Ахмед Закаев: это Москва не готова к диалогу

Вернувшись в Лондон, Закаев дал 22 сентября пресс-конференцию, на которой рассказал о случившемся с ним в Польше и о своем отношении к попыткам России добиться его экстрадиции. Пресс-конференция, которая проходила под председательством главы международной правозащитной организации "Чеченский мирный форум" Ивара Амундсена, вызвала широкий интерес британской и иностранной прессы. Ее снимало британское, польское и российское телевидение.

Закаев заявил: то, что произошло в Польше, превратило в нелегитимный документ выданный по просьбе России ордер Интерпола на его арест. По окончании пресс-конференции Ахмед Закаев дал интервью Радио Свобода. (Интервью с Ахмедом Закаевым прозвучало в программах Андрея Шарого и Ирины Лагуниной - "Время Свободы" и "Время и мир").

– Вы сказали на пресс-конференции, что стали жертвой политических игр Польши и России. Что это значит?

– Это значит, что польское руководство или польская генпрокуратура имели полное основание проигнорировать запрос, который Россия направила в Польшу, потому что по этому же запросу я был дважды задержан. Это было в Копенгагене, и в Великобритании уже было судебное расследование, которое продолжалось почти год, на основании именно этого запроса. Поэтому Польша, как член Европейского Союза, имела полное право проигнорировать это юридически. Но в этом вопросе, я думаю, все-таки политическое стало преобладать над юридическими и правовыми аспектами. Поэтому, чтобы угодить России, они запустили процесс экстрадиции. В этом смысле, безусловно, я считаю, что стал жертвой, потому что конгресс и то мероприятие, которое мы проводили в Копенгагене, были практически на грани срыва, хотя с польским руководством или с польскими политиками мы об этом говорили еще пять-шесть месяцев назад. И по договоренности с ними был намечен этот конгресс именно в Польше. В последний момент, когда Россия узнала о том, что я буду участвовать там, было оказано давление на Польшу и направлены эти бумаги для того, чтобы сорвать это мероприятие. Польша, к сожалению, пошла на поводу у них.

– Когда вы ехали в Польшу, вы ожидали, что произойдет арест?

– Я просто знал это. Потому что если есть официальный запрос через Интерпол и страна заявила о готовности сотрудничать с ним в этом вопросе, было очевидно, что меня задержат. Для ареста, безусловно, нужно было судебное решение. Я был готов к тому, что, как минимум, 40 дней я буду сидеть в польской тюрьме.

– Сухари насушили...

– Сухарей не было. Но там было кому мне принести сухари. Польская "Солидарность" – это мощь, они бунтари всех времен и эпох.

– Некоторые комментаторы обвиняют вас в том, что поездка в Польшу на Всемирный чеченский конгресс была своего рода пиаром, рекламным жестом. А скандал, который там возник в связи с вашим арестом, обратил внимание мировой прессы на вас еще раз и на этот конгресс, который, как говорят эти критики, прошел бы просто незамеченным. Вы согласны с этим?

– Может быть, в этом и есть доля правды. События, как они развивались, сфокусировали внимание мировой прессы на этот конгресс. Но это делал не я. А то, что Россия это сделала – безусловно. Благодаря этой ситуации, было обращено внимание на это событие.

– Существует мнение, что идея независимости Чечни себя исчерпала. Что после 11 сентября 2001 года все чеченские группировки, в частности, сепаратистские, на Западе считаются террористическими.

– Абсолютно с этим не согласен. Наоборот, сейчас в международной политике произошли сильные изменения, касающиеся и Чечни, и чеченской темы. Первое – признание и США, и Европейским Союзом Косова. Второе – признание Россией Абхазии и Южной Осетии, как независимых государств. И третье – это решение Гаагского международного трибунала по Косову о том, что отделение от Сербии соответствовало международному праву. Вот эти три аспекта, которые произошли в современной международной политике говорят о том, что Чечня и чеченский вопрос не сняты с повестки дня.

Относительно того, что чеченцы устали и уже отреклись от идеи независимости, не соответствует действительности. Чечня – это концлагерь, а обычно в концлагерях люди пытаются выжить, и они не выдвигают какие-либо политические требования. Тому очень хороший пример - еврейский Холокост. Они тоже тогда не говорили о создании государства Израиль, они пытались выжить, и сделали это. И сегодня то, что происходит в Чечне – это просто народ выживает. Никогда чеченцы от этой идеи не откажутся, потому что идея чеченской независимости и свободы – изобретение не Дудаева, не Масхадова, не Закаева. Это национальная идея, которая существует и востребована до тех пор, пока не будет реализована. Поэтому я с большим оптимизмом смотрю на будущее Чечни сейчас, нежели это было 10 или 15 лет назад. И самое главное: в самой России есть понимание того, что сегодняшнюю ситуацию в Чечне нужно менять. То, что происходит в Чечне, самой России обходится очень дорого, и держится эта ситуация ровно на одном человеке – на личных амбициях Путина. Потому что человек, который пришел в большую политику через чеченскую кровь, чеченскую войну, не может признать, что это была ошибка и нужно найти какие-то другие формы. Лишь из-за этого конфликт продолжается и будет продолжаться до тех пор, пока Путин сохраняет какие-то политические позиции в России. Возможно, еще лет 12 лет... Но для национально-освободительного движения 10 или 12 лет – не тот срок, который мог бы загубить или застопорить само движение.

– В самой Чечне идея независимости пользуется широкой поддержкой?

– Это не наше изобретение. На сегодняшний день то, что в Чечне люди не говорят об идее независимости, это дело времени. Я просто помню примеры. После депортации 1944 года и после возвращения чеченцев в 1956-1957 годах, этот период до 1990 года чеченцы жили, как будто ничего не произошло,словно все это забыли. Но малейший всплеск, который произошел в 1990-е годы, когда было ГКЧП и какие-то волнения пошли в самой России, и именно депортация 1944 года стала детонатором всего, что произошло дальше. А по сравнению с тем, что произошло в последние 10 лет… Даже старики, которые пережили и то, и другое, говорят, что депортация по сравнению с тем, что происходит сейчас, это цветочки. Этот заряд заложен в чеченском обществе. И он, рано или поздно, взорвется. Но я категорически против каких-либо революций. Считаю, что еще одну революцию чеченский народ не переживет, это будет национальной трагедией. Поэтому нам необходим такой переход от сегодняшнего существующего режима к нормальному формированию структур власти, которую чеченский народ и изберет.

– Что бы вы ответили на призыв или на пример многих ваших бывших соратников, которые вернулись в Чечню?

– Были люди, которые могли себе позволить вернуться и остаться в Чечне. Но была категория людей, которые не имели права это сделать. Я как раз из категории людей, которые не имели права. 250 тысяч загубленных человеческих жизней – это не просто так. Самые достойнейшие из чеченцев погибли. Но смерть – это еще не все. Предательство – вот это все. Предательство – это и есть смерть. Вот на что я не могу пойти ни при каких обстоятельствах. Мое возвращение в Чечню было бы ничем иным, как предательством. Россия, преследуя меня по всему миру, понимает: до тех пор, пока я есть, они не могут праздновать победу над Чечней, потому что пока есть люди, которые говорят о ситуации, сохраняют правовую базу, которая существовала до этой войны, они не могут считать себя окончательно победившими. В прошлом году меня завлекали в Чечню и обещали золотые горы, что никаких проблем у меня с генпрокуратурой нет. Когда не получилось, начали по новой проводить целые кампании по России, чуть ли не объявляя Закаева террористом. Я обо всем этом говорю на самом деле с большим сожалением. И не праздную победу от того, что произошло в Польше. Потому что мы снова встали на путь антагонизма, лишаем себя возможного диалога и возможного поиска политического решения. В эту трагедию вовлечены люди. Поэтому я говорю, что сегодня, к большому сожалению, Россия еще не хочет ни стабильности, ни мира на Северном Кавказе.

– Летом прошлого года, казалось бы, намечался ваш диалог и с властями Чечни, и с властями России. Что произошло за этот год такого, что эти благие намерения развалились?

– Дело в том, что они продемонстрировали свою неискренность. То, что декларировалось, и то, что было на самом деле, – это были разные вещи. Декларировались доброжелательность, попытка вернуть меня домой. Но когда мы коснулись конкретных вопросов, решить которые было необходимо, на этом все и закончилось. Первый вопрос был касающийся людей, которые находятся в российских лагерях. Это – 25 тысяч человек. Второй вопрос – выдача тела Масхадова. Третий – о не преследовании родственников чеченских боевиков. Не решив эти вопросы, нельзя говорить о консолидации чеченского общества. А, не консолидировав общество, нельзя выработать единую политическую платформу, исходя из которой можно было бы заключать долгосрочный мир. На этих формулах все это и остановилось, потому что эти три вопроса, которые мы затронули, были в компетенции Москвы и Чечни. И Москва не была готова решать эти вопросы. На этом все и оборвалось.

– Но это ваши требования. А если бы такой диалог состоялся, на что вы согласны были бы пойти?

– Мы это изначально говорили: чеченцы никогда не ставили задачу победить Россию. Вопрос независимости никогда не был для чеченцев самоцелью. Чеченская независимость - это гарантия безопасности. В свое время Путин говорил о том, что статус Чечни для России не важен. Исходя из этих двух политических составляющих, можно было найти абсолютно приемлемое и для России, и для Чечни решение, которое всех устраивало и которое способствовало бы долгосрочному миру. Есть договор о мире, подписанный Асланом Масхадовым, и в этом же договоре потом был проект другого договора, где чеченская сторона заявляла о едином оборонном пространстве, о едином экономическом и таможенном пространстве, Все эти вопросы были решаемы. Я уверен, что и на сегодняшний день неразрешимых вопросов и противоречий за столом переговоров в отношениях между Россией и Чечней не существует.

– Когда вы должны будете возвратиться в Польшу и каковы перспективы процесса о вашей экстрадиции в Россию?

– Когда возвратиться, это не зависит от меня. Адвокаты меня должны проинформировать, как идет процесс, и когда мое присутствие будет необходимо. Как только получу эту информацию, выеду в Польшу. Комментировать этот процесс не могу: это мои обязательства перед судом и перед прокуратурой.

– Ваш арест, освобождение и все проблемы вокруг как-то затмили сам Всемирный чеченский конгресс, который проходил в Польше. Какие решения все-таки были приняты?

– На второй день я успел принять участие в конгрессе. Решения известны. Первое – выдача тела Аслана Масхадова. Второе – создание постоянно действующего политического совета с участием европейских политиков. Это депутаты Совета Европы, из Парламентской ассамблеи, бывшие экс-президенты разных стран и чеченские правозащитники. Может быть, из России правозащитники и кто-то из оппозиции или из действующей власти. И еще вопросы учреждения национального военного трибунала. Это основные вопросы, которые были в резолюции на этом конгрессе.

– Сколько человек участвовало в конгрессе и когда ожидать следующего?

– Там была квота по всем странам. Из Англии было пять человек, из тех, кто там проживает. Также произошло и во всех других странах. Что касается самого конгресса, было принято решение проводить его ежегодно.

– И все-таки, сколько человек было?

– В тот день, когда я там был, около 150 человек. Некоторые делегаты разъехались, потому что первые два дня, которые были связаны с моим арестом, очень многих людей выбили из рабочей колеи.

– Кадыров не посылал своих наблюдателей на этот конгресс?

– Нет. Они, по-моему, собираются проводить какое-то свое мероприятие. Как обычно, в Грозном под громкие фанфары, где будут восхвалять Кадырова.