А теперь прослушайте беседу из серии "Дневник писателя". У микрофона Георгий Черкасов.
Тема моей сегодняшней беседы "Литература и журнализм". Следует отметить, что понятие журнализма, если речь идет о Советском Союзе, существенно отличается от аналогичного понятия на Западе.
Достаточно взять номер "Правды" или "Известий", чтобы увидеть эту разницу. В глаза бросается чрезвычайная напыщенность и высокопарность партийно-журналистского стиля.
На первой странице одного из номеров "Правды" увидел заголовок "Гектар расправляет плечи". Честно говоря, не знаю, о чем шла речь в этом удивительном заглавии (у меня не хватило времени прочесть материал). Думаю, и многочисленные подписчики "Правды" его не читали.
Следует воздерживаться от резких суждений, но все-таки, что может быть более неумным, чем "гектар, который расправляет плечи"? Однако это писал профессиональный журналист, сотрудник "Правды".
Другой заголовок - "Масштабы грандиозны". О чем, казалось бы, могла идти речь? О том, что бригадир какого-то колхоза получил партийный билет.
Еще один – "Творческий почерк Фрезера". В статье рассказывается о том, что завод "Фрезер" повысил производительность труда. Трудно представить себе что-нибудь более нелепое и неуместное, чем этот заголовок.
Я уж не говорю о том, что такие фразы, как "выше знамя социалистического соревнования", у неподготовленного читателя могут вызвать недоумение. Какое знамя, где, откуда?
Еще любят писать "навстречу такому-то съезду". Что значит навстречу?
Таких примеров можно привести великое множество, но обвинять в этом советских журналистов нельзя, ведь они люди подневольные. Пишут не то и не так, как хотят. Это язык партийного аппарата, который формировался десятилетиями. Он изобилует вздорными метафорами, чуждыми русскому языку.
Чего можно в таком случае требовать от Хрущева, Семичастного и их коллег? Но именно они задавали тон.
Вспомните выражение Сталина "развязать войну". Развязать можно узел или шнурок на башмаке, но "развязать войну" звучит не по-русски. Но это лишь внешний аспект.
Если же взять содержание передовых статей, то оно оказывается на уровне этого уродливого стиля. "Победной поступью идет советский народ к сияющим вершинам коммунизма" и т.д.
Чаще всего это похоже на шаманские заклинания, ведь одни и те же фразы повторяются годами. Пишут и о колхозниках, которые "с волнением анализируют историческое решение ЦК". Какое же глубокое открытие сделал Центральный комитет? Оказывается, в постановлении говорится о том, что урожай надо собрать вовремя. И все!
Если бы в Западной Европе какое-нибудь правительство сделало подобное заявление, то над ним издевалась бы вся страна. Впрочем, этим журнализм не ограничивается.
Есть еще репортажи, статьи, очерки о том, как идет работа на фабриках и заводах, о том, как протекает жизнь на каком-то предприятии. Если об этом пишет умный и талантливый человек, то это всегда интересно. В других случаях, это скучно.
Кроме того, одно дело, если он пишет о том, что происходит сейчас. Ведь всего через неделю работа сегодняшнего дня забывается.
Да, это может спустя некоторое время пригодиться для справки, но это уже другое.
Задача литератора, а не журналиста совершенно иная. Он пишет, выражаясь высоким стилем (в расчете на вечность).
Это не значит, что он забывает о современности, т.к. сюжет его произведения может быть взят из повседневной жизни.
Но роман писателя по своей природе отличается от произведения журналиста. Читая роман или повесть, мы живем жизнью литературных героев.
У Мандельштама есть такие строки:"Все было встарь, все повторится снова. И сладок нам лишь узнаванья миг".
Тайна литературного искусства в том, что силой своего таланта автор заставляет нас пройти через непостижимое превращение. Средний человек чувствует себя Доном Кихотом, Гамлетом, князем Андреем Болконским или Пьером Безуховым. Писатель вводит нас в мир, которого мы не знали, но который нам близок и понятен, как будто мы его узнаем. Понятие времени теряет свое значение. Сервантеса и Шекспира отделяют от нас больше 300 лет, но их герои бессмертны.
Важно отметить, что целью писателя не может быть иллюстрация какого-то тезиса партии. Он не пытается доказать, что следует строить коммунизм или капитализм. На Западе никто из литераторов не доходил до призыва к строительству капитализма.
Поэтому т.н. производственные романы или повести о колхозах, несмотря на самые лестные отзывы партийной критики, не имеют никакого отношения к литературе. События, которые в них описываются, могут служить материалом для очерков, но не для литературных произведений. "И даль свободного романа. Я сквозь магический кристалл. Еще не ясно различал". Помните Евгения Онегина?
Для отражения действительности в литературе нет необходимости, нужна журналистская работа.
Журналист описывает вещи, которые он видит, и чаще всего этот материал злободневный. Писатель создает свой собственный мир, который существует только в его воображении. Без этого творческого усилия нет литературы. Кстати, прилагательное "творческий" в советской печати употребляется по всякому поводу. Это свидетельствует о том, что понимается оно превратно.
"Творческая поездка в колхоз" или "творческое путешествие в Казахстан" - это выражения, лишенные смысла.
"Творческий" – это понятие высшего порядка. В журнализме никакого творчества нет, и делать ему там нечего.
Еще раз: журналист пишет о том, что есть или о том, что было, писатель о том, чего нет или чего не было. Не было ни Гамлета, ни Дон Кихота, ни князя Андрея, ни Пьера Безухова, ни Евгения Онегина, ни Чичикова. Они возникли в воображении Шекспира, Толстого, Пушкина и Гоголя.
Я очень далек от того, чтобы недооценивать работу журналиста. Конечно, сотрудник "Правды", который написал статью под заголовком "Гектар расправляет плечи", не журналист и никогда им не станет. Жестокая судьба ему в этом отказала.
От хорошего журналиста требуется очень многое. Во-первых, познания в разных областях (в культуре, социологии, экономике).
В русской эмиграции известен случай, когда редактор крупной газеты, известный политический деятель, узнав о том, что заболел сотрудник, заведовавший музыкальным отделом, написал за него прекрасную статью о музыке. Всех это удивило, поскольку никто не знал, что в музыке он разбирался не хуже, чем в мировой политике.
Кроме того, высококвалифицированному журналисту необходимо знание хотя бы двух иностранных языков. Также нужна суровая школа стиля, которая выбросит весь этот словесный хлам, состоящий из "грандиозных масштабов", "высокоподнятых знамен социализма", "сияющих вершин" и того же злополучного "гектара, который расправляет плечи".
Необходимо умение коротко и ясно излагать свои мысли. У советских журналистов, к сожалению, перед глазами плохие примеры – длящиеся по четыре часа доклады Хрущева или Брежнева.
Важно, чтобы журналист думал собственной головой, а не повторял политические штампы, которые ничего не выражают.
Это требование, однако, носит для Советского Союза теоретический характер, собственные мысли там иметь не рекомендуется.
Точно так же, как не рекомендуется писать правду, если она противоречит позиции партии.
Конечно, возможности советских журналистов и писателей жестко ограничены цензурой и партийными указаниями, но есть множество представителей этих профессий, которых это нисколько не стесняет. Их статьями забиты страницы советских газет, журналов и книг.
Но это, конечно, не журналисты и не писатели, это служащие.
В то же время подлинные журналисты и литераторы бьются как рыба об лед. Им почти никогда не удается написать и главное – напечатать то, чего они хотят.
В течение без малого пятидесяти лет в Советском Союзе создавалось совершенно искаженное понятие о журнализме и литературе. И то, и другое призвано было иллюстрировать политические положения руководства партии. Эта общность задания привела к тому, что эти два понятия слились воедино. И провести границу между ними очень трудно.
Это объясняется не однородностью этих понятий, а тем, что во главе органов, заведующих этими областями, стоят невежественные партийные работники.
