грузино-северокавказских отношениях считаются постоянные набеги горцев из Дагестана в XVIII веке. Каковы системные причины этого явления?
– Прежде всего отметим, что в феодальный период набеги на равнинную Грузию совершали не только северокавказцы, но и грузинские субэтносы – сваны и хевсуры и др. Рассматривать этот процесс в “преломлении” сегодняшних представлений о межнациональных отношениях было бы в корне неправильно. Хотя, конечно, они оставили след, нравится он нам или нет: действительно, к концу XVIII века кавказский фактор приобретает для Грузии двоякий смысл – горские народы (не составляющие единое политическое целое) являются и противниками, и союзниками.
Как только развернется счастливый стяг царя Ираклия, дагестанцы спешат присоединиться к войску
Оба эти момента представлены в речи государственного деятеля и дипломата Соломона Лионидзе, произнесенной им над могилой царя Ираклия II в 1798 году. Так, оратор, говоря о ратной славе усопшего, отмечает: “Лев Иуды из дома Давида (Багратионы возводили свою родословную к библейскому царю Давиду. – Авт.)… сражался против трех империй: османской, персидской и народов кавказских”. Под последними подразумевались кавказские горцы и в первую очередь дагестанцы, с которыми Ираклий не раз скрещивал сабли.
Однако дальше Лионидзе уже говорит о боевом содружестве: “Как только развернется счастливый стяг царя Ираклия, дагестанцы спешат присоединиться к войску, осетины и черкесы рады пролить кровь перед царем Ираклием”.
– Серьезно осложнились в XVIII веке отношения с Дагестаном, правители которого совершали грабительские набеги на страны Закавказья. Эти набеги, вошедшие в грузинскую историографию под названием лекианоба, т. е. нашествия леков (в Грузии термином “леки” собирательно именовали дагестанских горцев), наносили огромный материальный и демографический урон стране. Однако грузино-дагестанские отношения и на фоне систематических военных столкновений не перешли в тотальное противостояние; сохранялись как политические, так и культурно-экономические связи. Тому есть огромное количество письменных и устных свидетельств.
– Русское правительство после аннексии Грузии использовало ее территорию для блокады сопредельных районов, населенных непокорными горцами, чтобы сломить их голодом и измором. Кроме того, царизм, закрепив власть над Грузией, привлек на службу местную общественную элиту – дворянско-княжеское сословие. Эта военная каста, потерявшая было свои функции после упразднения грузинской государственности, встала под русские знамена и приняла деятельное участие в боевых действиях на Кавказе.
Привлечению грузинского ополчения к походам в горы и, в частности, в Дагестан, способствовала также идея отмщения “лекам” за их прежние набеги на Грузию. Об этом писал еще дагестанский поэт и мыслитель XIX века Магомед-бег в поэме “Пленение Шамиля”:
Шли полки грузин – с барабаном, с зурной;
Растревожили их былою враждой:
Дагестанцев, мол, надо всех перебить,
За отцов наших надо, мол, отомстить.
Перевел В. Державин
Факты, подтверждающие подобный настрой среди грузинской знати, можно найти в грузинских эпистолярных и литературных памятниках первой половины XIX столетия. Так, показательно стихотворение поэта-романтика Николоза Бараташвили (1817–1845) “Поход грузинских князей, дворян и крестьян под предводительством губернского маршала князя Дмитрия Тамазовича Орбелиани против Дагестана и чеченцев в году 1844-м”. Произведение начинается словами: “Трепещи Кавказ! Близок час твоего конца, / На тебя идут сыны Картли, / За невинную кровь отомстить…” – и далее в этом же духе.
– То есть в тот период существовал российско-грузинский союз против горцев. По крайней мере на уровне элит. А когда этот союз стал распадаться?
– Уровень русско-грузинской солидарности, достигший пика в годы наместничества на Кавказе князя Воронцова (1844–1854), во второй половине XIX века начинает падать. Корни этого явления с грузинской стороны надо искать в накоплении обид на царскую власть, в росте этнического самосознания и формировании гражданского общества, впитавшего в себя национальные и социальные идеи эпохи. В развитии грузинской общественной мысли важную роль сыграли представители общественно-политического и литературного течения во главе с Илией Чавчавадзе, вышедшие на авансцену в начале 1860-х годов. Слова простого крестьянина из произведения И. Чавчавадзе “Записки путника” (1871) “мы должны сами себе принадлежать” стали фактически призывом к восстановлению политического суверенитета страны.
С другой стороны, у российского правительства, после того как стал очевиден скорый исход русско-горской войны, уменьшается интерес к Грузии как к опорной “точке” за Кавказским хребтом, усиливается целенаправленная политика русификации, а рост национальных и революционных настроений в Грузии вызывает жесткую реакцию.
На этом фоне в грузинском обществе происходит переоценка фактов недавней Кавказской войны, что отражается и на восприятии Северного Кавказа в целом. В художественной литературе конца XIX века появляются яркие образы мужественных и благородных горцев – чеченцев, ингушей, черкесов... Героическая борьба народов Северного Кавказа против превосходящих сил завоевателей представляется примером. Горцы мыслятся уже как естественные союзники Грузии в национально-освободительном движении.
– Среди абхазов бытует мнение, что грузинская милиция участвовала в параде императорской армии 21 мая 1864 года в Кбаадэ (Красная Поляна), когда была поставлена последняя точка в многолетней Кавказской войне. И это якобы свидетельствует об ответственности в том числе Грузии за трагедию мухаджирства. Вы с этим согласны?
– Я не припомню данных о присутствии грузинской милиции на этом параде, хотя вполне возможно, что она там была. Во всяком случае, грузинское дворянство послало императору поздравительное послание по поводу успешного окончания трудной войны. Но надо сказать, что в походах против горцев участвовала и абхазская милиция, так же как и ополчения, выставляемые т. н. “мирными горцами”, не участвовавшими в войне против России. Это характерно для войн такого рода и того периода. Абхазы в Кавказской войне сражались на обеих сторонах фронта. Кстати, на Красной Поляне, где как считается, был подавлен последний очаг горского сопротивления, проживали именно абхазы из племени ахчипсы.
– А как развивались отношения между Грузией и Северным Кавказом в период распада Российской империи, то есть в эпоху становления национализма?
– После февральской революции 1917 года на национальных окраинах Российской империи быстро распространились идеи автономии и самоопределения. На Северном Кавказе уже 5 марта 1917 года возник мультинациональный политический центр “Союз объединенных горцев”, поставивший целью объединение горских народов “от Черного до Каспийского морей в союз для закрепления свободы и устройства жизни на демократических началах”. Под эгидой этой организации в ноябре 1917 года было образовано горское правительство, направившее свои усилия на создание Северокавказской, или Горской, республики.
В Грузии внимательно следили за процессами, происходившими в северной части Кавказа. Когда на заседании Национального совета Грузии зачитали телеграмму об объявлении горским правительством 2 декабря 1917 года полного суверенитета до созыва всероссийского Учредительного собрания, сообщение было встречено громкими аплодисментами.
В Тбилиси отдавали должное традициям освободительной борьбы горских народов, тем более что и в тот исторический момент движение горцев за политическое самоопределение по своему размаху выделялось в масштабах бывшей Российской империи. В те дни эти события так комментировал известный политический деятель, поэт и публицист, член Национального совета Грузии Шалва Амиреджиби (1886–1943): “Северная сторона Кавказского хребта уже засияла под лучами свободы. Тот факт, что из всех народов Кавказа именно горцы объявили первыми о своей автономии, указывает на расторопность и живость их природы. Мы, жители низменностей, привычны ходить ровными и длинными дорогами, и это – тоже в нашем характере. В горах же ходят по тропинкам, а тропинка – более короткий путь до цели”.
События последующих дней подтвердили правоту этих слов. 21 декабря 1917 года руководство Союза горских народов объявило уже о полном разрыве с Россией, отказавшись участвовать и в Учредительном собрании. Таким образом, Северный Кавказ, наряду с Финляндией, стал первым регионом Российской империи, заявившим о своей полной независимости от метрополии с той разницей, что Финляндия в Российской империи имела автономную государственность с четко очерченной территорией и не имела под боком хорошо вооруженные и многочисленные казачьи войска.
В апреле 1918 года от России отделилось и Закавказье, образовав федеративное государство, распавшееся вскоре (май 1918) на самостоятельные республики – Грузию, Азербайджан и Армению.
Перед угрозой ответных действий со стороны России представители Северного Кавказа были заинтересованы в тесном союзе с народами Закавказья и особенно с грузинами, с которыми их связывала глубокая традиция и культурное родство. Ш. Амиреджиби вспоминает, с каким энтузиазмом встречали грузинских посланцев на первом горском съезде во Владикавказе (май 1917 г.): “В честь наших делегатов мулла зачитал молитву, и весь съезд выслушал ее стоя. Горцы нас уверяли потом, что это было выражением самых теплых чувств к грузинскому народу”.
Ориентация на союз с южными соседями красной нитью проходит в документах и действиях руководства Горской республики. Так, например, в 1918 году официальная миссия горского правительства обнародовала в Трапезунде манифест следующего содержания: “Северокавказцы убеждены, что Закавказье не может существовать как независимое государство без связи с народами Северного Кавказа и Дагестана. Необходимость создания объединенного Кавказа обусловлена географическими, экономическими, стратегическими и политическими причинами”.
Закавказье не смогло соответствующим образом отреагировать на это предложение, хотя и здесь за непродолжительное время существования местных независимых республик не угасала идея общекавказской конфедерации. Однако из-за постоянных противоречий между республиками и сложной внешнеполитической обстановки какие-либо шаги для практической реализации этой цели предприняты не были.
– В период существования СССР многие исторические процессы, можно сказать, были деформированы. Удалось ли сохранить некие нити отношений, которые ранее прослеживались в течение веков?
– Частично да. Причём в их лучших проявлениях. Победа советской власти на Кавказе (1920–1921) привела к установлению небывалой репрессивной системы, безжалостной как к коренным народам, так и к русским насельникам края. Весной 1921 года в Париже состоялось совещание представителей эмигрантских кругов Грузии, Азербайджана, Армении и Северного Кавказа, заключивших соглашение о союзе, направленном против большевиков. Грузинское сопротивление советской оккупации, имевшее до 1924 года партизанско-повстанческие проявления, в значительной мере ориентировалось на взаимодействие с северокавказскими народами.
Северные склоны Кавказа на большем протяжении своей центральной, самой высокогорной, части были “очищены” от коренного населения
В 1922–1924 годах Северный Кавказ неоднократно посещали представители грузинского подполья, вступавшие в контакт с местными антикоммунистическими центрами. Намечалось одновременное выступление крупными силами в масштабе всего Кавказа, что, впрочем, не произошло по ряду причин. Однако чеченцы-кистины, проживавшие в Панкисском ущелье, на территории Грузии, участвовали в грузинском сопротивлении. В лесах Панкиси некоторое время скрывался отряд полковника Какуцы Чолокашвили – главная ударная сила грузинских повстанцев.
После разгрома антибольшевистского восстания в Грузии в августе 1924 года остатки повстанческих групп были вытеснены за пределы страны. На Северном Кавказе, особенно в нагорной полосе Чечни, партизанское движение еще долго сохраняло широкий размах, вынуждая советское руководство периодически проводить в Чечено-Ингушетии масштабные войсковые операции с привлечением пехоты, артиллерии и авиации.
В годы Второй мировой войны советское правительство попыталось самым решительным образом разрубить северокавказский “гордиев узел”. По обвинению в бандитизме и пособничестве немецким войскам в конце 1943-го и начале 1944 годов в Центральную Азию были высланы целые народы – карачаевцы, чеченцы, ингуши, балкарцы. Северные склоны Кавказа на большем протяжении своей центральной, самой высокогорной, части были “очищены” от коренного населения. Из чеченцев и ингушей на родине остались только скрывавшиеся в лесах повстанцы и те, кто успел к ним присоединиться. Эти люди и повели неравную борьбу с противником, нападая с гор на представителей администрации, военных и переселенцев, колонизующих опустевшие земли Чечено-Ингушетии.
Для ликвидации сопротивленцев власти выдвинули несколько дивизий НКВД. К противоповстанческим мероприятиям пытались вовлечь также представителей соседних народов – грузин, осетин, дагестанцев, хотя широко использовать удалось только сотрудников правоохранительных органов кавказских республик. Что касается простого народа, он больше сочувствовал преследуемым. Например, известны случаи, когда грузинские пастухи прятали у себя беглых чеченцев.
Отношение к происходившим событиям горцев-грузин – соседей чеченцев и ингушей хорошо иллюстрирует их народное поэтическое творчество. Так, Габриэл Джабушанури (1914–1968), семью которого в 1944 году вместе со многими другими хевсурскими семьями переселили в опустевшую Ингушетию, создал цикл произведений, посвященный разоренным кистинским аулам и судьбе их обитателей, угнанных с родной земли. Вид заброшенных жилищ, где еще недавно кипела жизнь, порождал в сердце поэта боль, выраженную в стихах: “Печален ты, одинокий аул, / Брошенный и обезлюдевший, / И я одинок, с тобой хочу познакомиться / И вместе с тобой слезы проливать”.
Исследователь Мекка Хангошвили опубликовала стихотворные строки крестьянина-хевсура Хвтисо Алудаури, оказавшегося свидетелем боевого столкновения оперативной группы советских войск с вайнахскими повстанцами, возглавляемыми Иби Алхастовым: “Видел я схватку русских с кистинами, громовым эхом отзывались скалы, / Из Майсты доносился пулеметный треск, / Не обесславил Иби колыбель, что качала ему мать … / За правое дело ты сражался, Иби, немало молодецких дел совершил, / За справедливость боролся, но и вас враги не щадили…”
– В последнее время на фоне ухудшения русско-грузинских отношений в российской (в том числе и северокавказской) публицистике и политической литературе появились утверждения, будто истинной причиной депортации горских народов было стремление Сталина расширить территорию Грузии. Вы с этим согласны?
– Действительно, после выселения карачаевцев, балкарцев, ингушей и чеченцев часть их этнических земель, прилегавших к Грузинской ССР, включили в состав последней, но точно так же остальные территории были переданы соседним автономным и административным образованиям РСФСР – Северной Осетии и Дагестану, Ставропольскому и Краснодарскому краям, закреплены за Кабардинской АССР.
Таким образом, факт перекройки границ не свидетельствует в пользу предположения, что выселение горских народов произошло в угоду интересам Грузии; других же аргументов у авторов этой гипотезы нет. Между тем действительные причины депортаций нетрудно разглядеть в контексте общей политики сталинского руководства по “глобальному” перемещению народов в 40-х годах ХХ века, жертвами которой, помимо северокавказцев, стали советские немцы, финны, корейцы, крымские татары, калмыки, месхетинцы и ряд других народов и этнических групп.
Поэтому после того, как депортированные народы Северного Кавказа получили политическую реабилитацию и им дали возможность вернуться на родину (1957 год), их отношение к Грузии и грузинам продолжало оставаться позитивным.
Вообще, можно сказать, что в течение большей части ХХ века коренные народы Северного Кавказа проявляли тяготение и симпатию к Грузии, в основе которой, видимо, лежал фактор культурно-исторической близости. Неслучайно, что в отдельных случаях даже ставился вопрос административного присоединения к южной республике. Например, в июне 1920 года правитель Западного Дагестана полковник К. Алиханов, ввиду угрозы со стороны наступавшей Красной армии, а также основываясь на близости “по духу и крови”, от имени влиятельных лиц аварского народа обратился к министру иностранных дел Грузии с просьбой принять Аварию в состав Грузинской республики на автономных началах.
Грузинское правительство, связанное с РСФСР Московским договором от 7 мая 1920 года, по условиям которого Дагестан признавался частью России, по-видимому, воздержалось от ответа аварской стороне, что, впрочем, не помешало большевикам осуществить в Грузию военное вторжение с целью установления там своей власти (февраль 1921 года).
Несколько лет спустя, уже в условиях победившего советского строя, в Москве и на Северном Кавказе серьезно обсуждался вопрос о присоединении к Грузии территории Северной Осетии, которая вместе с Южной Осетией образовала бы автономную республику в рамках Грузинской ССР. Важно отметить, что осетинская делегация на встрече со Сталиным выразила согласие с этим планом.
Но все же в советский период эмоциональная связь между Грузией и народами Северного Кавказа постепенно ослабла, несмотря на взаимоотношения в экономической, научной, культурной и образовательной сферах. Центральная власть не была заинтересована в реальном укреплении внутрирегиональных связей в отдельных частях СССР, однако нельзя все сваливать на козни Москвы, как это делают теперь многие аналитики. Подъем национального самосознания народов Советского Союза (в определенной мере – результат государственной научно-образовательной политики), ставший заметным фактором после Второй мировой войны, похоронил планы создания единой советской нации, сделав вопрос развала Союза лишь вопросом времени. Кроме того, в тех условиях это явление сопровождалось ростом этноцентризма и национального мифотворчества, повлиявшего на баланс межэтнических отношений.
– Наконец, постсоветский период – кровавая война в Абхазии, когда северокавказские ополченцы воевали против Грузии. Можно ли было избежать этой трагедии?
– Еще в первой грузинской республике 1918–1921 годов дали о себе знать существующие в зачаточном виде этнополитические противоречия между грузинами с одной стороны, и абхазами и осетинами – с другой. В период советской власти эти противоречия (имевшие как внутренние, так и внешние причины) усилились и обострились. Во время перестройки все вышло наружу благодаря несдержанному национализму, пришедшему на смену советскому мифу о братстве народов.
Неопытные политики, вставшие у кормила власти в Грузии в результате первых за советский период свободных выборов (1990 год), не смогли удержать стабильность в стране, в результате чего в 1991 году вспыхнул кровавый грузино-осетинский конфликт. В Абхазии хрупкий мир сохранялся до 1992 года, но ввод грузинских вооруженных формирований в автономную республику (14 августа 1992 года) вызвал силовое сопротивление абхазов, переросшее в войну 1992–1993 годов.
Как мы увидим дальше, именно фактор грузино-абхазской войны (и ее последствий) стал важным моментом, повлиявшим на трансформацию отношений между Грузией и Северным Кавказом.
Однако кризис советской системы вначале породил импульсы сближения Северного Кавказа с Грузией. Стали завязываться контакты по экологическим, культурно-гуманитарным и другим злободневным вопросам. На процесс в целом серьезно не повлияли даже события 1990–1991 годов – блокада аварских сел в Кахетии, организованная активистами грузинского национального движения во главе со Звиадом Гамсахурдией, и начало грузино-осетинского конфликта. Более того, в тот период самый заметный северокавказский лидер, президент Чеченской республики Ичкерия Джохар Дудаев, провозгласивший политическую независимость, был крайне заинтересован в сохранении тесных отношений с Грузией, являвшейся для Чечни дорогой во внешний мир.
Официальная пропаганда, стремившаяся дискредитировать Гамсахурдию в глазах населения Грузии, лепила образ врага в лице чеченцев
Гамсахурдия, ставший к тому времени президентом Грузии, также был заинтересован в укреплении региональных связей, однако на Северном Кавказе отношение к нему было неоднозначным. У адыгских народов, абазин, северных осетин и части дагестанцев отношение к Гамсахурдии как к политическому деятелю в целом не было позитивным (соответственно, из-за напряженности в Абхазии, событий в Южной Осетии и Кахетии). Зато доверительные связи установились у него с Дудаевым и ингушским национальным движением, предъявлявшим территориальные требования к Северной Осетии. Кроме того, насколько мне известно, тбилисские представители пытались установить связь с карачаево-балкарскими общественно-политическими кругами, чтобы с их помощью нейтрализовать адыгскую поддержку абхазам.
Чтобы завершить эту картину кавказских взаимоотношений, сложившихся вокруг первого президента постсоветской Грузии, отмечу, что Звиад Гамсахурдия и в собственной стране имел сильную оппозицию, противостояние с которой в декабре 1991 года переросло во внутригрузинский вооруженный конфликт. На центральных улицах Тбилиси завязались бои с применением ствольной и реактивной артиллерии.
Для Джохара Дудаева такой оборот дела был неприятным сюрпризом. Он попытался примирить противников, послав специальную миссию в Тбилиси, но лидеры оппозиции отказались от чеченского посредничества. Они стремились низложить президента, а Дудаева считали его другом.
После двухнедельного сопротивления 6 января 1992 года Гамсахурдия оставил Тбилиси и вместе с ближайшим окружением выехал из Грузии. Вскоре он оказался в Грозном, под защитой президента Дудаева.
Грузинская оппозиция, придя к власти, пригласила в страну Эдуарда Шеварднадзе, бывшего руководителя советской Грузии, а потом министра иностранных дел СССР. Шеварднадзе возглавил временный высший орган власти – Государственный совет, сформированный невыборным путем из представителей оппозиции. Джохар Дудаев делал публичные заявления о нелегитимности Госсовета, но реально вмешаться во внутренние дела Грузии он, конечно, не мог.
Тем не менее мощная информационная пропаганда, служившая интересам нового грузинского руководства, опасавшегося возвращения Гамсахурдии, выставляла чеченского президента чуть ли не главным инспиратором выступлений “звиадистов” в Грузии. Характерно сатирическое стихотворение “Что вы делали в лесах?”, опубликованное в прессе в адрес действовавших в Западной Грузии вооруженных сторонников Гамсахурдии, которое начинается так: “Вы, выросшие в грузинской колыбели, воспитанные на поэзии Важа-Пшавелы, / Подкрались к нам с чеченским кинжалом, отточенным на чеченском яде…”
Таким образом, официальная пропаганда, стремившаяся дискредитировать Гамсахурдию в глазах населения Грузии, лепила образ врага в лице чеченцев, приютивших грузинских изгнанников.
– И этот процесс особенно усилился с началом войны в Абхазии?
– Грузино-абхазский конфликт, развивавшийся долгое время латентно, актуализировался в конце 1980-х годов на фоне политических процессов, происходивших в Советском Союзе. После первого межнационального столкновения в середине июля 1989 года, жертвой которого стали 21 человек, и грузины, и абхазы реально осознали вероятность более масштабного противостояния в будущем, и каждая сторона по-своему стала принимать предупредительные меры.
Абхазы, в численном отношении значительно уступавшие грузинам даже на территории Абхазии, нашли союзников в лице этнически и культурно родственных народов Северного Кавказа. Это были в первую очередь адыги (кабардинцы, черкесы, адыгейцы) и абазины, а также чеченцы и другие горские народы. В обстановке разрушающегося советского строя они стремились компенсировать свою относительную уязвимость в объединении с другими кавказскими народами на базе панкавказской идеи. Неслучайно, что популярными тогда стали публикации о Горской республике и ее деятелях. Мы не ошибемся, если скажем, что многие горские идеологи и мыслители конца 1980-х и начала 1990-х годов были не против лидерства Грузии в кавказском движении, но в Грузии тогда (как и теперь) единственным приоритетом считался западный вектор движения страны. В отличие от грузинских националистов начала ХХ века, их наследники на исходе столетия явно недооценивали северокавказский фактор.
Другой путь избрало абхазское национальное движение. После начала открытой конфронтации с грузинами оно сумело ускорить процесс интеграции горских народов (точнее, народных движений, пользовавшихся тогда влиянием на Кавказе). Спустя всего месяц после июльских столкновений в Сухуми, 25–26 августа 1989 года в столице Абхазии состоялся Первый съезд горцев, на котором была создана Ассамблея горских народов Кавказа. На третьем съезде, который был проведен опять-таки в Абхазии 1–3 ноября 1991 года, на базе Ассамблеи возникла уже Конфедерация горских народов Кавказа. Съезд принял также решение сформировать Кавказский парламент, третейский суд, комитет обороны и другие структуры конфедерации, столицами которой были объявлены города Сухуми и Грозный.
Эти действия, не согласованные с центральной властью, в Тбилиси были восприняты весьма негативно. Постепенно окрепла мысль, что самый прямой путь для установления полной юрисдикции Грузии над автономной республикой – это акция военного устрашения. К такому решению подталкивали ускоренное принятие страны в ООН 31 июля 1992 года, еще до проведения выборов после военного переворота (дань уважения к Шеварднадзе – одному из мировых политических авторитетов того периода), и передача Россией Грузии большой партии вооружения и боевой техники, включая десятки танков и других бронированных машин.
Грузинские военные формирования в Абхазии, как уже отмечалось, столкнулись с сопротивлением абхазов. В такой обстановке распространилось заявление Конфедерации горских народов Кавказа, которая в ультимативной форме потребовала от грузинских властей вывести войска из Абхазии. В противном случае конфедераты угрожали объявить набор добровольцев и направить их в зону боевых действий. Шеварднадзе принял условия игры и заявил, что в отрядах самообороны, формирование которых началось по всей Грузии в ответ на северокавказский ультиматум, уже записались более 30 тысяч человек. Таким образом, заработал маховик войны.
– Насколько существенной была помощь Абхазии со стороны конфедератов?
– Весьма существенной: только осенью 1992 года по некоторым данным в Абхазию прибыло от 4 до 7 тысяч бойцов-конфедератов, принявших непосредственное участие в боевых действиях. Кроме того, по всему Северному Кавказу собирали гуманитарную помощь для отправки в Абхазию. Для немногочисленных абхазов эта была большая физическая, материальная и моральная поддержка. Вместе с другими внешними силами, помогавшими абхазам, северокавказцы внесли весомый вклад в конечный результат войны.
Вместе с тем следует отметить, что в войне 1992–1993 годов основная тяжесть борьбы легла на плечи собственно абхазов. Их формирования составляли главное ядро противоборствующих с Грузией сил. Среди погибших с абхазской стороны приблизительно ¾ составляют уроженцы Абхазии.
Говорим об этом потому, что из-за неразрешенности грузино-абхазского конфликта многие грузинские авторы игнорируют вышеизложенные факты, пытаясь доказать, что война в Абхазии была инспирирована и поддерживалась главным образом внешними силами. В настоящее время, пожалуй, единственным внешним фактором считают Россию. События 1992–1993 годов нередко даже квалифицируют как “российско-грузинскую войну”. Но историческая правда состоит в том, что ельцинская Россия дала зеленый свет грузино-абхазской войне и способствовала ее расширению, вооружая обе стороны. Однако для развертывания войны такого масштаба этого недостаточно. Нужны были еще долговременные (глубинные) причины конфликта и политическое решение применить силу (то есть непосредственная причина). Принудить стороны к этому, помимо их воли, было за пределами возможностей высшего руководства России, только что развалившего Советский Союз. Скорее, напротив, в начальный период войны, при осложнении ситуации в Абхазии, Шеварднадзе сам апеллировал к Ельцину, надеясь на его понимание и поддержку. Лишь со временем, убедившись в неоднозначности позиции Москвы, грузинская сторона стала открыто обвинять русских в помощи абхазам. Однако, как отмечалось выше, это пришло позже, а в начале главным противником выставляли северокавказцев и, в первую очередь чеченцев во главе с Дудаевым.
Общественное мнение Грузии настраивалось против Чечни и Северного Кавказа в целом
Очень четко видна эта тенденция в политических карикатурах, регулярно публиковавшихся на страницах грузинской прессы. Например, в первые же дни после начала вооруженного грузино-абхазского противостояния в газете “Сакартвелос Республика” появился карикатурный рисунок под названием: “Генерал Дудаев угрожает...”. На рисунке изображена карта Грузии и чеченский президент, который огромным топором пытается отсечь от страны ее северо-западную часть – Абхазию. На лезвии топора надпись: “Союз северокавказских народов”, а на длинном топорище, за которое ухватился генерал, написано “Звиад Гамсахурдия”. Таким образом, рисунок должен был доходчиво внушить читателю мысль, будто истинная причина абхазских событий – северокавказская агрессия (показав при этом и роль экс-президента). Многочисленные проправительственные эксперты и политологи объясняли населению через средства массовой информации, что Абхазия нужна Дудаеву для выхода к морю. Причем открытым оставался вопрос: каким образом мятежная Чечня сумеет контролировать абхазское приморье, когда их территориально разделяют несколько субъектов Российской Федерации.
Благодаря такой информационной обработке в ситуации военных неудач и материальных лишений, общественное мнение Грузии настраивалось против Чечни и Северного Кавказа в целом. Если за год-полтора до этого люди в большинстве своем с симпатией и сочувствием относились к чеченскому сецессионизму, в период (и после) Абхазской войны стало преобладать мнение, что следует поддерживать усилия России по сохранению контроля над Северным Кавказом. Подразумевалось, что взамен Россия поможет обеспечить территориальную целостность Грузии.
Подобные настроения в обществе позволили президенту Шеварднадзе сразу после окончания военных действий в Абхазии (сентябрь 1993 года) предпринять шаги, которые, на его взгляд, должны были обеспечить возвращение утраченных в ходе войны земель. Официально сохраняя прозападный курс, грузинская дипломатия начала активно налаживать отношения с Российской Федерацией. В декларации, принятой в ноябре 1993 года на учредительном собрании правящей политической организации – “Союза граждан Грузии”, подчеркивалось: “Выступая за новые отношения с новой Россией, мы имеем в виду близость и взаимосвязь стратегических интересов наших стран в регионе Кавказа и Черного моря”.
В декабре 1993 года Грузия стала участником, а в апреле 1994 года – де-юре членом Содружества независимых государств (СНГ), от вступления в которое она раньше уклонялась по принципиальным соображениям. В феврале 1994 года был подписан российско-грузинский договор о сотрудничестве в военной области, а в 1995 году между правительствами двух стран было подписано соглашение о российских военных базах на территории Грузии.
В новом ракурсе русско-грузинских отношений Северному Кавказу отводилось важное место. Грузинское руководство стремилось нейтрализовать кавказский фактор в случае новой войны в Абхазии и убедить Москву в пагубности всякого сепаратизма. Поэтому в начале первой чеченской войны (декабрь 1994 года) шеварднадзевская Грузия оказалась, пожалуй, единственной страной, открыто поддержавшей этот губительный шаг.
Тем не менее ситуация вокруг Абхазии оставалась серьезной проблемой для официального Тбилиси, которую Россия не могла или не хотела разрешить. Она увязла в Чечне, завершив первую военную кампанию Хасавюртовским соглашением (31 августа 1996 года). Это период новой перемены в позиции высшего руководства Грузии по вопросу об общем курсе политики относительно России и Чеченской республики. На фоне ухудшающихся российско-грузинских отношений начинается сближение Грузии с Чечней, многозначительным подтверждением чего служит двухдневный визит в Тбилиси чеченского президента Аслана Масхадова, которого принимали практически как главу суверенного государства (сентябрь 2009 года). Показательно, что по заявлению председателя парламента Грузии Зураба Жвании, встреча президентов Грузии и Чечни знаменовала новый этап урегулирования конфликта в Абхазии. В парламентских кулуарах утверждали, что у Чечни есть свой план, способный позитивно повлиять на решение этой проблемы.
– До сих пор остаётся загадкой, как отряд чеченского полевого командира Руслана Гелаева перебрался из Панкисского ущелья Грузии в Кодорское ущелье Абхазии.
– После начала второй русско-чеченской войны (1 октября 1999 года) грузинское правительство отвергло российское предложение развернуть на грузинской территории, примыкающей к Чечне, подразделения федеральной пограничной службы (практика, апробированная, по данным исследователя Олега Белова, в ходе первой чеченской кампании) и широко открыло ворота для чеченских беженцев. В Грузии, в первую очередь в Панкисском ущелье, а также в Тбилиси появились колонии мирных чеченских граждан. Кроме того, средства массовой информации сообщали о базировании в панкисских лесах формирований чеченских боевиков. Последний факт вызвал резкие протесты российской стороны; “неопознанные” самолеты сбрасывали бомбы на горно-лесистые районы Панкиси. В такой обстановке тбилисские власти сами дезавуировали себя, решившись на бессмысленный шаг – переброску в Абхазию отряда чеченского полевого командира Гелаева. Результатом были бои в Кодорском ущелье, принесшие потери обеим сторонам (октябрь 2001 года). Гелаевцы были вынуждены вернуться назад.
Кодорская авантюра имела негативный отклик в грузинском обществе, уже тяготившемся правлением Шеварднадзе. С резким осуждением этого акта выступила группа представителей гражданского движения, в заявлении которой подчеркивалось, что “втягивание чеченцев в грузино-абхазский конфликт принесет новые несчастья чеченскому народу и усугубит общекавказский кризис”.
Несмотря на серьезное ухудшение российско-грузинских отношений во второй половине 1990-х годов и укрепление чечено-грузинских связей, Шеварднадзе так и не смог до конца скорректировать свою позицию в этом вопросе. Его целью была Абхазия, ради которой он вел игру на Северном Кавказе. К тому же он, как бывший член политбюро коммунистической партии Советского Союза, предпочитал иметь дело с высшими должностными лицами России и через Москву решать проблемные вопросы. Поэтому, когда возникла надежда, что абхазский вопрос можно будет разрешить с помощью президента Владимира Путина, Шеварднадзе пошел на шаг, противоречащий кавказским традициям. Накануне встречи с Путиным на Саммите глав государств СНГ в Кишиневе (октябрь 2002 года) он выдал российской стороне 5 бойцов чеченского сопротивления, искавших убежища на грузинской территории. Причем этому факту была дана широкая огласка в средствах массовой информации. Несомненно, что это решение было продиктовано целью создать благоприятный фон для переговоров. Президент Грузии не поднимал на саммите и вопрос о российских базах в Грузии, вывода которых уже несколько лет добивалась грузинская сторона. Но, несмотря на многообещающую встречу с российским президентом (Шеварднадзе даже назвал ее исторической), ситуация вокруг Абхазии оставалась неизменной.
Дальнейшая актуализация северокавказского фактора для Грузии связана уже с современным периодом и является следствием августовской войны 2008 года.
– История склонна сохранять единую нить развития. Можно ли сказать, что во взаимоотношениях Грузии и Северного Кавказа она сохранена, несмотря на все проблемы и исторические обиды?
– Грузины и северокавказцы традиционно тяготели друг к другу. Многое зависит от элит. В первую очередь политиков, принимающих решения. Надо знать историю и помнить, что ненависть разрушительна. Искать взаимоприемлемые пути решения проблем. Недаром сказано: “Что разрушено враждою, вновь отстроено – любовью”.
