В первую неделю сентября в западно-украинском городе Черновцы проводится традиционный Международный фестиваль поэзии Meridian Czernowitz. Фестиваль задуман как форум современной украинской и немецкоязычной поэзии (Австрия, Германия, Швейцария), но в нем участвуют и представители других стран, в том числе Республики Молдова. "Вернуть Черновцы на культурную карту Европы" – так формулируют свою задачу организаторы фестиваля. С одним из них – обозревателем Радио Свобода Игорем Померанцевым, детство которого прошло в Черновцах, беседует Раду Беня.
Свободная Европа: Для жителей советской Молдовы, особенно для тех, кто отождествлял себя с румынской культурой и идентичностью, Черновицкая область ассоциировалась с какой-то внутренней территорией, очень близкой по духу, но, в то же время, запретной территорией. Как в самих Черновцах воспринимались эти аспекты?
Игорь Померанцев: Я родился в Саратове, в семье военного журналиста. Поэтому Черновцы – я приехал в Черновцы, когда мне было пять лет, мои родители меня привезли, поскольку их родственники жили в Черновцах, и для меня это был совершенно другой мир, до этого я жил в Чите, в Забайкалье – поэтому Черновцы для мальчика пятилетнего было переходом из зимы в лето, из заснеженных улиц, из высоких сугробов в чувственный растительно-фруктово-овощной рай. Я думаю, что это было самое драматичное, эротическое, я бы даже сказал, переживание в моей жизни… Но пока что вот мы говорим о чувственном потрясении, а то, что я попал в культурный оазис, культурный анклав я, конечно, понял гораздо позже, много позже, лишь когда я переехал в Киев. Это мы говорим о 71-ом годе, это значит, мне уже 22-23 года, тогда впервые в Киеве от академика, выдающегося поэта Микола Бажана я услышал имя Пауля Целана.
Другими словами, пока мы жили в Черновцах нас практически изолировали от собственно черновицкой - австрийской - культуры, мы были – я имею в виду, когда говорю «мы», своих друзей, это все книгочеи, это филологи, но мы не знали, по какой почве мы ходим, культурной почве, мы были варварами, хотя и странными варварами: мы хорошо знали и любили русскую литературу, французскую, немецкую, английскую, американскую, но мы не знали, что Черновцы – это одна из литературных столиц Австро-Венгрии. От нас это скрывали. Так что мое знакомство и открытие Черновцов длилось буквально десятилетиями. Помню, я спросил своего отца, он работал в черновицкой областной газете Радянська Буковина: „Папа, ты когда-нибудь был за границей?”, и он ответил, скептично поглядев на меня: „Мы живем за границей”…
Свободная Европа: Это соприкосновение, которое, как вы говорили, длилось очень долго, как оно происходило – на бытовом уровне, на интеллектуальном уровне – с румынской частью культуры Черновцов?
Игорь Померанцев: Ну, я уже давно взрослый человек, и я не хотел бы навязывать свои взрослые обобщения ребенку. Но, тем не менее, очевидно, что звучание румынского языка и румынской речи было чрезвычайно важным даже для ребенка. Позже я назвал это «сквозняком лингв». Черновцы – был город, где царил этот самый сквозняк, сквознячок лингв – это было сразу несколько языков, это было одновременное звучание, помимо украинского и русского, румынского языка, польского, идиша. Я помню, как я с мамой ходил на городской рынок, и помню свое потрясение слуховое, когда еврейские почтенные дамы торговались с гуцулками или буковинскими селянками, и они говорили на смеси идиша и буковинского; вот там же я различал уже и нотки румынского языка.
Знаете, палимпсест – это понятие, прежде всего, имеющее отношение к живописи, изобразительному искусству, но бывают еще акустические палимпсесты. Вот говоря уже словами взрослого человека, я могу сказать, что я вырос на фоне этого акустического палимпсеста, и румынский язык играл в нем очень большую роль. Уже позже, когда я учился в Черновицком университете, изучал латынь, во мне этот румынский язык аукался, потому что – ну как бы ни была вульгарна эта латынь, я говорю о румынском языке, а все-таки это была латынь.
Свободная Европа: Там были какие-то места сосредоточения этого румынского дыхания?
Игорь Померанцев: Местом сосредоточения румынского было для меня радио, поскольку в Черновцах мы свободно могли слушать румынское радио. И вот в этом самом радио для меня открывался огромный румынский мир. Я, например, очень любил слова, которые произносились в самом начале каждого часа: Ora exactă. И потом даже, когда я думал, а не взять ли мне псевдоним поэтический, поскольку я писал и продолжаю писать стихи, и иногда у поэта возникает соблазн взять псевдоним, и мне хотелось взять вот такой смешной, как мне кажется, забавный румынский женский псевдоним: Ora Exactă. Потому что поэзия – это, знаете, это тоже точность, это точное ощущение слова и времени.
Так что средоточием был, прежде всего, радиоприемник, и я прекрасно различал румынскую эстрадную музыку, например, я до сих пор помню голос Дойны Бади, я помню даже какие-то шлягеры румынские, Fanfara militară и так далее; и все это впечатывалось в сознании и в акустическую память ребенка. Как это работает – мне трудно судить о механизме памяти, но я не сомневаюсь, что все это присутствует во мне.
Кроме того, Черновцы были городом-побратимом, как тогда говорили, а теперь говорят городом-партнером Ясс, города Яссы. И часто бывали какие-то делегации в городе. Потом, я помню, я жил в центре на улице Кобылянской – я помню огромное событие в детстве, когда приехала семья из Румынии в гости к своим родственникам на улицу Кобылянскую, и среди них была чудная девочка Марина из Бухареста; и она была одета лучше, чем все черновицкие девочки. Видите, всего лишь один меридиан западнее, а тем не менее, этот меридиан давал о себе знать во всем, даже в детских нарядах, в детских платьицах.
Ну, а еще огромным событием был приезд в город, наверное, в конце пятидесятых, джаз-оркестра Серджиу Малагамбы. Это в Москве слушали Вана Клиберна или Ива Монтана, а мы в Черновцах слушали Малагамбу, и он считался лучшим ударником Румынии в свое время, а для нас он был самым лучшим ударником мира; он и был посланником джаза, а джаз – это импровизация, джаз – это свобода! Я был маленьким, мне было лет десять, и я помню, как в городском парке мы, мальчики, собирались возле Летнего театра, становились друг другу на плечи, чтобы хоть кончиком носа понюхать, да, или краем глаза увидеть, краем уха услышать вот это чудо джаза, которое называлось словом Малагамба.
Свободная Европа: Бывали ощущения у вас – ну, конечно, тогда эти моменты не акцентировались по политическим соображениям – но все-таки, присутствовало ли ощущение, что эта территория ближе к западной культуре, к западному миру, чем к восточному?
Игорь Померанцев: Когда мне было лет пятнадцать, в городе появилось румынское телевидение. Оно было полулегальным, по-моему, никого за это не арестовывали, можно было поставить антенну, хотя это не одобряли. И вот тогда для меня открылся еще один новый мир благодаря телеэкрану, и это был румынский телевизионный мир, и он очень сильно отличался от советского. Это было время конфликта между коммунистическими партиями СССР и Румынии, время крена Румынии к Западу. И я думаю, что я просто не то чтобы опередил, а жил благодаря этому румынскому телевидению другой культурной жизнью. Я слушал, например, французских шансонье, которых в Советском Союзе никто не знал и даже не подозревал – Саша Дистель, ещё помню певицу по имени Барбара, по-моему, ее мать была родом из Тирасполя. И румынское телевидение их показывало.
Потом я впервые там увидел фильмы Хичкока, румыны показывали огромный сериал „Хичкок представляет”, и я помню этого пузатенького господина, его вытаращенные глаза – это все тоже была прививка культуры, которую принято называть западной. Ну, и огромным событием – я уже был почти взрослым, это 69-ый год, мне 21 год, в отличие от почти всех советских людей, я видел высадку американских космонавтов на Луну. И мы не могли поверить, я и другие молодые люди, мы сидели, мы просто не могли оторваться от экрана – мы были свидетелями этого маленького шага космонавта, который стал огромным шагом для человечества. Это уже было не просто открытие другого мира, а открытие космоса, другой планеты… И все это благодаря румынскому телевидению.
Еще в городе было, по-моему, две газеты на румынском языке, молдавские газеты, одна была „Zorile Bucovinei”, другая, по-моему, „Буковина советикэ”; и я со своим другом тогда несколько раз напечатались в украинской газете „Радянська Буковина”, мы писали маленькие рецензии на фильмы, на концерты, и одна из этих газет, я точно не помню какая, „Буковина советикэ” или „Zorile Bucovinei” располагалась в том же здании, что и украинская „Радянська Буковина”. Я помню, мы с другом написали рецензию на выступление канадского шансонье из Квебека. И принесли эту рецензию в украинскую газету, но нас, так сказать, вежливо вытурили – канадец не заинтересовал, и мы буквально в том же коридоре зашли в молдавскую газету, и нас радушно приняли, перевели на молдавский и опубликовали. Значит, очевидно, что журналисты из молдавской газеты, как я мой друг тоже смотрели румынское телевидение, и мы, тотчас нашли общий язык.
Свободная Европа: Знаю, что вы являетесь одним из организаторов фестиваля поэзии в Черновцах Meridian Czernowitz – Черновиц в немецкой транскрипции. Почему – фестиваль поэзии? Почему не прозы?
Игорь Померанцев: Знаете, у Пастернака есть такая строка, „...и дышат почва и судьба”. Вот почва Черновцов дышит поэзией. Прежде всего, само слово Czernowitz для меня не имя города, а слово, означающее книгу. Этот город всегда был городом книгочеев, и как раз между двумя мировыми войнами Черновиц, еще не зная того, стал поэтической столицей немецкой литературы, благодаря тому, что в этом городе жили выдающиеся, как оказалось впоследствии, выдающиеся поэты: Пауль Целан и Роза Ауслендер. Все они прекрасно знали румынский язык, более того, Целан переводил с румынского и даже написал несколько стихотворений на румынском языке, поэтому австрийсие поэты, как и мое поколение, тоже росли на фоне румынского языка, и, я думаю, это как-то так сказалось на их слухе.
Не может человек с тонким слухом – а поэт - это человек с тонким слухом – пропустить мимо ушей такое богатство. Все-таки, если ты ходишь по городу, где на одной из досок мемориальных написано «Здесь жил Михай Эминеску», ты задумываешься, а кто это такой, Михай Эминеску? И потом, возвращаясь к румынскому влиянию, Черновцы, его архитектура – город австро-венгерский, прежде всего – это классический стиль, стиль модерн, но! Конец 20-х годов, 30-е годы, уже когда Буковина была румынской, были построены здания в стиле конструктивизма.
Так что когда ты ходишь по такому городу-архитектурному диссиденту, то уже в детстве ты так или иначе воспринимаешь культуру не только акустически, но и визуально. Так что это были еще и уроки архитектуры. Что до фестиваля: это, прежде всего, фестиваль немецко-украинской поэзии. Немецкой – потому что мы имеем в виду весь немецкоязычный мир, это поэты, и поэзия из Австрии, из Германии, Швейцарии. Плюс украинская поэзия и литература, которые тоже, начиная с 19-го века, были фактом литературной жизни города, в этом городе жила Ольга Кобылянская, которая начинала писать по-немецки, но впоследствии все-таки оставила немецкий язык и перешла на украинский. И, кстати говоря, она была писателем-модернистом под влиянием, к примеру, Ницше, я думаю. Так что вот эти пересечения украинско-немецкие, о них мы узнаём не просто листая историю литературы в Черновцах, нет, они были и остались в творчестве писателей: Кобылянская писала по-немецки и по-украински, гуцульский гений Василь Стефаник, он же дебютировал в черновицкой газете, впоследствии был членом австро-венгерского парламента; это значит, что немецкий язык для него был тоже родным.
Так вот Черновцы – это действительно культурное и лингвистическое пограничье, и в литературном смысле, прежде всего, это немецко-украинское пограничье. Это такая территория, где сходятся культуры и языки. Поэтому совершенно естественно было организовать именно поэтический фестиваль в Черновцах. У нас каждый год бывают гости из Молдавии и Румынии, я имею в виду участников фестиваля, то есть звучат румынские и молдавские стихи. И вот любопытная статистика. У нас есть свой Facebook - Meridian Czernowitz, и у нас огромное число друзей в Румынии, и оно растет. Это значит, какая-то часть румынской интеллигенции до сих пор считает Черновцы… ну, своей культурной родиной или, по крайней мере, румынская культурная родословная для этих интеллектуалов включает в себя и Черновцы или Чернэуцы.
Свободная Европа: В этом году что нового принесет фестиваль?
Игорь Померанцев: Знаете, в этом году, к сожалению и к несчастью, фестиваль проходит на фоне войны. И девиз этого фестиваля – «Музы не молчат». Это не означает, что в Черновцах будет звучать публицистическая поэзия. Музы могут не молчать по-разному. Они не обязательно должны на залпы с пушек отвечать залпами публицистики; но музы не хотят молчать и во время войны. Они хотят говорить, может быть, негромким голосом, но, по крайней мере, наперекор драматическим событиям на востоке Украины, в Черновцах и в этом сентябре будут звучать стихи. А что еще может сделать поэт в такой драматической исторической ситуации? Как когда-то пел Булат Окуджава, „не оставляйте стараний, маэстро, не убирайте ладони со лба”. Вот этим мы и занимаемся.