Тюменцы Иван Голиней и Влад Елфимов мечтали служить в ОМОНе и спецназе – были уверены, что попадут в боевое братство. А стали инвалидами после неофициальных спаррингов – своего рода "тестовых боев" с опытными бойцами – в ОМОНе и спецназе. Теперь "братья" о них не вспоминают, а руководство ОМОНа и спецназа отрицает свою вину в случившемся. Между тем, по информации родных Ивана и Влада, только за последнее время от подобных "спаррингов" в самых разных городах страны пострадали восемь человек. И только трое выжили.
"Такие швы делают нежильцам"
Ивана Голинея избили во время "приемки" в 2014 году, ему было тогда 22 года. За те пять лет, что прошли с тех пор, Ивану удалось выиграть суд по гражданскому иску, доказав, что его травма была получена во время службы в ОМОНе – руководство упорно отказывалось признать это: сначала утверждало, что парню попал в голову мяч для регби, а затем выдвинуло новую версию – дескать, Иван пошел в киоск за сигаретами, и там его избили. Однако во время суда по гражданскому иску эти утверждения были опровергнуты.
Теперь идет судебное разбирательство уже по уголовному делу, где обвиняемым фигурирует бывший командир тюменского взвода ОМОНа Владимир Бутра. Его обвиняют по ч. 3 ст. 286 УК РФ "Превышение должностных полномочий" – срок от 3 до 10 лет. Очередное заседание состоялось в мае 2019 года. Именно Бутра был участником того спарринга. Он наносил удары Ивану ногами и руками по телу и голове. Из защиты на Иване были только перчатки.
Влад Елфимов получил травму в мае 2017-го, проходя "испытания" при поступлении на службу в спецназ ФСИНа. Ему было тогда 22 года. По делу Елфимова суд 16 апреля 2019 года признал виновным в превышении должностных полномочий с причинением тяжкого вреда бывшего замначальника спецназа УФСИН по Тюменской области Геннадия Дудко и наказал его тремя годами лишения свободы условно. В ходе расследования выяснилось, что Дудко мало того что сам скрыл факт спаррингов, еще и запретил подчиненным разглашать эту информацию. Родственники Влада разочарованы приговором и считают, что условный срок не соразмерен с последствиями произошедшего – инвалидностью первой группы.
Наш корреспондент встретился с Иваном и Владом, которые пережили тяжелые черепно-мозговые травмы. У обоих сейчас проблемы с речью. О том, что случилось с ними, рассказывают их мама и бабушка, монологи которых мы публикуем ниже.
"Почему решил пойти в ОМОН? Потому что насмотрелся этих фильмов, даже не фильмов, а что в нашей жизни было: Беслан, 'Норд-Ост'. Он говорит, мам, такое братство. Вот его 'по-братски' и приняли, – говорит Наталья Голиней, мама Ивана. – До армии он учился в строительной академии, на очном. Со второго курса сам решил пойти в армию. Никому ничего не говорил. Мол, лучше сейчас пройду эту армию, чем после института. Потом пойду на заочное, никаких проблем.
Отправили его в ракетные войска, за Карпинском, высоко в горах. Как нам потом сказали, это та часть, которая первая сигнал "Курска" поймала, когда те просили помощи. Хорошая часть. Мы ездили туда на присягу: замечательный командир, никакой дедовщины вообще, все строго, за этим следили сами офицеры, был порядок. Отслужил год, все замечательно, пришел – ни единой царапины.
И вдруг решил поменять вообще все. Ему предложили пойти в полицию. Прошел собеседование и устроился туда на работу. Он был во вневедомственной охране, то есть выезжали на разные вызовы. Буквально год прослужил, и его начальство отправило в Сочи на Олимпиаду. Отработал там в 2014 году.
А в ОМОН он готовился. Первый раз его не взяли, они после армии с другом пошли и не сдали нормативы: бег, кросс. Их с другом отправили – идите готовьтесь. И у него это как щелчок, что надо готовиться, там, говорит, такое братство, там такие ребята, все друг за друга. Такие у него романтические были представления.
Он год готовился к этим нормативам. Смену отработает в охране, прибегает – и на тренировку. И когда он эти нормативы сдал, ему сказали: все, мы тебя берем.
17 ноября 2014 года его переводят в ОМОН. Перед этим он сдал медкомиссию, годен 100%. Первая смена у него была 21-го числа, он еще не успел форму получить, вообще ничего не успел. Ходил в гражданке. А вторая смена у него 24 ноября должна была быть. И вот он ушел на эту смену, а вечером мне позвонили и сказали, что мой сын во второй городской больнице, ему делают трепанацию черепа. Я сначала думала, что это шутка, если честно. Говорю: "Вы куда звоните?"
Когда мы с мужем приехали, там был фельдшер ОМОНа, командир отряда Сидорчик, еще какой-то боец. Когда я спросила, что случилось, они мне сказали, мячик в голову попал. Какой мячик?! Один говорит – баскетбольный, другой – от регби. Врачи мне там сразу сказали, что это был точно не мячик или это был мячик железный. Начальник ОМОНа не стал дожидаться окончания операции.
После операции перевели в реанимацию. Состояние крайне тяжелое. Врач мне сказал, что шансов на то, что он выживет, мало. Все, что могли, они сделали. Но вот выжил.
О спарринге он знал, его предупреждали. У них такой обычай, называется "наставничество". Я спрашивала его начальство, а вы хоть узнали, есть ли у парня навыки боевых искусств?
Это же избиение, а не "спарринг". Причем придумал спарринг, "приемка" она у них называется, сам господин Сидорчик и ввел в обязаловку. Сами бойцы мне говорили: "Да, у нас начальник прикалывается по этим боям, ему это супер нравится, и вот он у нас их ввел".
Когда я одного бойца спросила, для чего они эти спарринги, эту проверку, приемку устраивают? Меня ответ убил. Он говорит мне: "А вдруг его в плен возьмут, а он нас выдаст". Я говорю: "Вы вообще где? 41-й год давно прошел, какой плен? Вы вообще о чем говорите, парни?!" Что у них в голове?! Я была в шоке.
Я с другими пообщалась, говорю: "Ребята, расскажите на суде, как все было". – "Нет, мы ничего не расскажем. Мы хотим здесь работать". – "А вы уверены, что завтра через вас так же не перешагнут и вы не останетесь инвалидами?" Ваня был действующим сотрудником полиции. Он по приказу перевелся, на работу пришел. А они ведь принимают и с улицы, и сразу в спарринг ставят. Сдал, не сдал, живой, не живой... Приходи: если сдал – выстоял.
Когда нас выписали из больницы, перевели в госпиталь МВД, мы пошли к генералу Алтынову: мол, давайте, ребята, он пошел к вам на работу, такого же мне и возвращайте. Как хотите, так его и лечите. И мне секретарь генерала говорит: "Я вас на прием не запишу, потому что по вашему вопросу уже все решено: вы попросили 200 тыс. на операцию, вам отказано". Хотя мы ни о чем не просили. Оказалось, накануне была начальник медсанчасти МВД Ганоева и сказала, что требуется 200 тыс. на операцию Ивану. Но ни о какой операции речь вообще не шла. Ему уже сделали трепанацию черепа. Если она имела в виду пластину ставить, то она идет бесплатно, по квотам. Госпожа Ганоева хотела еще, видимо, и денег получить, а генерал ей сказал, что у МВД нет таких денег. Я секретарю сказала, если не запишете на прием к Алтынову, я тогда позову журналистов. И она нас записала.
Пришли мы с мужем на прием к Алтынову 14 апреля 2015 года, где я сказала: "Возвращайте моего сына к жизни". На что мне он сказал: "Конечно, мы же своих не бросаем, да мы все сделаем, да завтра же вам инвалидную коляску пришлют". До сих пор шлют! А через неделю пришел ко мне на работу полковник Мартыновский и начал еще меня и прессовать: "Чё ходишь, просишь, ОМОН не резиновый! А ну-ка по-тихому быстро ушли на пенсию, выдадут вам компенсацию, страховку, вот и реабилитируйтесь, восстанавливайтесь". Пришла домой, у нас сидели его друзья детства. Я говорю: "Ребят, такая ситуация, МВД нам ничем не поможет. Нас, можно сказать, кинули".
На тот момент я перелопатила весь интернет, потому что врачи мне сказали: все, до свидания, успокойтесь, это всё, овощ, нет у нас такой таблетки и не будет. Я нашла реабилитацию в Израиле. Мы обратились туда, нам выставили счет. И ребята, друзья детства, бросили клич в интернете, и через 20 минут у нас разрывались телефоны. Все поднялись: одноклассники, однокурсники, сослуживцы, всколыхнулась вся Тюмень, причем за 3 дня. Какие-то организовывались штабы, печатали листовки, по всему городу расклеивали, я была поражена. Он на тот момент был 36 кг, не разговаривал вообще, только пальцами: два – нет, один – да. Но так все понимал. Парни гоняли его таблицу умножения, он им всю на пальцах пересказал. Мы поняли, что он в здравом уме и светлой памяти. В течение двух недель мы набираем 2,5 млн рублей на реабилитацию в Израиль. А перед этим мы обращались в фонды, все нам отказали. Но Израиль не предоставил нам документы для выезда на реабилитацию, пришлось сдать билеты. Нам посоветовали клинику в Греции. И мы договорились о реабилитации там.
И в то же время Ванина одноклассница, у нее мама юрист, написала заявление в СК в Москву, и только тогда завели уголовное дело, 18 июня 2015 года. И тут у нас началась война, конкретная.
Дело вела следователь Камушкина из СК Калининского района. Когда она пришла брать у Вани показания, то заявила, что такие травмы получают в течение месяца. А потом, говорит, "гематомка капает-капает, вот и накапала… Я, ошалевшая, спрашиваю: А что, у вас уже готово такое вот заключение?" Она назначает судебно-психиатрическую экспертизу. Они пришли и хотели уже написать заключение, что Ваня недееспособен, но я остановила. Сказала, что мы съездим на реабилитацию, возможно, после у него появится речь. И они сделали пометку, собственно, она нас и спасла. Ходи и доказывай потом, что ты дееспособный, это уже сложнее (статус недееспособного лишает гражданина как прав, так и обязанностей. В частности, дать показания в суде недееспособный гражданин тоже не может. – Прим. С.Р.).
Во время спарринга ему ведь еще и сломали пятый крестцовый позвонок, он встать не мог. И его волоком поволокли в казарму, положили отлеживаться, не вызвали скорую. С 10 до 12 была тренировка и спарринг, а его в четвертом часу только повезли не в больницу, а в поликлинику МВД. Там врач ошалела, говорит: "Зачем его сюда привезли?!" И она вызвала скорую. Скорая через 10 минут приехала, а у нас пробки, шестой час. До второй городской везли его 40 минут.
Когда его привезли в больницу, он уже впал в кому. Там у всех, кто лежал с трепанацией, такие аккуратные шовчики были. Я смотрю и не могу понять, у нас-то почему не такой. И мне медсестра говорит: "Вы не знаете, кому такие швы делают? Нежильцам". У меня был шок.
Я Сидорчика спросила, почему не увезли его сразу в больницу. На что он мне ответил: "Я не посчитал нужным". Это он мне сказал, когда я пришла подписывать документы, они же его уволили. С этим увольнением отдельная история. Когда мы были на реабилитации, это сентябрь-октябрь 2015 года, они уже готовили его на увольнение. Присылают ко мне ребят с документами, чтобы я их подписала. Читаю: "Уважаемая Наталья Юрьевна, уведомляем вас, что вашего сына в связи с тем-то мы сокращаем. Распишитесь". – "Не буду. И попробуйте его только сократить".
Но первая тюменская экспертиза дала им заключение, что он получил травму за 24 часа до работы. В ОМОНе захлопали в ладоши, увольняют его по бытовой травме, закрывают уголовное дело и начинают рассказывать всем, что мы его дома избили и на работу отправили. Следователь Камушкина передает дело в ГОМ 2 (отдел полиции №2) участковому: идите, ищите, кто его до работы избил, и вообще, займитесь родителями.
Порядочные следователи в ГОМ 2 начали расследовать это дело, заказали еще одну экспертизу в Ханты-Мансийске. Она показала в нашу пользу. И мы подали гражданский иск, чтобы доказать, что эта травма была не бытовая, а военная. На суд ОМОН привели в качестве свидетеля этого Бутру, который проводил спарринг с Иваном. И он дал показания, что Ваня отпрашивался в магазин за пряниками и сигаретами. А он у нас вообще не курит!
Я спросила, а в чем он ходил в магазин? Он сказал "В форме, бойцы ему дали". В магазин сходить? Он не успел ее получить. И представьте, что пошел омоновец в форме в ларек за пряниками и сигаретами и там его избили. Поди еще и пряники отобрали. Они уже не знали, куда бы его отправить, где бы его избили, только не в ОМОНе. Но суд мы выиграли все-таки. Они и апелляцию подавали, и кассацию, как я поняла. И в Верховный они подавали, но все проиграли. До конца бились. У меня единственная цель: Ваньку поднять. А суды у меня были параллельно: лечимся, лечимся, сбегала на суд.
После реабилитации в Греции сразу поехали в Москву. Собранных 2,5 млн нам хватило на Грецию, еще и на Китай, и на наш "Тараскуль", и на Крым и еще раз на Китай. В общем, эти деньги растягивали на большее лечение. После месяца реабилитации у нас пошли очень хорошие результаты. До сих пор занимаемся, вот уже 3,5 года. Он говорить начал. Китайцы, к которым мы ездим на реабилитацию, нам стоя аплодируют. Первый раз мы приехали никакие, на коляске, это два года назад. В 2017 году приехали к ним с тросточкой, а в этом году без тросточки.
Меня больше всего бесит, что все видят результат, а сын нет. Не знаю, как ему это вдолбить. Он все равно говорит: "У меня ничего не получается, мама, я жить устал". – "Ваня, ты у меня сильный, у тебя все получится", – говорю ему. Он уже столько может, и это не предел, мы пойдем дальше. Я не остановлюсь.
По поводу суда. Мне уже неважно, как их накажут, я хочу, чтобы услышали меня, я это сразу же в 2016 году говорила: ребята-журналисты, расскажите про эти "спарринги" на федеральном уровне. Ведь неизвестно, кто следующий. А следующим стал буквально через год, 5 мая 2017 года, наш Влад Елфимов. Все-таки я считаю, что надо наказывать командира отряда. Это его прямая вина, покрытие всех этих дел ведет к следующим. У нас они живые, а по России и смертельные случаи: Маша Мухина из Краснодара, у нее брат умер, а он вообще КМС по боксу, а его добили омоновцы краснодарские. В Нижнем Тагиле парень умер, в Йошкар-Оле, в Санкт-Петербурге, в Кирове мальчик умер после нас уже. Это все спарринги. Практически везде смертельные случаи. Выжили только Влад, Ваня и мальчик с Майкопа, Сережа.
Это же ужас, из здоровых парней делают инвалидов первой группы. У нас что, инвалидов по стране мало? Действительно их набирают, чтобы, не думая, выходили с дубинками долбить народ. Я так теперь понимаю эту систему. Раньше думала, ОМОН – это нормальная система, которая действительно нас защищает, но она нас калечит".
Издание "Сибирь.Реалиий" связалось с Александром Даменовым, адвокатом Владимира Бутры, бывшего командира тюменского взвода ОМОНа. Именно он, по словам Ивана, был его партнером по спаррингу и нанес удары, в результаты которых тот стал инвалидом.
– Позиция клиента: он не причастен. Иван получил эту травму задолго до этих событий. Есть же заключение эксперта, там у него субдуральная гематома, застаревшие сгустки, понимаете. Там ведь не столько Бутра виноват, сколько собираются на ОМОН все это писать. На какие-то спарринги, это все надумано, в интернете муссируют всю эту ситуацию. Это же люди, которые борются с преступностью, а теперь получается, что они преступники. Это глупо, я считаю. Зря вы поднимаете всю эту бучу. Четыре года идет следствие, прекращали дело за отсутствием состава и события преступления. Сегодня не Бутру, а ОМОН судят, это очень плохая тенденция.
Он сам уволился из органов, у него просто жена заболела, у него двое маленьких детей. Он после этого не мог трудоустроиться в связи с тем, что в интернете пишут, такая слава о нем, понимаете. Он надеется, уверен, что его оправдают и он обратно восстановится.
Вообще, этих событий не было в спортзале, не было никаких этих спаррингов. И командиры его говорят, и Сидорчик Олег Николаевич, командир ОМОНа, что он просто этого не мог сделать. То, что случилось с Иваном Голинеем, вызывает большое сожаление, по-человечески жалко его и его семью. Но не там он эту травму получил, вот в чем проблема. Я работаю адвокатом очень много лет, могу сказать одно, что впервые попалось такое дело. Действительно, знаете, невиновный человек, а невиновного очень трудного защитить. Если бы это было, то все участники событий – преступники, они же скрывали, получается, особо тяжкое преступление.
Иван Голиней, мне кажется, он неадекватен. Дело в том, что он помнит только эту ситуацию, все остальное не помнит: как пришел, как после этого ходил в столовую, в отдел кадров, ходил за сигаретами. Там было столько событий, а он говорит: "Я не помню: меня ударили, я потерял сознание, не мог встать, долго ждал врача". Ну это никак не соответствует действительности. Я думаю, он просто заблуждается либо ему это внушили. Я думаю, это могла быть чисто бытовая травма.
Пишут, пишут родственники, в общем, дописались, в Москве сказали: да разберитесь, да закройте это дело в конце концов.
"Слово офицера оказалось такой ложью..."
Влад Елфимов живет с родственниками в частном доме, сам выходит к двери встречать гостей, протягивает для рукопожатия левую руку, правая у него парализована. Его бабушка Любовь Беккер говорит, что Влад всегда очень рад гостям, в доказательство на прощание – уже крепкое объятие. Влад увлекся спортом в школе: занимался на брусьях и турнике. Ездил на соревнования, выигрывал. Дома много медалей и кубков.
– Не знаю, почему, но заболел этим спецназом, – рассказывает бабушка Влада Любовь Беккер. – У нас никого не было там. Это была его мечта. Закончил одиннадцать классов. Никуда не стал поступать, сам пошел в военкомат, попросился в спецназ. Он служил в Новосибирске, дослуживал в Пскове, ВДВ, войсках специального назначения. Его взяли, он у нас накачанный, мальчишка крепкий. Прекрасно отслужил, хорошая характеристика. Пришел, поступил в строительный институт заочно. Устроился на работу охранником в ресторане. Работал, учился, все было замечательно. Потом уволился с работы в январе, сдал сессию. Он ждал это место очень долго. Раздался звонок, и 5 мая 2017 года их пригласили для сдачи нормативов. Он еще не был ни в отделе кадров, ни на врачебной комиссии. Это уже нарушение. Мы отговаривали, были против. Я очень хотела, чтобы он пошел в ТГУ на физкультурный факультет, раз он спортсмен.
5 мая мы его проводили, уехал рано. Я его еще спросила: "Волнуешься?" Он ответил, что нет, норматив не волнует, самое основное – спарринг. Знал, раз мне сказал. Ну, я представляю, что это такое, бой рукопашный. Говорю: "Пройдет все, позвони". Тяжело вспоминать. Обед – звонка нет. Вечером приходит эсэмэска от его друга: "Влад в реанимации". Стали звонить. Операция шла шесть часов. Утром приехали во вторую городскую. Вышел дежурный врач: у Влада черепно-мозговая травма очень тяжелая, кровоизлияние, трепанация черепа. Я еще спросила, а вследствие чего? Удара? Врач сказал, что не знает. Потом мы поговорили с нейрохирургом, который его оперировал. Он объяснил, что его привезли в очень тяжелом состоянии, опоздали. Если бы пораньше, не было таких последствий. Сказал, с такой травмой вообще не выживают. Он пролежал около 40 дней в коме.
Выписали похудевшего почти наполовину. Был 75, а потом около 40 кг. Пока был в больнице, никто из ОМОНа не приходил, не звонил. Подполковник Дудко, заместитель командира, приказал всем, чтобы никто не разглашал, что именно был спарринг. Даже на следствии, когда московская проверка приезжала, отрицали полностью. Просто он упал в душе. Дудко давал честное слово офицера, что спарринга не было. Это слово офицера оказалось такой ложью...
Был спарринг с тремя действующими сотрудниками УФСИНа. Три опытных бойца, которые, как говорится, прошли и Крым, и рым, и превосходили его даже в весовой категории. Ну что он, мальчишка. Когда шел суд и их опрашивали, они говорили, что его не били, им запрещено бить по голове, ну, по ногам. Каска была. Все доспехи на нем были надеты, мы его не били, говорят! А как тогда за две минуты парня сделали инвалидом? Было три периода, по минуте перерыв, следующий бой две минуты.
Мы прошли уже пять реабилитаций. После выписки он был обездвижен полностью. Все начинали с нуля. Съездили в клинику в Свердловской области за 350 тысяч, спасибо добрым людям, сами бы не справились. Влада подняли они нам. Дают прогнозы хорошие, что он восстановится, но нужно время.
Их компенсации – коляска и три раза лекарства, все. А у нас на пять реабилитаций ушло миллион с лишним, плюс лекарства. И при этом перед нами даже не извинились. Хоть бы раз приехали, посмотрели, что с парнем, какой он.
Про спарринги они объясняют: а как мы будем набирать их на службу, если не знаем, на что он способен. А вдруг там бунт, а он не умеет драться, для них это самое основное. Им нужно, чтобы они били.
Как объясняли свидетели, когда бой шел, они видели, что он уставший был. Это нужно было пробежать 5 км, плюс подтянуться сколько-то раз, какое-то еще было задание, и после этого норматива – спарринг. Ясно, что он уставший, сконцентрироваться даже не мог, пропускал удары. Так остановите! Мол, ему предлагали, но он не захотел. Да он мальчишка, включил браваду, раз спортсмен, ему было надо показать себя, что он может!
Когда спарринг закончился, говорят, что он пошел в душ, там ему стало плохо. Сказали, что сразу вызвали скорую. Но вызвали с задержкой.
Врачи говорили, что организм молодой, должен справиться. Конечно, какие-то последствия останутся. Сейчас у него парализована правая сторона, речь, память. А раньше он не мог ни перевернуться, ни сесть, ни держать голову. Ни в туалет, никуда. Кормила с ложечки. Он просто лежал и смотрел. Я все говорила: "Влад, когда ты хоть улыбнешься?" Сейчас за пять реабилитаций у нас большой сдвиг, начал ходить с тросточкой. Гуляет. Некогда унывать, стараемся. В общем-то, у него позитивный настрой, старается, занимается с логопедом, ЛФК, массаж, сами занимаемся с ним. Нам нельзя останавливаться, чтобы не было отката назад. Вперед и вперед.
– У меня все хорошо, а будет еще лучше, – говорит Влад.
– Условный срок (для бывшего замначальника спецназа УФСИН по Тюменской области Геннадия Дудко. – СР) – это очень мягкий приговор, – считает его бабушка. – Сломали парню жизнь практически. Мы уже третий год из этого выкарабкиваемся, нам еще столько шагать и шагать, столько восстанавливаться. А у него три года, если он будет вести себя примерно – полсрока снимут. Полтора года пройдет, и с него могут снять эту судимость.
Когда шел суд, приходили бойцы, сотрудники УФСИНа, они все включили какой-то режим молчания: не видел, не слышал, не знаю.
Обида на систему. Вот смотришь телевизор, и каждый день: помогите, спасите. И мы ведь обращались к людям. Если бы не помощь людей неравнодушных, нам бы тоже было очень трудно. Рыба гниет с головы, с руководства. И все прекрасно знают об этом.
У него мечта была на Эльбрус подняться, на вершину. Сейчас говорю: "Мечту не утратил, хочешь подняться? Давай заниматься". Так и живем потихоньку.
