Другой Навальный

"Про Олега новости не очень", – написал Алексей Навальный на своем сайте.

Младший брат оппозиционного лидера, Олег Навальный, был приговорен 30 декабря 2014 года по так называемому "делу Ив Роше" к трем с половиной годам лишения свободы, и, по убеждению многих, стал заложником властей в их борьбе с Алексеем Навальным.

"Из всех видов приговоров это самый подлый и отвратительный. Власть не просто пытается уничтожать политических оппонентов и сажать их. Это привычная ситуация. В этот раз они специально мучают и пытают родственников их оппонентов. Эта власть не заслуживает существования", – заявил тогда, после приговора брату, на ступенях суда мрачный как туча Алексей Навальный.

В СИЗО Олег Навальный написал для сына фантастический рассказ о Чубакке, а уже осенью заочно выступил на протестном митинге в Москве.

В середине октября Олег Навальный опубликовал колонку в The New Times, которая начиналась словами: "Сидеть в тюрьме забавно. Ну то есть вообще это достаточно унылое занятие, но ничего катастрофичного".

Но несколько дней спустя его старший брат и один из главных лидеров российской оппозиции написал:

"Про Олега новости не очень. Как вы помните, его вчера снова поместили в ШИЗО. Там как обычно - книг не дают, линз (он близорукий) не дают. Всё это совершенно незаконно, но никого не удивляет. Хуже другое - выяснилось, что Олега уже признали "злостным нарушителем порядка" перевели на так называемые "строгие условия содержания". После выхода из ШИЗО он окажется в этом СУСе".

Грубо говоря, ты всё время в камере (обычные зеки ходят из "жилой" в "промку", могут ходить по "локалке", в столовую, библиотеку и тд ), одно долгосрочное свидание в год (вместо четырех на обычном режиме), одна передача в полгода, телефонные звонки запрещены.

Олег рассказал, что после того, как запись его разговора включили на митинге, начались бесконечные обыски и "поиск запрещенного". В конечном итоге нашли какие-то предметы, к которым можно придраться, изъяли, но даже объяснений не брали. Видимо, согласовывали с Москвой. Как только согласовали, сообщили ему "зря ты раскачивал лодку" и отправили в ШИЗО.

Документов, по которым его отправили в ШИЗО и перевели на СУС, не дают даже адвокату пока. Типа, "они в ШИЗО". Можно подумать, что это на Луне и никто не может предъявить их адвокату, как это положено. Понятно, почему это делают - задержать обжалование.

Я расцениваю происходящее как издевательство над Олегом, имеющее целью оказать давление на нашу семью и меня лично, чтобы воспрепятствовать моей деятельности и расследованиям в частности.

Ну какой "злостный нарушитель порядка" - даже смешно говорить об этом.

Мало того, что человека бросили в тюрьму без всякой вины и преступления, так даже в этой тюрьме его лишают минимальных положенных прав, демонстративно показывая "мы и так можем".

Ну, хотите показывать, кремлёвские сволочи, так мне и показывайте. Чего ему-то".

Олег Навальный, возвращения которого из заключения ждут жена и двое маленьких детей двух и четырех лет, – совершенно непубличная фигура, статью о нем даже сейчас не найдешь в Википедии, он никому не был известен до появления совместного с его старшим братом судебного дела.

Алексей Навальный говорит, что Олег никогда к политике отношения не имел:

– Он никому не был особенно известен до того момента, когда Следственный комитет, штампуя очередное уголовное дело против меня, решил, что нужно зайти каким-то более широким бреднем, и заодно и сфабриковал дело против Олега. Он 1983 года рождения, мы вместе с ним из военного городка, и как и я, большую часть жизни он провел по всяким военным городкам. Потом он учился в Финансовой академии (при правительстве), после чего работал в логистике, в разных компаниях, и в последнее время он работал в "Почте России", в разных подразделениях. Ну, и собственно говоря, мы знаем финал этой истории. Параллельно с тем, что он работал в "Почте", он занимался небольшим бизнесом, что абсолютно легально и позволяется, и многие на "Почте" это делают, потому что это не государственная служба. И, собственно говоря, почтовые сотрудники, которые выступали свидетелями в суде, они прямо говорили: "у нас куча народу, работая в Почте, одновременно занимаются логистикой, чтобы подработать". Но вот это все было признано уголовным преступлением. У Олега жена, двое детей, 4 и 2 года. Он живет в небольшой квартире в Подмосковье. Такой есть Совхоз Московский, это уже сейчас часть Москвы, то что называется Новая Москва. И он – политзаключенный, это сейчас его важнейшая характеристика.

– И во время процесса, и потом в тюрьме, как автор этой сказки, которую он передал, он выглядел очень мужественно. Но понятно, что тюрьма – тяжелая вещь. Как он переживает ее?

– Это все было похоже на дурной сон. Ты много раз про это читаешь, слышишь, что берут каких-то совершенно невиновных людей и сажают. Каждый из нас, и он в том числе, знает и нашу недавнюю историю, когда людей признавали японскими или там польскими агентами и сажали. И приговор, в принципе, звучит странно, и в это поверить невозможно. То есть, безусловно, мы много раз с ним это обсуждали, и он говорил, что он готов к тому, что нас могут посадить. Но, конечно, никто не ожидал такого подлого приговора, при котором меня оставляют на свободе, а его сажают демонстративно, для того чтобы именно так нашей семье показать, – если ты такой смелый и крутой, то мы брата твоего посадим. Насколько я вижу, внешне он абсолютно спокоен. И он постоянно повторяет: "Не надо за меня беспокоиться, не надо переживать, все нормально". Но, с другой стороны, мы все отлично понимаем, что у сильных людей, которые оказываются в таких ситуациях, есть особенность бодриться, что называется, и не выдавать переживаний. Ну, вот, наверное, Олег из таких.

– Сейчас его поместили в ШИЗО, потом перевели на строгие условия содержания. Означает ли это, что он не сможет освободиться досрочно?

– Фактически это и означает. С самого начала Олегу начали выносить так называемые взыскания, постоянно и очень много. Сейчас у него их уже больше шести, что за полгода срока, все понимают, очень много. Тюрьма российская устроена таким образом, что там взыскания ты можешь получать хоть в день по штуке, но просто обычно в этом никто не заинтересован. А тут было очевидно, ФСИНу явно указали: вы на всякий случай делайте взыскания, чтобы он не мог попасть под УДО. И сейчас, конечно, когда он признан не просто каким-то там нарушителем, а злостным нарушителем, на строгих условиях содержания, это в принципе противоречит концепции условно-досрочного освобождения, которое предполагает, что освобождают тех, кто исправился в тюрьме. А он не исправился, а наоборот, вот такой "особо злостный зэк". Конечно, это не просто прессинг, но это явное указание: вы ни о каком УДО не думайте, и он будет сидеть от звонка до звонка.

– Вы написали, что он близорукий, и ему не дают линз.

– Да, у него зрение, по-моему, минус пять диоптрий. И история, как ему передавали линзы, постоянно сопутствовала его содержанию в Бутырке, когда администрация не хотела передавать, и вот сейчас в тюрьме то же самое. Ну, я так понимаю, что после моего вчерашнего поста там разгорелся скандал, потому что это абсолютно незаконное решение, ему обязаны дать линзы, и мы их все-таки передали. Это важная особенность всей этой тюремной штуки. Держат совершенно невиновного в тюрьме и ущемляют даже в какой-то ерунде. А потом тебе просто передают линзы – и ты уже говоришь: ну, хорошо, хоть линзы передали, жизнь стала немножечко лучше! Хотя ты продолжаешь сидеть в камере два на полтора. Но это, действительно, устроено так.

– Вы пишете, ему стали впрямую говорить, что "зря он раскачивал лодку", что появился дополнительный прессинг после того, как его запись включили на митинге. Это ведь прогнозируемая вещь. Зачем это нужно было?

– Она прогнозируемая, но он сам, в общем-то, этого захотел, и изначально и он, и мы занимали такую позицию, что нельзя быть безмолвным заключенным. Если тебя посадили без вины, и твоя посадка является государственным преступлением, которое совершили люди, которые находятся у власти, об этом нельзя молчать, нельзя молча отбывать этот срок, и нельзя позволить всем забыть об этом, позволить власти не обращать внимание на то, что происходит. Кроме того, уже к тому моменту против него было пять взысканий, он подвергался постоянному прессингу, поэтому не было у нас выбора между тем, чтобы тихо сидеть и дружить с администрацией, и как-то громко заявлять. С самого начала, с первого дня его в колонии была видна тенденция: бесконечные придирки, прессинг, взыскания по всякой ерунде. Вынесли взыскание за то, что курил в неположенном месте, и нам даже удалось в суде отменить это взыскание, потому что оно было абсурдным. Все стоят, курят, к нему подходят, снимают на камеру: "Ты курил в неположенном месте!" Ну, и так далее. То есть прессинг был с самого начала, и в этом смысле было бессмысленно как-то пытаться дружить с колонией.

– То есть такой стратегии – попытаться потихоньку выторговать досрочное освобождение – просто не было?

– Этого варианта и не существовало.

​– А вам дают по каким-то каналам знать: "смотри, Алексей, поведешь себя не так – будет лишнее взыскание для брата"?

– Нет, конечно, здесь нет никаких каналов связи и закулисных переговоров. Это открытый диалог: ты так делаешь, а мы сделаем так, смотри... Совершенно открыто. Они же отлично понимают, что я все равно не прекращу заниматься своей деятельностью, и первый, кто будет возмущаться, если я снижу накал борьбы, будет сам Олег, который постоянно пишет мне: вы не имеете права действовать не так, как нужно, из-за того, что опасаетесь за меня. Они отлично это понимают, и они нашли рычаг воздействия, чтобы доставлять нам всем, – и ему, и его семье, и мне, – тяжелые и неприятные минуты. И они этот рычаг, конечно, используют очень активно и получают явно от этого удовольствие.

– Когда Олега посадили, он стал такой популярной фигурой в среде московской протестной публики, и даже был митинг в его защиту. Вы не рассматриваете возможности такой публичной поддержки?

– Политических заключенных в России много, и хотя Олег – мой брат, и мои мысли, естественно, всегда о нем в большей степени, чем о других политических заключенных, я считаю, нельзя выделять его одного, это будет несправедливо и неправильно. И он сам бы никогда с этим не согласился. Поддерживать нужно всех политических заключенных, и по "болотному делу", и Олега, и всех остальных. И конечно, я всегда за любые публичные акции, и они должны касаться всех!

– Сейчас не очень высока протестная активность. Еще какие-то средства воздействия есть? Через президентский Совет по правам человека, через суды, через что-то еще?

– Есть механизмы, о которых мы думаем, что они средство воздействия на власть. И мы их, безусловно, задействуем, это наше право. Я надеюсь, что Совет по правам человека, при том что это, конечно, организация, состоящая, в основном, из людей приличных, но весьма пугливых, которые крайне боятся... Мы сталкивались уже с этим, что они как-то тему Олега боятся поднимать и неохотно это делают. Тем не менее, там есть и нормальные люди, и я надеюсь, что Совет по правам человека направит комиссию в эту колонию, и они элементарные вещи, которые нужно делать по закону в отношении любого зэка, а не только Олега Навального или резонансного политического заключенного, сделают. У нас есть адвокаты, которые будут, конечно, судиться с этой колонией. Так называемая система ОНК, общественных наблюдательных комиссий, которая была создана несколько лет назад, но которая в настоящее время, конечно, очень сильно... даже не то что инфильтрирована всякими псевдоправозащитниками, а даже захвачена людьми, которые, скорее, работают на администрацию колонии, чем правозащитниками, тем не менее, и там тоже есть хорошие, приличные люди, и мы попытаемся их задействовать, чтобы защитить права Олега.

– Сам вы к чему готовитесь – что удастся его освободить раньше, или что это будет весь срок?

– Я ни к чему не готовлюсь. И я понимаю, что не нужно тешить себя ненужными надеждами, и Олегу об этом говорю. И он мне говорит, что не нужно себе придумывать ничего. Разум устроен, конечно, таким образом, что ты всегда надеешься на лучшее, но тем не менее, не нужно придумывать, что власть вдруг станет гуманной, что вдруг эти люди обретут совесть, или что-то в них проснется человеческое, и они перестанут заниматься подлостями. Этого не происходит и не произойдет никогда! Именно поэтому существует знаменитая зэковская поговорка: не верь, не бойся, не проси. И я думаю, что и в этом случае она вполне применима.